Моим личным указом 2018-й объявлен годом открытий. Во-первых: совсем необязательно превращаться в тыкву отработав 10 лет в одной компании. Во-вторых: рабов иногда не продают, а просто увольняют.
Отправленный в свободное плавание с незакрытой ипотекой я бросился искать себе новых плантаторов. Поиски были недолгими и уже через месяц один из бизнес-центров класса А белокаменной приютил очередного невольника.
Нового шефа звали Леонид Михайлович. Как истинный кесарь он никогда не оставлял материальных следов своей управленческой деятельности. Его приказы были тяжеловесны и неуловимы как пух одуванчика. «Джентльменам верят на слово», намекал руководитель каждому, кто приходил к нему в кабинет за очередной порцией высочайших указаний. Те же, кто смел настаивать на фиксации поручений шефа на бумаге или хотя бы в электронном виде, бодро шагали в направлении отдела кадров за приказом об увольнении.
Любое достижение подчиненных Леонид Михайлович воспринимал как личную обиду.
— Когда заработаешь свой первый миллиард, тогда и будешь тут умничать! — ставил он на место примерно каждого первого.
И дело даже не в его стремлении обесценить и превратить в пепел то, чем плебеи посмели гордиться. Просто они не входили в число патрициев.
Кадровая пирамида в нашей конторе была простой как карандаш. Шеф — патриции — плебеи.
Посвящение в высшую касту Леонид Михайлович проводил лично. Ритуал незатейливый, критерий простой. После 18:00 кандидат осушал 5 бутылок розового Moet&Chandon в кабинете шефа. Далее в программе танец с именной казацкой саблей в искрометном исполнении Михалыча со вскриками «Любо!» и восхищениями посвящаемого, В 3 ночи выход из офиса на своих двоих, в 9 утра на рабочем месте «чист как стекло, бодр и весел».
Патриции были успешны и богаты, но регулярно посещали гастроэнтеролога и невролога.
Очередная двухнедельная командировка в тьмутаракань стандартно заканчивалась возмущенным возгласом шефа в густом сигарном дыму его кабинета: «Все фигня Миша, ты ни хрена не понял, я совсем другое имел в виду!» и волшебный пендель отправлял меня обратно в светлую даль. С каждым разом все труднее удавалось удерживаться от эффектного хлопка дверью. Но представив себе расстроенное личико дочки, не получившей заветный ноутбук на день рождения, я в недоумении улетал обратно в мухосранск.
Аудиенции у великого кесаря были строго регламентированы, ибо по понедельникам, средам и пятницам в 18:00 в офис прибывал курьер с двумя-тремя ящиками игристого розового для «производственного совещания». После 17:00 Михалыч терял концентрацию, хаотично вращал глазами, и багровел, если докладчик не испарялся до 17:30.
— Леонид Михайлович использует гнев как средство управления, — попыталась объяснить HR директор то, что я обычно характеризую как «фляга свистит».
Стоит отметить, что кадровики находились в постоянном цейтноте и лица сослуживцев стремительно менялись как узоры в калейдоскопе.
Прошло девять месяцев. Шеф почти победил. Мой синдром самозванца расцвел как орхидея, а боли в пояснице и шее сделали невролога почти родным человеком.
Как всегда, на помощь пришла моя жена: «Да пошли ты его!».
На следующей встрече я сказал шефу: «Я устал, я ухожу». До жути хотелось уловить в его реакции расстройство или досаду. Но на лице Михалыча было написано лишь «Московское время семнадцать часов тридцать минут».