— Война закончилась, Найденов. Ты слышишь, Иван? Конец войне, всё.
— Пока я его не сожгу, война не закончится, товарищ полковник.
— Нет его. С того боя за Вислой нет.
— Ждёт он. Ждёт. Будет ждать двадцать лет, пятьдесят. Может, сто. И выползет. Его надо сжечь. Вы же знаете, что это надо сделать...
(«Белый тигр» Карена Шахназарова)
«Я бился до последнего патрона», — одна из последних записей в дневнике Бориса Пророкова — мужественного человека и великого художника чья фамилия год от года становится всё более мрачным напоминанием всем живущим — «Это не должно повториться!» Таково название серии его станковой графики (1958-59) без преувеличения известной во всё мире и казалось бы... Что ещё нужно людям, чтобы помнить и уметь остановиться у черты? Семь полотен, окончательный и бесповоротный приговор фашизму — который уцелел и выполз...
Мистика, иная логика творческих пространств не только не может быть нами отрицаема, она есть зримое доказательство, точка опоры, с помощью которой и можно перевернуть мир, когда бы мир тот хотел перевернуться, обратиться лицом к спасению, но увы...
Борис Пророков (какова фамилия!) появился на свет 9-го мая. 1911-го. «Ровесник революции», так принято было говорить. Это от него перекинем мы мостик к совсем другому времени, мэтрам — к Дмитрию Моору (Орлову) родившемуся в 1883-ем и к Виктору Дени (Денисову) родившемуся в 1893-ем. Все трое — столпы плаката, все трое — провозвестники и страшных бед и тяжких обстоятельств.
А ведь советская пропаганда предупреждала.
«Вас предупреждали. Вас же предупреждали?»
Да никто и слышать не хотел.
Первым смертельную опасность почуял Дени, тот самый Дени, уже упомянутый Виктор Денисов — выходец, промежду прочим, пусть из обедневшей, да всё же дворянской семьи. Отец умер рано, денег по сундукам не водилось и образование случилось, какое случилось — история, философия, экономика, множество великое прочитанной художественной литературы, живопись и рисунок. Для пытливого ума более чем достаточно. Отвлекались в те времена мужчины разве что на женщин и на войну — гаджетов не было, из всех гаджетов наличествовали городки и лапта. Бильярд ещё, вероятно. Граф Толстой, большой писатель и народник, сказывают так вышибал в городки, что и фигуры сыскать после возможности не представлялось.
Дени впитал русскую культуру, как воздух — всем телом, всем разумом, всем своим естеством. Что был-стал он за красных, то не наша забота и не нашего ума дело. Времена такие были, каждый выбирал сторону. Отсидеться не получалось и не случалось.
Фашизм — он как плесень.
Его ещё и не видно, а дух тошный есть и всякий знает — чуть ещё сырости и тепла — расползётся, сожрёт всё до чего дотянуться сумеет.
Повторимся, Дени фашизм чуял чем-то неведомым. Чем-то, от чего волосы на загривке топорщатся дыбом и стынет кровь — сколько красивых слов! Наверно, чересчур! Не чересчур разве, что майданеки с треблинками, да освенцимы с собиборами, но это же всё в прошлом? Не так ли? Это же всё в прошлом и не может больше быть никогда?!
Искусно привитая наивность.
Оскопление исторического сознания.
Гляньте-ка, как он их охаживал, этот провидец Дени, а ведь ещё не было костров из книг, факельных шествий... И костров из людей — тоже ещё не было. Они будут. Чуть позже.
Год 1927-ой, плакат «Лицо фашизма» — во сне кошмарном не привидится мерзкой такой обезьяны в манишке и цилиндре со свастикой, с суковатой дубиной, ножом разделочным и каким-то особенно отвратительным паучьим низом — словно это и не обезьяна вовсе, а нечто сшитое из смертных лоскутов и поднятое злой волей из давно забытой могилы. Ничего подобного ни у кого ранее в пропаганде не наблюдалось, здесь и отмечаем прокол сознания, извечную способность художника от бога видеть тьму, улавливать её приближение.
Бить в набат.
Чтоб в ушах у человечества оглохшего звенело.
Потом, да, потом эстафету подхватят. Будет плакат великого художника-графика Бориса Пророкова — «Фашизм — враг культуры» (1939) — где огромный гориллообразный демон с окровавленным топором, при цилиндре, монокле (опять же и немаловажно) и нарукавной повязке со свастикой будет попирать тома Маркса, Эйнштейна и Горького, Вольтера и Ромена Роллана, а довершат адский ландшафт постаменты разгромленных памятников Дарвину и Гейне. Пророков, как будущий фронтовик и как человек идейный, катастрофу предвидел и ей ужасался, однако Дени — вот кому нет в предвидении равных.
Год 1929-ый, плакат «Против фашизма» — и снова Дени выводит огромную обезьяну (тупиковая ветвь, сбой системы) бесстрашно прущую на красные копья-клинья. В её как бы лице угадывается проблеск интеллекта,помноженного на лютую злобу — она не отступит, она пострашней любого прообраза Эдгара Аллана По, она сама и есть прообраз ада. Это не политические плакаты. Это клейма икон Красной Империи. «И было в год такой-тоявление зла и ниспослали небеса...» Никто не оказался тогда готов к ниспосланному.
Год 1930-ый, плакат «Гнус» — «Вот он прилизанный «культурно-европейски», в открытой подлости, предательстве нагом, эсдекский гнус склонил свой грязный флаг лакейски перед фашистским сапогом» — стихи Демьяна Бедного и вроде бы ничего особенного — мелкий и вправду зализанный гнус с флажочком социал-демократов. Откуда жуть, откуда холод в сознании? От правой части плаката — от огромного нацистского сапога увенчанного той самой каской со свастикой. Правая, подавляющая, вбивающая в землю сторона — там нет ни единого слова, только лишь функция. Чтобы делать такие плакаты надо иметь не просто политическую волю, надо уметь видеть суть, надо уметь прозревать время. Придёт и сапог, и касочка, и Европа утрётся, нагнётся пониже, отхватит по заду и по голове и отползёт поохивая в сторонку — ждать, когда придёт «красный варвар» — освободитель. А, может, они и не ждали даже? В той Европе? А если и ждали, то совершенно точно, что не все. И об этом плакат Дени, он же прямо говорит — общество европейское (правяще-владетельное, так уж точно), оно рыхлое, сопливое, надменное в бессильном чванстве своём, на всё готовое — лишь бы костюм не сменить на робу.
Год 1931-ый, плакат «Фашизм на страже» — совсем уже жуткий, тут Дени превосходит сам себя — ничего ведь нет, сплошь многоэтажные дома-тюрьмы до неба и в них ни живиночки, ни единого признака её. В левом углу мистер — цилиндр, фрак, ружьё с примкнутым штыком, свастика на лацкане. Мистер внимательно наблюдает — чтобы та самая живиночка не посмела даже и к зарешёченному окошку подойти, на свет божий взглянуть — «Фашизм на страже». Какое жуткое, невыносимое словосочетание...
Дени бьёт наотмашь, колокол в голове взрывает мозг, но... Люди не слышат. Европа безмолвствует. Гитлер набирает звериную свою массу, пухнет от «добровольных пожертвований патриотов и друзей Германии». Гитлер вдохновляется Дуче, впрочем, вполне себе умеренно — время восторгов прошло, «Майн Кампф» написана и он знает как правильно устроить мир без всяких... Сантиментов и лишних людей. Лишние люди не нужны — нужны нелишние удобрения для дружных всходов тысячелетнего рейха.
Год 1937-ой, плакат «Шагают к гибели своей!» — снова со стихами Демьяна Бедного и с крохотным злобным Троцким в левой части. Он, мерзавец этакий, заманивает двух персонажей справа немедля напасть на СССР. Вроде бы ангажированность, вроде бы политический заказ, но в том и есть и видна рука мастера, заказать можно всё что угодно, а выйдет правда. Не газета. Хотя, и газета тоже. Справа японский милитарист и германский фашист — на вытянутых руках несут бомбу с надписью «Война», а что ещё? От чего снова жуть и какая-то тошная оторопь? У фрица низ козлиный, дьявольский с копытами низ. С чёрными, блестящими как сапоги, огромными копытами в окончании волосатых козлиных же ног. А дальше всё переходит в форму, дальше как бы и псевдо-человеческое существо. Дени скрещивает морок и реальность, даёт картинку настоящести в моменте: «Люди! Вы ещё не видите! Но это — совсем уже не люди идут на вас! Это нелюди...» Потерялся Троцкий, будто бы и не про него плакат. Про другое, про то, что действительно страшно.
Однажды Дени произнёс интересный стихотворный спич: «Плакат должен быть ясен и прост — таков плаката пост. Взглянул зритель — мыслью объят, вот это и есть плакат!» Что же ещё нужно?! Увидел — сражён в самое сердце!
А потом была война.
Дени реагирует молниеносно. Его вивисекция (тут не до церемоний — нас истреблять пришли — под корень) политических смыслов врага, как и его зримых образов, стремительна. Он бьёт наверняка, ведь времени на раздумья нет да и предупреждающий колокол — давно оглох сам от себя.
Год 1941-ый, плакат «Зачем свинье культура и наука? — ведь кругозор её до крайности убог: «Мейн Кампф» — предел ее свиного хрюка, а идеал — фельдфебельский сапог!» (стихи Владимира Крахта). И вот вопрос — свиное рыло Гитлера, огромное, отожранное, нагло и к месту торчащее из чёрного (всё того же самого) сапога, шпора со свастикой, попранные сапогом условные «университет, школа, курсы», это такой дикий советский агитпром?
Неееет, братцы, сестрицы!!!
Сергей Цветаев арт-проп.рф