Финалочка про «самый страшный приказ Большого террора». На сей раз поговорим как можно было бы провести чистки антисоветского элемента строго по закону. Без изобретения всяких совершенно диких приказов. Без режима жуткой секретности и мифических троек НКВД.
Как Вы помните, следователя военной прокуратуры Коперника арестовали в прошлой серии. Статья более, чем серьёзная. Убийство секретаря обкома. Прямо над телом и взяли с дымящимся пистолетом руке.
По Уголовному кодексу это – не просто убийство. Это теракт по ликвидации большого партийного руководителя. Та самая 58-я статья, высшая мера социальной защиты.
Нам показывают как утром в дверь коммуналки стучит кулаками конвой. Арестована Анна как дочь врага народа, польская шпионка, да ещё и связанная с убийцей Коперником.
Схвачен его приёмный сын – бежавший от Гражданской в Испании подросток Рамон. Вряд ли его отправят в тюрьму, но детский дом парню обеспечен. Хотя, кто знает этих большевиков!
Военному следователю Воробьёву удаётся правдами и неправдами, с шутками и прибаутками выбить короткую встречу с арестованным Коперником. Конвойный торопит, скорее, скорее.
Персонаж Домогарова спокоен ледяным спокойствием обречённого. Он тяжело ходит, опираясь о стену. Трость, разумеется, отобрали.
У военюриста явно всё сошлось, картинка сложилась. Не врал рабочий взорванного завода про агента гестапо из высоких кабинетов.
Неспроста были и аресты, и диверсия, и убийство секретаря обкома. Опять же иностранные сигареты эти повсюду. Всё указывает на сотрудника госбезопасности Шварца. Нужно нанести удар, вывести из равновесия, заставить сделать ошибку и раскрыть себя.
Коперник просит Воробьёва срочно найти Шварца и на словах передать только одно:
«Коперник просит о встрече. Сказал, что знает о фитиле и сломанном мече. Если не придёте, завтра начнёт говорить».
Воробьёв загадкам следователя удивился, но обещал постараться. Шварца он находит в своём кабинете. Герой Евгения Миронова спокоен и в меланхолии:
«Коперник хочет раскаяться и дать показания? Это не ко мне, дело веду не я.»
После чего Шварц объясняет, что при других раскладах Коперника уже бы приговорили решением тройки. Вернее, личным решением начальника НКВД, ведь другие члены тройки: один убит, второй под арестом.
Но тут не срослось, дело сотрудника военной прокуратуры уже затребовали по линии военного трибунала округа. Так что заниматься Коперником будет его родная военная юстиция.
«Кто-то из наших успел сообщить военной прокуратуре в Москву. А так бы уже вели Вашего «Галилея» исполнять приговор».
Воробьёв разочарованно поворачивается, чтобы уйти. Но Шварц вдруг останавливает его, как бы невзначай:
«Кстати, что у Вас по делу фарм-завода? Только не делайте вид, что не занимались. Не поверю.»
Воробьёв рассказывает про подрезанный в бомбе фитиль, убивший исполнителей. Про следы взрывчатки дома у расстрелянного рабочего. Про вырезанные из дела показания.
Шварц задумчиво барабанит пальцами по столу:
«Вот так, значит. Фитиль и меч, значит… Фитиль и меч… Сломанный меч…»
Потом будто приходит в себя, непонимающе смотрит на Воробьёва – идите, я Вас больше не задерживаю.
В камеру Коперника со скрипом распахивается решетка. Входят двое, не в форме, в мешковатых гражданских костюмах и заляпанных грязью сапогах. Мы узнаём двух убийц, поджидавших Коперника на разрушенном заводе:
«Коперник, на выход, руки за спину!»
Оставим ненадолго героя Домогарова и вернёмся к главному герою сериала – расстрельному приказу наркома Ежова. Что же нам удалось выяснить о бумаге, по которой, якобы, перестреляли сотни тысяч людей. И миллионы отправили в трудовые лагеря.
Приказ составлен крайне странно для юридического документа. Во многих местах прямо-таки проглядывает английская калька. Ну не писали так в Советском Союзе, можно посмотреть соседние приказы по датам по тому же наркомату – совсем иначе звучали.
С точки зрения Советского закона, приказ никакой силы не имеет. Кто такой нарком НКВД, чтобы раздавать не пойми кому расстрельные полномочия? При том, что сам таких полномочий не имеет даже близко.
Как можно выпустить такой приказ без согласования с Верховным судом и Прокурором Союза? Как можно было подчинить в тройках главным милиционерам областей секретаря обкома и областного прокурора. А ведь прокуратура – орган надзорный над милицией!
Что означают расстрельные лимиты областям и республикам? Кто и как посчитал эти страшные числа? И почему, в нарушение приказа, об увеличении лимитов писали вовсе не начальники НКВД своему наркому? Почему нас завалило крайне сомнительными телеграммами секретарей обкомов в ЦК Сталину?
Самое главное, как в принципе могли существовать миллионы следственных дел в совершенно секретном режиме? Точно так же, как совершенно секретными были приговоры и даже их исполнение! Не говоря уже, о местах захоронений.
И что более странно – тотальное забвение, вплоть до конца восьмидесятых, существования зловещих «троек НКВД». От Хрущёва и комиссара Люшкова до Солженицына и Шаламова – никто не вспомнил кто же и на каком основании «уничтожал невиновных» миллионами.
Самое удивительное, никакой необходимости городить городухи с совершенно секретным и притом совершенно незаконным приказом наркома не было, решительно, никакой необходимости. Ровно то же самое можно было сделать в рамках закона и существующих органов.
Как бы сделал нормальный чиновник в наркомате? Ну хорошо, допустим, Политбюро поручило Вам провести масштабные чистки. Само по себе дико, конечно, потому как мы про другие такие операции с массовыми расстрелами непричастных просто не знаем.
Допустим, поручили. Главная проблема – нужно рассмотреть несколько сотен тысяч дел бывших белых карателей, активных врагов Советской власти и прочих антисоветских элементов. Понятно, имеющаяся судебная система такое просто не потянет.
Введите на год особый порядок рассмотрения дел по «политической» 58-й статье. Военным трибуналам уже разрешено рассматривать особо важные дела по этой статье: диверсии, терроризм, массовые отравления. Практика уже есть, вполне законная и рабочая!
У Вас большое число чисто гражданских уголовных судов, плюс ведомственные суды, вроде той же водно-транспортной коллегии и подчинённых ей транспортных судов. Ну так раздайте дела по этим судам.
Меры-то нужны чисто административные. Введите мораторий на ближайшие полгода на рассмотрение судами дел по нетяжким статьям. Пусть мелкими уголовниками занимаются совершенно законные «милицейские тройки». Со своим максимумом в 5 лет лагерей.
Упростите оформление бумажек по определённой категории дел. Если уж совсем не будет справляться перегруженная система – привлекайте партию.
Зачем создавать незаконный внесудебный орган? Наоборот, постановлением Политбюро наделите, например, временно секретарей обкома полномочиями нормальных судей. И пусть работают.
Не каких-то непонятных троек с непонятными полномочиями. А нормальных судей. Которые рассматривают дела в рамках законного хода слушаний, в полном соответствии с УПК.
Но ведь ничего из этого сделано не было! Вместо этого нас пытаются уверить, что миллионы приговоров вынесены в полное нарушение всех основ советского законодательства. Могло ли такое вообще быть?
Это примерно как легендарный приказ маршала Жукова по операции «Маскарад». Без суда и следствия расстреливать мелких воришек на улицах Одессы. Легендарный – в смысле, городская легенда это. Не было такого и не могло быть.
Как, очень похоже, не могло быть и расстрельных троек НКВД. Либо же допустить, что вся страна на год, натурально, сошла с ума. А потом точно так же, внезапно, выздоровела. И забыла случившееся на полвека как страшный сон. Бывает ли такое в истории медицины?
В науке бывает, что научные степени дают не за конкретную диссертацию, не за изобретение. А по совокупности трудов, за общий вклад в развитие своего направления.
Точно так же, «по совокупности» я бы оценил и печально известный приказ Ежова номер 00447. Сложно ткнуть во что-то конкретное и неопровержимо доказать – это фальшивка. Но «по совокупности» улик – фальшивка и есть. Многовато вопросов без ответов для «самого страшного приказа».
Мы как-то отвлеклись от сериала. Как там наш товарищ Коперник? Его уже, заломав руки, куда-то везут на тряском грузовике. Те самые убийцы.
Грузовик прибывает на развалины фарм-завода. Их уже встречает… вовсе не чекист Шварц. На битом кирпиче сидит лично начальник управления НКВД Рысак в исполнении Мадянова.
Грузовик, выпустив клуб дыма, уезжает. На развалинах остаются Коперник, двое странных конвоиров и Рысак.
- Я думал, это будет Шварц, - спокойно говорит Коперник.
- Он сейчас занят твоей польской девкой. Будем проводить следственный эксперимент. Только решим кем ты будешь – может в роли Красного, а? Ну вот куда ты лез?
Мадянов достаёт из глубокого кармана пижонский английский нож для бумаг в виде маленького меча. Тот самый, что сломал о дверцу сейфа. И бросает нож под ноги Копернику.
- Про этот меч болтал Шварцу?
Домогаров, стараясь не наступать на раненую ногу, выпрямляется в полный рост:
- Экспертиза покажет, что фитиль перерезан именно им.
- Откуда ж вы такие догадливые берётесь? Линия реза на фитиле? Так и знал, ничего другого под рукой не оказалось. Старею.
Мадянов со вздохом вытаскивает пистолет:
- Слушай меня, Коперник. Очень внимательно слушай. Хочешь спасти бабу и пацана? Пиши признание как работал на гестапо, как готовил теракт, как убил нашего казачка.
- А потом?
- Ты же всё понимаешь. Скажем, не выдержал мук совести… Справишься сам поломанным ножиком? Или, скажем, бросился на меня с ножом, чтобы убить ещё одного советского руководителя? Нет, всё не то… при попытке к бегству.
Коперник сумрачно смотрит, опираясь на стену. Губы крепко сжаты, он не произносит ни слова. Вот он перед ним – настоящий предатель в мундире главного милиционера области.
Рысак разводит руками:
- Не хочешь писать? Ну извини, меня дела ждут, я из тройки один остался. Фамилия-то какая… Коперник.
Рысак поворачивается и уходит, один из конвойных тащит Коперника вглубь разрушенного здания. Второй передёргивает затвор ППСа, похожего на шмайсер. Вполне понятный ход киноделов.
Если не изменяет память, тоже довольно странная машинка. Потому как этот пистолет-пулемёт появится только к середине Великой Отечественной.
Гремят выстрелы. Нам показывают вполне живого Коперника, запорошенного штукатуркой. На фоне руин Шварц с пистолетом в руке. Подручные Рысака убиты. Шварц улыбается.
Собственно и всё, оказалось, Шварц давно следил за Рысаком по линии госбезопасности. Но точных доказательств работы того на гестапо не было. А схватить просто так начальника такого уровня было невозможно.
Если бы Рысак не сорвался и не примчался на завод убивать Коперника, так бы и ушёл. Осталось только арестовать предателя.
Нам показывают выездное заседание Военной коллегии Верховного суда. Судят Рысака в мундире с отпоротыми петлицами. Обвинительное читает военюрист Коперник.
Там и взрыв завода, и убийства людей, и подготовка антисоветского заговора. А самое главное – никакого страшно секретного приказа о тройках из Москвы не приходило. Бумага, которую по поручению Рысака раздали по ведомствам, фальшивка, изготовленная гестапо.
Шварц подходит и говорит, что его направляют в другую область. Здесь дела закончены. Нужно прощаться.
Коперник крепко жмёт чекисту руку. И протягивает ту самую испанскую зажигалку с быком и тореадором - на добрую память, ты всё-таки тореро, а не бык.
Анна с Рамоном освобождены. Пришла телеграмма и отца девушки. Герой Домогарова ведёт Анну и испанского паренька в кино. На «Мексиканца», конечно же.
Титры. Вдруг экран снова освещается. Обычная квартира, в телевизоре с выключенным звуком что-то докладывает с трибуны Ельцин. На отрывном календаре 1992 год.
На столе печатная машинка, раскрытая книга црушника Роберта Конквеста о «Большом терроре» и газета «Труд». Именно в этой газете в 1992 году впервые напечатали тот «самый страшный приказ».
Чья-то рука вставляет в машинку пожелтевший лист и начинает печатать:
«Совершенно секретно. Оперативный приказ наркома внутренних дел номер 00447…»
ЦА ФСБ РФ, Ф.66, Оп. 5. Д. 2 Л.155-174. Подлинник.