Все главы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11
С момента бегства кота Бориса (ударение на о) прошло почти три месяца. Всю зиму Игорь Моисеевич Бурштейн переживал потерю друга. Иногда он думал: «Дались мне эти тапки… Ссал он и ссал… Знал бы я, что так повернётся, просто накупил бы вагон тапок. Ссы, милый друг…»
Бурштейн ни на секунду не сдавался! Уж такой он человек — сначала попробует всё возможное, потом всё невозможное и только тогда скажет себе: «Похоже, больше вариантов не осталось…» И найдёт ещё парочку!
Объявления о пропаже кота результатов не дали. В городских пабликах суммы вознаграждения за Бориса (ударение на о) стали легендой. Но рыжий прохиндей объявлений не читал и категорически не торопился отыскиваться. А Бурштейн настойчиво обновлял объявления. Надежда умирает последней.
Игорь Моисеевич сконцентрировался на работе с детективом домашних животных. Да, этот странный сорокалетний тип вызывал смешанные чувства. Он совсем не походил на Джима Керри, но всё же временами кривлялся, будто хотел быть похожим на легендарного киношного Эйса Вентуру.
Звали детектива Николаем, и напоминал он, скорее, лейтенанта Коломбо — мятый серый плащ, погасший окурок в зубах, вечные блокнотик и карандаш в руках и навязчивая привычка возвращаться, попрощавшись. Поэтому Бурштейн стал мысленно называть его Николомболой.
Николомбола оказался интересным человеком, впрочем, Игорю Моисеевичу люди интересны почти всегда за редким унылым исключением.
Каждая встреча с детективом вселяла в Бурштейна оптимизм и веру в лучшее.
— Игорь Моисеевич, — говорил Николомбола, авторитетно размахивая окурком (карандаш в этот момент покоился в углу его рта, что поделать, рассеянность). — Мы вашего беглеца обязательно найдём. Живым. Или мёртвым. Но лучше живым, я просто должен учитывать все варианты.
— Лучше живым, — подтверждал Бурштейн.
— Безусловно! — Тут Николомбола клал в блокнот окурок, закрывал блокнот и прятал это всё в карман мятого плаща. — Такие роскошные беглецы бесследно не пропадают. Мне одна девочка сказала, что вчера видела рыжего кота возле помойки. Правда, он был в компании черной гладкошерстной кошечки. Хотя вы говорили, что Борис (ударение на о) обладает немалым шармом, так что мог обзавестись подругой. У котов это быстро.
— Да вы специалист, — с уважением комментировал Бурштейн.
— Не буду ложно скромничать, на моём счету несколько сотен раскрытых дел, — говорил детектив, приосаниваясь.
Он аристократично вынимал двумя пальцами карандаш изо рта и пытался стряхнуть пепел в специально предложенную ему пепельницу. Обнаружив в руке карандаш, Николомбола на секунду изумлённо вскидывал бровь, лез в карман за блокнотом, находил в нём давно потухший окурок. Повертев его и карандаш, он снова закладывал блокнот окурком и совал в рот карандаш. Потом что-то внезапно вспоминал и начинал листать блокнот.
— Вот, Игорь Моисеевич! — Николомбола победно совал блокнот под нос Бурштейну. — За последние две недели рыжего подозреваемого видели в районе не менее трёх с половиной раз.
— Как это с половиной?! — удивлялся Бурштейн. — Половину кота, что ли, видели?
— Нет, ну что вы! — протестовал детектив. — Это значит, что описание нашего беглеца подошло к тому случаю частично. Но мой математический метод позволяет с высокой долей точности определить ареал нового обитания вашего питомца и в счастливом финале его обнаружить!
— И что это за метод? — интересовался Бурштейн, прикидывая, не пригодится ли столь передовой опыт ему в бизнесе.
— Метод статистического наблюдения, разумеется, — отвечал Николомбола. — А ещё построение графов, и они довольно просты. Дело в том, что кошка — очень упорядоченное существо. Среднестатистический кот спит четырнадцать-шестнадцать часов в сутки. Остальные восемь-десять часов у него, как правило, расписаны.
«Ну-ну, значит, все мои тапки были расписаны Борисом по часам», — мрачно шутил в мыслях Бурштейн.
Детектив продолжал:
— У кота есть своя территория. И свои, я бы сказал, ритуалы. Уважающий себя кот в одно и то же время идёт с плановым обходом по периметру своей территории, подмечая перемены. Если кот видит, что что-то поменялось, он застывает и изучает, насколько изменение опасно. Кошки вообще очень тревожные существа.
«Ага, чуть что — сразу в тапки», — мысленно комментировал Бурштейн.
— Зря вы улыбаетесь, Игорь Моисеевич, — с некоторой обидой говорил Николомбола, решив, что Бурштейн подумал плохое о его науке. — Я на кошках, с позволения сказать, собаку съел.
Бурштейн заверял детектива, что улыбался не из недоверия, а в связи с полной солидарностью, давал очередной задаток за работу, и ласково прощался с Николомболой.
Тот уходил, но через несколько секунд неизменно возвращался, чтобы спросить какую-либо деталь. Например, в последний раз такую:
— Игорь Моисеевич, ещё вопросик! А что любит есть ваш Борис (ударение на о)?
— Ну, я его селёдкой кормил, — ответил Бурштейн. — Правда, от нее он один раз чуть не сдох.
— Я всё-таки спросил не об этом, — мягко возразил Николомбола. — Что любит кушать кот, а не чем вы его кормили…
— Кхе… Чем кормили, то и любил, — не без раздражения ответил Бурштейн. — Селёдку.
Николомбола что-то черкнул в блокнотик, удовлетворённо кивнул и загадочно сказал:
— Значит будем ловить на селёдку!
Несмотря на энтузиазм и бурную деятельность детектива кот так и не появился.
И тут Бурштейн вспомнил, что дорогой друг Сорокин советовал ему обратиться к экстрасенсу, точнее, к гадалке.
«Да нет, фигня же», — подумал он и поехал на какую-то страшно деловую встречу.
А вечером у него зазвонил телефон. Незнакомый номер.
— Алло, — осторожно сказал в трубку Бурштейн.
— Добрый вечер, — услышал он в ответ мягкий грудной голос, какой мог принадлежать женщине из службы «Секс по телефону», но ещё и с немалой ноткой таинственности. — Вы потеряли друга… Я могу вам помочь.
— Какого друга?! Сорокина, что ли? — Игорь Моисеевич был окончательно сбит с толку.
— Бориса (ударение на о). Кота, — не менее сексуально и таинственно пояснил голос.
— Ах, да! Потерял! Вы его нашли?!
— Пока нет, но я могу. Я — потомственная гадалка Серафима. С богатым опытом розыска пропавших животных. И мужей. И просто людей. Но вам нужен кот.
Здравый смысл подсказывал Бурштейну, что надо вежливо попрощаться (да-да, хамить не надо, а то ещё порчу напустит или сглаз, хотя он в такое не верил) и повесить трубку. Однако этот голос… Ну, и хоть какая-то вероятность, что найдётся Борис… Вдруг, правда же? И голос ещё этот, да… Плюс мистика какая-то: ведь буквально с утра думал про гадалку! А она тут как тут… Плюс голос сексуальней некуда… Тьфу! Будь он неладен.
— Я вас слушаю, — сказал Игорь Моисеевич, и гадалка посулила помощь.
Но для пущего эффекта требовалось к ней наведаться. С авансом.
Следующим февральским вечером Бурштейн прибыл по оставленному гадалкой адресу. Снег валил, будто решил выдать годовую норму. «Машину заметёт», — с сожалением подумал Игорь Моисеевич, шагая к подъезду многоэтажки, в которой нашла приют гадалка Серафима. Отряхнув снег с плеч, Бурштейн поднялся на седьмой этаж. Лифт не работал.
Он мгновенно определил дверь гадалки — расписанная какими-то этническими узорами, с подковой над верхним наличником…
Бурштейн уверенно зашагал к этой двери, но внезапно открылась соседняя, вполне классически оформленная. Даже скучная.
На пороге стояла молодая брюнетка в чёрном обтягивающем наряде — водолазка, джинсы, какие-то некрикливые бусы, тоже из какого-то чёрного минерала, и тапки. На чёрном меху. Фигурка у брюнетки была точёная, и всех полагающихся округлостей было идеально в меру. Лицо — красивое, большеглазое и чуть скуластое — лучилось умом и пониманием мира.
— Добрый вечер, — сказала женщина, и Бурштейн по голосу узнал Серафиму.
— Добрый.
— Заходите, я вас ждала.
В тоне её голоса была и тайна, и призыв, и много ещё чего, о чём думают взрослые мужчины. Но Игорь Моисеевич был прежде всего человеком дела, а где-то в февральской вьюге прямо сейчас мог замерзать Борис со своим ударением на о.
— А я думал, ваша дверь…
— Понимаю и не осуждаю. Но это соседи. Они фольклором увлекаются. Иногда их игра на жалейках немного мешает. Особенно в три утра. Подумываю наложить на них небольшой сглаз, но грех же всё-таки…
Пристанище гадалки ничем не напоминало киношные логова ведьм: ни хрустального шара, ни таинственных пучков трав, развешанных под потолком, ни даже банальных карт таро на круглом столе.
Стол, правда, был застелен чёрным бархатом. Гадалка указала на стул, Бурштейн сел, она расположилась на стуле, стоявшем напротив.
— Прошу вас думать только о Борисе и ваших с ним отношениях. Не о бизнесе. Не о семье. Не о курсе рубля… И даже не о друге из Льгово... Хорошо. Итак, прошло уже три месяца, а он ещё не вернулся, — сказала Серафима, и безутешный хозяин беглеца кивнул. — Что ж, вы его обидели. Чувствуете перед ним вину. А за что?
Бурштейн честно рассказал, что кот убежал из-под ножа ветеринара-оскопителя. А он, Бурштейн, до последнего сомневался, резать или нет…
— Ясно. — Гадалка понимающе моргнула, и Игорь Моисеевич отметил, что ресницы у неё пышны и длинны. — Безусловно, ваш Борис считает себя преданным. И он очень на вас злился. Но в последнее время ненависть уходит, а хорошее вспоминается.
— А откуда вы?..
— Установила связь по фотографии, — ответила, не дослушав вопрос, Серафима. — Правда, связь ментальная. Она, к сожалению, не ГЛОНАСС, координаты не подсвечивает. Но ясно, что кот жив и хочет домой…
Они проговорили целый час, и Бурштейн не пожадничал, оставляя аванс. Гадалка обещала слушать эфир и более точно навестись на рыжего беглеца. Возможно, даже установить ментальный контакт и убедить вернуться домой. Результат она не гарантировала, потому что все мы разные, даже коты, и случается несовпадение ритмов.
— Представьте, что у нас приёмник на метровом диапазоне, а Борис посылает дециметровый сигнал.
— Радиоакадемию окончили? — спросил удивленно Бурштейн.
— Вестимо, — ответила гадалка.
На том и расстались. Бурштейн ещё дважды побывал у Серафимы, оставляя ей немалую оплату и гадая, откуда она знает подробности его борьбы с Борисом (ударение на о). То ли эфир существует, то ли сам Бурштейн рассказывал ей на прошлых встречах? Кто знает...
Прекрасное общение. Правда, кота она так и не нашла.
Не получалось и у детектива. Но тот не унывал:
— Круг сужается, я чувствую, что напал на след!
— Вот и гадалка то же самое говорит… — со вздохом сказал Бурштейн.
— Серафима, что ли?! — спросил Николомбола.
— Да… Но вы-то откуда знаете? — удивился Бурштейн.
— Игорь Моисеевич, я с этой аферисткой давно знаком, — проговорил детектив, с сочувствием глядя в глаза Бурштейна. — Она звонит хозяевам пропавших зверюг и начинает из них деньги доить.
— Но как она раздобыла подробности?
— Частично лохи, то есть, простите, клиенты ей сами рассказывают. Частично она догадывается. А частично достаёт из сети.
— Но про друга из Льгово… Как?! — не унимался Бурштейн.
— Пу-пу-пу… — Николомбола принялся листать блокнотик. — Вот. Второго января вы в паблике «Помогите найти» сами написали в комментарии, что друг из Льгово советует вам пойти к экстрасенсу. Вот, пять лайков и одно возражение: «Гадалки – зло!»
Бурштейн смотрел на детектива, испытывая смесь уважения и настороженности. Получается, этот странный персонаж досконально знает о его активности! И эта… Серафима тоже его прошерстила! В каком опасном мире мы живём…
Вечером, открыв дверь настойчиво звонившему Бурштейну, гадалка по его хмурому лицу всё поняла без слов — легенда провалена и, возможно, сейчас будет скандал.
— Я в некотором смысле восхищён, — угрюмо сказал Бурштейн. — И даже не стану требовать деньги назад… Во всём этом что-то было, да… Но никогда больше мне не звоните.
Гадалка глубоко вздохнула.
Он пошёл к лифту и нажал кнопку. Створки с лязгом открылись.
— Игорь! — окликнула Бурштейна гадалка.
Он, не оборачиваясь, покачал указательным пальцем, мол, не надо, и вошёл в лифт.
— Послушайте, я действительно почти всё вам врала, но одно я почувствовала по-настоящему! — быстро проговорила Серафима. — Ваш Борис в какой-то банде. Банда. Вот ключевое слово!
Створки лифта сомкнулись, и Игорь Моисеевич поехал вниз, прикидывая, как бы ему продолжить поиски.
А продолжение просто напрашивалось…
Теперь этот рассказ можно послушать в профессиональном исполнении!
