– Владимир Васильев и Екатерина Максимова в вашей жизни.
– Вы знаете, для меня и он, и она – это гении танца. В Большом театре, знаете, как было? Были поклонники их пары, а были – конкретно поклонники Васильева, конкретно Максимовой. И они не дружили. Я был из поклонников Максимовой. Я из той когорты.
Катя для меня... ну мало того, что это гениальная балерина и очень красивая женщина. Очень! Очень образованный человек, трагически ушедший, и знаете, на Новодевичье, когда прихожу... Ну вот сейчас идешь, просто каждый первый – это твой очень близкий тебе человек из драмы, из балета. Со многими меня жизнь свела, слава богу. И единственная могила, которая вот мне... прошло много уже лет, я не могу примириться с этим уходом – это Катя.
Идут Катины похороны, прощание в Катей, никого, конечно, из руководства – вообще никого. Никому это не надо. Заканчивается процессия и должны уже выносить Екатерину Сергеевну, и я понимаю, что ее будут выносить люди с биркой «ритуал». Я подхожу и говорю: «Я не допущу этого!». Это великая артистка, ее из театра должны вынести премьеры театра.
Я быстро собрал кого-то, слава богу, не все разошлись, и ее действительно премьеры театра несли…
Вы понимаете? Это не просто человек. Но этим кто-то должен был заниматься – не просто какой-то артист балета, да, премьер Большого театра, но это уважение, об этом кто-то должен был подумать. Потом то же самое было уже с Мариной Тимофеевной – я заранее все продумал. А с Николаем Борисовичем – тоже самое. Я говорил: «Люди, мы должны сами собраться. Эти не сделают ничего».
Вы понимаете, вот этот вот момент уважения... Я никак не могу понять: почему нельзя, ну просто понятно, человек заканчивает свою карьеру, дать ему просто последний спектакль, чтобы это прошло торжественно. Они должны уничтожить тебя так, довести тебя до такого состояния, что ты когда закрываешь дверь, говоришь: «Господи, слава богу. Я больше видеть их не хочу».
– Кому это нужно?
– Ну тем людям, которые сидят у власти.
– В Большом театре?
– Да, конечно.