оглавление канала
В первую секунду Ольховский просто опешил, так и замерев с протянутой к воде рукой, в которой болтался его платок теперь больше похожий на обычную тряпку. Потом он резко отшатнулся, чуть не свалившись в воду, и уже было открыл рот, собираясь заорать. В тот момент ему было совершенно наплевать, что о нем подумают его подчиненные. Но выучка свое взяла. Мозг зафиксировал что-то непонятное, и тут же сразу выдал результат: утопленник. Ольховский было собрался позвать командира, когда услышал, как один из бойцов, забыв обо всякой конспирации, орал на весь остров, да и, надо полагать, на всю округу тоже.
- Командир, сюда, сюда!!!
Станислав сорвался с места, и прыгая с камня на камень, что твой горный козел, помчался в ту сторону. Александр оглянулся на колышущуюся воду между камнями, где он увидел утопленника, и подумал, что тот точно никуда уже не убежит, а вот боец, судя по тем эмоциям, с которыми он орал, нашел что-то в высшей степени интересное, и вряд ли это был утопленник. Не раздумывая, он отправился следом за командиром, правда, не так ловко перебираясь с камня на камень. Когда он наконец подошел к тому месту, куда их звал боец, там вокруг уже собрался весь их небольшой отряд. При виде Ольховского, люди расступились, пропуская начальство вперед. И Ольховский замер столбом на месте от увиденной картины.
На земле возле тощенького дерева сидел, скорее всего, один из тех, кто дежурил на этом острове. Одна его рука была прикована к тонкому деревцу сосенки, ствол которой напоминал какого-то уродца. Будто неведомый великан взял сосну в свою громадную ладонь, и смял ее, будто пластилиновую, да так и оставил. Вся кисть бойца была истерта и изрезана наручником почти до кости, и кровь уже запеклась на ране. Было такое ощущение, что он долго и безуспешно пытался вырваться из оков. Его голова была разбита с одного бока, и кровь темными потеками застыла на его впалых щеках с трехдневной щетиной. Глаза были пустыми и бессмысленными, губы, искусанные до крови, кривились в какой-то гримасе, превращая его лицо в жуткую маску. Казалось, он не замечал стоявших вокруг него людей, тупо глядя в одну точку прямо перед собой, без конца раскачиваясь из стороны в сторону, и что-то тихо напевая.
Преодолевая брезгливый страх, Ольховский склонился поближе, чтобы разобрать слова.
- Дили-дили бом,
Закрой глаза скорее!
Кто-то ходит за окном
И стучится в двери…
Дили-дили бом,
Кричит ночная птица.
Он уже пробрался в дом
К тем, кому не спится…
Александр несколько оторопело уставился на сидящего человека, продолжающего напевать дурацкую песенку. Потом, будто пытаясь понять, это только ему одному кажется, что парень спятил, или все это тоже видят, он окинул взглядом людей, окружающих его и парня, сидящего на земле. Бойцы, стоявшие вокруг, выглядели обескураженными, а некоторые даже напуганными. Все ждали команды, и он, стараясь скрыть свою растерянность от увиденного, преувеличено-строгим голосом произнес, обращаясь, конечно только к командиру:
- Отцепите его, наконец, от дерева и приведите в себя. В воду, что ли, его макните. Но он должен вменяемо рассказать, что здесь в конце концов произошло!
Станислав коротко кивнул, и два бойца бросились исполнять приказ. Несчастный, казалось, не обращал на них никакого внимания, только продолжал бубнить свое «дили-дили бом». Когда с него сняли наручники, он, не переставая напевать эту дурацкую страшилку, посмотрел на ребят с детской улыбкой сумасшедшего, и позволил себя поднять. Но когда они его повели к воде, он, вдруг, из тихого и покладистого, превратился в дикого взбесившегося зверя. Сначала принялся упираться, не желая идти к воде, даже пробовал кусаться, и все время выкрикивал:
- Они заберут меня!!! Не позволяйте им забрать меня!! Они и вас заберут!! Они всех вас заберут!! – А затем принялся дико хохотать.
Зрелище было чудовищное для любого, кто это видел. Во сто крат чудовищнее оно было для бойцов, которые служили вместе, и надо полагать, знали друг друга достаточно хорошо, чтобы понимать, что такое помешательство у крепкого молодого и здорового парня, из-за пустяка не случится. Еще двое кинулись к разбушевавшемуся человеку, чтобы помочь своим товарищам его удержать. Вчетвером они едва сумели с ним справиться, и дотащить того до кромки воды. Затем, один из солдат принялся макать голову бедолаги в воду, в то время как остальные старались удержать его за руки и за ноги. После десятого нырка, тот перестал вырываться, и обмяк в руках своих товарищей. Его выволокли на берег, и Станислав принялся хлопать несчастного по щекам, пытаясь окончательно привести его в сознание.
Ольховский уловил обрывок тихого разговора двух бойцов, с состраданием глядевших на бедолагу.
- Это Игорек Федоров… Мы с ним Афган вместе, а тут такое… Представить даже не берусь, что могло его довести до этого. Он же не пацан-первогодок, сколько всего прошли вместе, всякого повидали…
Он строго глянул на говорунов, те скорчили недовольные морды, но разговор прекратили. Еще только не хватало, чтобы началась паника! Тем временем, Станислав перестал лупить «Игорька» по щекам, и тот открыл глаза. Пустота и бессмысленность ушли из них, заменившись диким страхом. Он, резко приподнявшись, схватил Станислава за руку, и заговорил громким быстрым, но вполне уже вменяемым шепотом:
- Командир… Они ушли… Они все ушли… Их позвали из этого проклятого тумана, и они ушли. Противиться зову не мог никто…. Я приковал себя наручниками… Но и это не помогало!! Я хотел идти туда… за ними!!! – Он махнул здоровой левой рукой в сторону озера. – А здесь… Здесь развернулся ад… - Он спрятал лицо в ладонях, и глухо проговорил. – Лучше бы я ушел вместе сними, но я выбросил ключ от наручников и не мог… - И он то ли захохотал, то ли зарыдал, так и не отрывая ладоней от лица.
Зрелище было угнетающим. Бойцы стояли, сурово нахмурившись, и старались не смотреть на рыдающего товарища. Все, о чем они сейчас думали, было написано у них на лицах. И Ольховский понял, что если сейчас их не отвлечь чем-нибудь от этого истерика, то бунта будет не миновать. Никакими деньгами и угрозами их уже будет не удержать. Он расправил плечи, и принялся командовать.
- Так…! Этого, - он ткнул пальце в скорчившегося человека, - в лодку. Два бойца с ним. А то, еще, чего доброго, какой-нибудь финт выкинет! В воду сиганет или сам себя еще больше покалечит! Остальные - за мной!
Бойцы смотрели на него хмуро, по-волчьи, того и гляди, кинуться, как стая на беззащитного барана. Ольховский слегка попятился, а рука сама стала нащупывать кобуру с пистолетом. Но тут вмешался Станислав.
- Чего встали столбами?! Исполнять! Живо!!
Люди неохотно повиновались. Но командир – есть командир. Александр незаметно выдохнул, почувствовав некоторое облегчение, но расслабляться не стоило. Он пошел первым, к тому месту, где увидел утопленника. Казалось, после всего пережитого с найденным «Игорьком», вид утопшего товарища не должен был произвести такого же угнетающего состояния. Но бойцы, вытаскивая мертвого человека из воды, суровели на глазах. Нельзя было давать им время на обсуждения или ненужные разговоры. Наученный предыдущим опытом, Ольховский отдавал распоряжения теперь только командиру, с надеждой, что Станислав все же сумеет удержать своих бойцов в рамках относительной дисциплины.
Нужно было немедленно обшарить весь остров, и найти остальных. Скорее всего, их постигла та же участь, что и того, которого вытащили только что из воды. Но, уйти отсюда, не убедившись в этом, было нельзя. Улссон миндальничать не будет, и никакие отговорки и прочие рефлексии не примет. Солнце неуклонно скатывалось к горизонту в серую хмарь, предвещавшую затяжные дожди, что в этих местах в это время года, было вполне ожидаемо. Ольховский поторапливал командира, а тот своих бойцов. Нужно было управиться до темноты. Александр прекрасно понимал, что ночью удержать всех в руках будет намного сложнее. Да и стоило честно признаться самому себе, что он сам очень хочет оказаться как можно дальше от этого проклятущего места. По крайней мере, им следовало убраться с этого острова до темноты.
Они выловили еще троих. Где тела остальных, можно было только догадываться. Но продолжать поиски в таких условиях было бы самоубийством. Погрузив тела на одну из лодок, и забрав с собой всю оставшуюся аппаратуру, они, наконец, отплыли от острова. Едва они причалили к берегу, как откуда-то из-под земли вдруг послышался какой-то утробный гул. Сначала он был тихим, будто откуда-то издалека, затем, очень быстро стал набирать силу. Словно какой-то громадный зверь с ревом поднимался из глубин озера. А из-за маленького островка клубами начал выкатываться туман серого цвета, больше похожий на дым грандиозного пожарища. Пострадавший боец тоненько завыл, свернувшись в комок, и закрывая голову окровавленными руками, усиливая эффект от всего происходящего.
Вначале, Александр хотел оставить прибывших с ним бойцов на замену пропавшего отряда. Разумеется, об острове уже речи не шло, но хотя бы здесь, на берегу. Но сейчас, когда у него самого от увиденного волосы стали шевелится на загривке, он понял, что никакими силами, ни деньгами, ни страхом, он не сможет заставить этих людей остаться здесь хоть на минуту, не говоря уже о том, чтобы сесть здесь в засаде на несколько дней.
С берега было видно, как вода в озере вокруг острова забурлила, словно в кастрюле, стоящей на огне, туман стал заволакивать все вокруг, скрывая из глаз сам остров и кипящую воду вокруг него, медленно, но неуклонно подбираясь к берегу, на котором они сейчас все стояли. Гул не прекращался. Он то затихал до едва слышного, то возвышался до утробного звериного урчания. Раздумывать было некогда. Станислав заорал, срывая голос:
- Бросайте лодки, уходим!!! Живо!!!
Подгонять никого не пришлось. Бойцы подхватили под руки вывшего товарища, и рванули в лес с такой скоростью, будто бежали в атаку на врага. Ольховский сам был готов бежать без оглядки впереди всех. И никакие соображения имиджа, самоуважения, авторитета, и прочей чуши, его уже не волновали. Важным казалось только одно: побыстрее оказаться как можно дальше от этого распроклятого озера. О том, что они оставили мертвых товарищей, дорогостоящее оборудование – никто сейчас не думал. Все происходящее казалось где-то за гранью обычного, простого понимания, и было больше, гораздо больше того, что может выдержать человеческий разум.