Октябрь 2016-го года не предвещал ничего. Тем более, ничего хорошего. Четыре белые стены, в которых сидел Пол, казались ему докучливыми. Много раз он говорил своим дочерям: «Девочки, вы у меня таланты, может, разукрасите эту скукотищу, сделаете что-нибудь повеселее?» Но те отмахивались, ссылались на заботы с детьми и отсутствие времени. Всё это продолжалось так долго, что Пол потерял надежду и перестал просить. А ведь когда-то и сам мог взять кисть в руки и сотворить монументальную роспись в стиле авангард.
В белой комнате, жужжа грудным голосом, в углу, стоял мини-бар, полный неких несметных богатств. В стеклянных бутылках, больших и маленьких, толстых и стройных, гладких и гранённых, вытянутых и пузатых, тёмных и прозрачных, стыли жидкости: прозрачные, белые, желтые, бордовые, коричневые. В мини-баре Сэра Пола нет дешевого пойла. Эти напитки приносили их владельцу огромное удовольствие. А незатейливый ликер "Baileyʼs" превращал нутро Пола в настоящую сказку. Ах, кисельные берега, ах, молочные реки…
Это увлечение встало на первое место в приоритетах МакКартни незадолго до минувшего дня рождения его старшей дочери, Мэри. Его любимица, первенец, темноволосая копия матери-блондинки, которую наш герой любил дольше любой другой девушки. Своих детей он просто обожал и души в них никогда не чаял. Но пришла осень, пришла хандра, и МакКартни, впервые за многие годы, припал к бутылке с виски и никого не хотел знать. Это был далеко не первый раз, когда наш герой заливал алкоголем трезвый ум. Пол не торопился залпом опустошать бутылки, а растягивал удовольствие на долгие холодные времена.
Как ни странно, у Пола была цель. В свое время Джон Леннон злоупотреблял грехами, чтобы найти новую заповедь. Пол же заперся в своей скучной белой комнате со скудной икеевской меблировкой и увлекся спиртным, не желая никого видеть, пропуская светские выходы и семейные праздники. Музыкант искал новые стороны своего творчества, новый стиль взамен приевшегося, наскучившего, казавшегося устаревшим, пустоватым. МакКартни не волновало то, что весь мир состоит из его поклонников, он искал новизну.
Новое утро заливало сад во дворе дома Пола непроглядным светло-серым туманом, ложившимся на сухую опавшую листву еще до рассвета. В этом новом укладе жизни МакКартни рано поднимался с постели, раздвигал тяжелые шторы в стороны, парадно одевался, глотал натощак рюмку чего-либо из веющего прохладой мини-бара и садился за работу. Каждое утро он пытался открыть что-то новое для себя, буравил землю вглубь. Начищенное до блеска зеркало в полный рост Пол накрыл балахоном, чтобы не видеть состарившегося себя.
Этим утром, разочарованно сидя в прогорклом осознании убогости своих творческих потуг, он решил взглянуть на себя. Не думая о том, что встреча с отражением может морально раздавить даже красотку, он стянул со стекла тряпку и бросил ее на постель.
— Что это? — гнусавым голосом произнес он, проведя морщинистой рукой по изрядно поредевшим в силу возраста и крашеным в ужасный оттенок каштанового цвета волосам с отросшими седыми корнями. — И это правда я? — Пол даже начал улыбаться. Когда-то, когда он еще читал газеты, прочел статью о том, что, если пересилить паршивое настроение и улыбнуться, от мимических мышц в мозг поступят импульсы, и настроение и впрямь поднимется. Неужто таким образом МакКартни хотел вызвать любовь к своей собственной внешности? — Наверное, я… А глаза-то всё те же, — он приблизил лицо к стеклу, внимательно глядя в глаза отражению, и начал растягивать постаревшую кожу средним пальцем правой руки, рассматривая белок глаза, по краям перетянутый красными ниточками сосудов. А глаза имели цвет зеленого чая, налитого в чашку из-под молока, оттого помутневшего. Через десять лет глаза станут серыми, а через двадцать они побелеют.
Пол обратил внимание на щетину. Свет, проходящий через волоски, серебрил их. МакКартни провел тыльной стороной ладони всё той же правой руки по щеке и поморщился. Щетина была такой колючей, как никогда раньше. Пол оглядел себя в зеркале еще раз. Последней каплей стали стянувшиеся губы и мягкие, висящие, как у бульдога, щеки, и старик, не на шутку разозлившись, сжался и готов было закричать от беспомощности, но лишь схватил балахон и накинул на сверкающее зеркало. Пол никогда не думал, что он настолько ужасен. Казалось, с его деньгами и энергичностью ему удаётся сохранять моложавость. Но всё оказалось намного хуже. Этим днем он про зеркало не вспоминал.
Следующим утром туман снова заволок английский сад. Английским считается сад, который выглядит заброшенным. Но сад МакКартни действительно был заброшен — на закате лета, в приступе недовольства собой, Сэр Пол уволил садовника.
В это утро Пол чувствовал всю ту же меланхолию, что и на протяжении трёх месяцев. Все это время до него пытались достучаться слуги, у которых накопилась прорва вопросов и огромная кипа писем, адресованных хозяину. Кто-то не мог понять, на что ему жена. Нэнси Шевелл долгое время тревожилась, стучалась в запертую дверь, но спустя месяц сдалась, заявив:
— Мой муж — творческий человек, ему нужен покой, чтобы творить. Он взрослый и не нуждается в няньках. Выйдет, когда ему будет нужно.
Персонал раскололся напополам и исступленно спорил: кто-то плевался на Нэнси, что эта легкомысленная богатенькая барышня крутит шашни за спиной у супруга, поэтому ей невыгодно, чтобы муж прервал изоляцию. Другие считали, что миссис МакКартни — наивная женщина, не понимающая, что интерес к ней угас.
Тем временем, у Пола действительно наступил глубинный творческий кризис, и в этом супруга не ошибалась. В нём угас интерес ко всему, а не только к жене. Он исписывал листы, и загоралась надежда на прорыв. Он отходил, заполнял бокал, возвращался. Перечитывал текст и отвергал написанное.
Хуже всего было то, что его предала музыка. Сам Пол МакКартни не мог прикоснуться ни к одному инструменту.
Творчеству нужны новые впечатления, но сколько этих впечатлений уже закопано в памяти Пола? Алкоголь никогда толково не помогал, но здорово облегчал ощущения.
Теперь не туман заливал бронзово-охряный осенний двор дома экс-битла, ложась росой на сухих свернувшихся листьях, а светло-синяя вечерняя мгла вливалась в комнату МакКартни, ложась новыми слоями сырости на серую хандрящую душу поэта. Желтушный свет лампы струился на линованные страницы исписанного второсортными стихами блокнота, а их автор пытался не плакать, гладя на все эти закорючки, и убедить себя в том, что это всё-таки не он написал. «Мини-бар. Джин и тоник», — пронеслось в его ушах. Но Пол не двигался с места, продолжая тоскливо изучать закорючки.
— Правильно делаешь, что не встаешь, — произнесли откуда-то из-за спины так неожиданно, что Пол вздрогнул.
Читайте продолжение главы бесплатно: