Наконец-то! Сериал о самом страшном приказе «Большого террора» 1937 года. Хороший повод этот самый приказ подробно разобрать. Потому как вопрос - было ли расстреляно без малого семь сотен тысяч по политическим статьям – не утихает до сих пор. Из них четыре сотни как раз, якобы, по приказу Ежова.
Вот мы с архивным документом в руках этот самый приказ и разберём. Но прежде о сериале. Картина вышла крепкая, местами даже хорошая. Не обошлось без антисоветчины, а как же. Но это у киноделов уже условие непременное.
В заставке слышим голосом, похожим на Хабенского, страдания за кадром:
«По этому приказу арестованы больше миллиона семисот тысяч человек. Триста девяносто тысяч расстреляны особым порядком».
Ну и без слезинки не обошлось:
«Людей делили по категориям, как несвежую рыбу. Первой категории по приказу расстрел, второй – концентрационные лагеря».
Что смешно, даже либеральные историки до такого не додумались. Категории кулаков в приказе упомянуты, а вот лагеря – придумка позднейшая. Так как после подписания приказа осуждённых направляли в тюрьмы. Историки сообщают, что в трудовые лагеря стали направлять только через несколько месяцев, когда стало понятно, что тюрьмы столько народу просто не потянут.
Заставка лихо заканчивается удивлённым взглядом Домогарова. Который от сурового конвоя чекистов слышит:
«Вы арестованы на основании приказа наркома. Сдайте оружие!»
И крупно цифры на пожелтевшей бумаге. Совершенно секретно. Приказ наркома номер 00447. Затемнение.
Уфф. Ну поехали. В областной город прибывает герой Домогарова – военюрист, следователь военной прокуратуры Пётр Иванович Коперник. Именно так он представляется в обкоме.
С чего он Коперник сказать трудно. То ли косят под следователя Декарта из «Бегущего по лезвию». То ли цитируют архивный документ про военного прокурора Коперника. Встречался мне и такой.
Товарищ Коперник ходит, тяжело опираясь на палку. Секретарю обкома на вопрос что с ногой пошутит:
«Подвернул под Валенсией».
Похоже, следователь только приехал из жаркой Испании. Интербригады вовсю сражаются с фашистами Франко. Орден боевого красного знамени на груди тоже намекает.
Не сказать, чтобы товарищ Коперник сразу располагает к себе. Артист играет полностью разочарованного жизнью человека. Он ядовит и переполнен горечью.
Коперник ждет в очереди пока его примут в обкоме. Все посетители стоят. Солдатик в секретариате мнётся и всё-таки выносит военюристу с больной ногой стул.
Коперник мрачно достаёт из нагрудного кармана сложенное треугольником письмо. Видно, что перечитывает не в первый раз. Камера скупо выхватывает беглые строчки:
«Прости, Пётр, я устала ждать. Устала быть женой без мужа, прощай!»
Секретарь обкома по фамилии Красный в исполнении могучего Андрея Смолякова выглядит усталым и испуганным. Он объясняет Копернику, что старого руководителя обкома сняли пару месяцев назад, под следствием. Он сам исполняет обязанности пока…
Не хватает только концовки фразы: «пока не арестуют и меня». Сыграно, правда, великолепно. Атмосфера страха Сталинской эпохи, а как же!
Кстати, областной прокурор тоже снят и никого пока не прислали. Потому работы много – приходится передавать важнейшие дела прокуратуре военной. Благо, закон позволяет. Мол, вся надежда на Домогарова.
Попутно секретарь устало распекает кого-то в телефонную трубку. Фарм-завод не выполняет план и не выполняет сильно, уже две недели работает вполсилы. Не хватает ампул для лекарств, которые делают смежники. В общем, опять бардак.
Секретарь обкома говорит, что выделить квартиру Копернику не смогут, но комнату в коммуналке военному юристу отыщут. Если что нужно будет – обращайтесь.
В военной прокуратуре Коперника встречает Вася Воробьёв. Играет его знакомым всем по «Шести кадрам» Федор Добронравов.
Перед нами образ добродушного шутника. Он много говорит с характерным малоросским говорком. Что служит в военной прокуратуре десятый год, что воевал в Гражданскую, что человек городской и не сильно понимает что такого уж плохого в беглых кулаках.
Заметьте, как тонко подводят нас к официальной версии возникновения приказа 00447. Сталин захотел наказать беглых кулаков и наказал самым кровавым способом.
При этом, Вася – персонаж явно поверхностный. К работе относится легко – никак не может «отписаться» по делу пущенного вредителями под откос эшелона.
А тут ещё привезли дело каких-то отравителей колхозной пшеницы. Чуть ли не всучивает папки Копернику – мол, что там разбираться, дело ясное. Выпиши «по десяточке» и на трибунал.
Коперник таким методам следствия нешуточно удивлён. Спрашивает – а сам-то товарищ Воробьёв с обвиняемыми встречался? Присутствовал ли на допросах? Удалось ли руками доказательства по делу пощупать или только по бумажкам работает?
Воробьёв с очередными шуточками машет руками. Куда там, когда там! Посмотри, бумаг сколько, три писаря за год не перепишут!
Камера переносит нас в коммуналку. Довольно приличную на фоне недавних творений режиссёра тестя Чубайса. Велосипед на стенке с лыжами висит, но коммуналка, скорее, из Покровских ворот, чем из вредной картины «За нас с Вами».
На кухне Коперник безуспешно пытается разжечь примус. Ничего не выходит. В дверь заглядывает миловидная, но сильно чем-то опечаленная, соседка Анна. Играет её Юлия Витрук, пособница нацистов из «Праведника». Примус давно поломан, а мужской руки в коммуналке нет.
Ей Коперник тоже отвечает довольно сухо:
«Не стреляйте глазками зря. Зарплата в военной прокуратуре не высокая, не думайте. Да и старый я уже».
Анна мгновенно вспыхивает и собирается уходить. Домогаров продолжает создавать образ человека довольно нелюдимого. Прокурорский, чего с него взять.
На кухню вбегает смуглый подросток с пионерским галстуком в руках. С ощутимым акцентом сообщает, что опять не справился с тяжёлым утюгом на углях и спалил галстук. В чём в школу идти завтра?
Коперник зовёт его Ромкой, но паренёк огрызается, что его имя Рамон. Персонаж крайне яростный, вечно сжатые губы и ненавидящий всех взгляд.
Коперник, на удивлённый взгляд Анны, нехотя рассказывает. Что отец Рамона был шахтёром из Басконии. Убит карателями Франко, парень остался один. Так и приехал с Коперником в Союз.
Сцена сильная, потому что невольно понимаешь – насколько разные этот испанский паренёк и Советский немолодой следователь. И насколько они похожи в своём разочаровании окружающим миром.
Там во всём это сквозит. Чуть позднее коллеге по военной прокуратуре на рассказы про героических испанских борцов Коперник сухо скажет, что «не все там герои».
Как в его отряд прибыли итальянские коммунисты. Отличные парни, на первый взгляд. Как «Белла Чао» пели! А потом весь отряд подвели под пулемёты франкистов. Вот тебе и «Белла Чао».
Кстати, здесь в сериале анахронизм. Время перепутано. Понятно, многие помнят исполнение Магомаева, но есть исследование, что песня написана только в начале 1944 года. Так что в 1937 году итальянские товарищи пели что-то другое.
Но это всё детали. Наконец, сериал неспешно доехал до исторического приказа. Вот тут действительно любопытно, что же сообщат нам киноделы.
Мы снова в военной прокуратуре. Персонаж Добронравова отложил все дела и читает новый приказ. Тот самый расстрельный приказ наркома Ежова.
Читает, понятно, с шутками и прибаутками. Гораздо интереснее, он говорит, что приказ «принесли из НКВД». И что приказ «страшно секретный».
Собственно, это исторически очень правильно. И непременно сыграет к концу сериала. То самое чеховскоё ружьё на стенке. Да какое там ружьё, пушка натуральная!
Это предельно странно. Военная прокуратура – ведомство отдельное. Никакого отношения к НКВД не имеет. И документы, тем более такого рода, обязано получать по своей линии из Москвы, а не от местного милиционера.
Но ведь в приказе 00447 ничего про направление другим ведомствам просто нет! Приказано разослать областным и республиканским органам НКВД и привет. Так что, если приказ настоящий, его именно из областного НКВД и должны были разносить по ведомствам, хоть в прокуратуру, хоть в суд.
Весельчак Воробьёв кратко пересказывает Копернику содержание приказа. Ну это уже и в школьных учебниках прописано.
Выявлять антисоветский элемент и без суда, без следствия, прямо списками к стенке. Создать тройки НКВД в каждом регионе. Они и должны делить: кого к стенке, кого в лагерь.
Герой Добронравова хватается за голову. Так-то работы невпроворот. А тут ещё расстрельные лимиты установлены. Домой уходить не будем пока всех не репрессируем!
«Что им там, в Москве, заняться больше нечем?»
Интересно, сам факт убийства людей списками по утверждённым кем-то разнарядкам Воробьёва не печалит. Плохо, что много работы и работы дурацкой.
Воробьёв зовёт приказ «букварём для малохольных». Потому как нарком в приказе учит его, десяток лет отпахавшего в прокуратуре, как работать.
Шутки-шутками, а ведь в приказе, действительно, написан какой-то бред. Ежов описывает вещи крайне странные и до ненужных мелочей. Некоторые прямо нарушают действующий закон:
«На основании утвержденного списка начальник оперативной группы производит арест. Каждый арест оформляется ордером».
Остро повеяло американским боевиком про честного копа, которого угнетает орущий шеф участка. Каким, простите, к шутам ордером?!
Реальный военюрист Коперник подошёл бы к полочке и ткнул в Уголовно-процессуальный кодекс 1922 года. Да вот же, статья 149. Как раз про аресты:
«О принятии меры пресечения следователь составляет мотивированное постановление с указанием преступления, в котором обвиняется данное лицо, и оснований принятия той или иной меры пресечения. О принятии мер пресечения немедленно объявляется обвиняемому».
Как это постановление следователя превратилось в американский ордер? Это ещё одно ружьё на стенке сериала и пожалуй, побольше первого.
Больше того, после принятия Сталинской Конституции одного постановления следователя стало недостаточно. Для ареста нужно решение судебного органа или досудебная санкция прокурора!
А теперь внимание – приказ Ежова не согласован и не подписан ни Прокурором Союза, ни Верховным судом. Никаких полномочий производить аресты у НКВД нет. Соответственно, передать их приказом каким-то «оперативным группам» нарком просто не может!
А как же кровавые чекисты, которые хватали всех без разбору и волокли в фургоны с надписью «Хлеб»? Ни у кого не возникло вопросов о прямом нарушении социалистической законности? Об этом ещё поговорим.
Так может персонаж Добронравова не просто так возмущается? Давайте почитаем приказ Ежова дальше:
«При аресте производится тщательный обыск. Обязательно изымаются: оружие, боеприпасы, военное снаряжение, взрывчатые вещества, отравляющие и ядовитые вещества, контрреволюционная литература, драгоценные металлы в монете, слитках и изделиях, иностранная валюта, множительные приборы и переписка. Все изъятое заносится в протокол обыска».
Опять какая-то глупость. Вы ещё милиционеров поучите, что при обыске надо бы протокол писать. У нас до 1937 года обыски не проводились? Инструкций тоже никаких нет на этот счёт?
И самое дикое – зачем писать, что изымаются незаконное оружие, взрывчатка и боевые газы. Вам Уголовного кодекса для изъятия запрещённых к хранению вещей недостаточно? Отдельный приказ наркома нужен?
Действительно, какой-то букварь для умалишённых, лучше не скажешь. К примеру, может кто-нибудь объяснить зачем в «самом страшном приказе Большого террора» вот такие банальности:
«Арестованные строго окарауливаются. Организуются все мероприятия, гарантирующие от побегов или каких-либо эксцессов».
Ещё бы написали, что все сотрудники НКВД по утрам должны чистить зубы порошком. А уходя из учреждения, гасить за собой свет. Ну не был Ежов, при всей неоднозначности фигуры, идиотом. Ничего подобного в настоящих приказах наркома мы не видим!
Добронравов продолжает разбираться в новом приказе и охать что надо бы койку на работу тащить. А то спать совсем некогда будет.
А товарищ Коперник видит другое. Тяжело присаживается на край стола, думает о чём-то своём, смотрит задумчиво. И говорит про расстрельные тройки, которые вводятся приказом. Прямо с мхатовскими интонациями, с душой говорит, но как бы про себя, негромко:
«Где трое собраны во имя Мое, там Я посреди них».
Воробьёв удивлённо переспрашивает о чём это. Мы-то понимает, режиссёр хитро цитирует Библию. Хотя, какая связь церковного текста с судебной тройкой? Видимо, не каждому дано постичь глубокий замысел людей искусства. Без Библии в нынешнем кино про Сталинскую эпоху стало нельзя.
Коперник, конечно, не говорит про Библию. Мол, я это о своём. Как могут три человека решать судьбы десятков тысяч? Кем же надо мнить себя, чтобы решать вот так втроём человеческие судьбы?
Опять же, понятно, не про тройки из приказа говорит военный следователь. Про заседающих в Кремле говорит, на самом деле. Я же предупреждал, без антисоветчины не обойдётся.
На звенящей философской паузе в комнату входит человек в форме в исполнении Евгения Миронова. Заместитель начальника управления НКВД Шварц, - представляется он. - Но можете, по старому, УГБ.
Ага, понятно. Это госбезопасность, дождались наконец и «кровавых чекистов». Как без них в современном сериале!
Мы же помним, в 1934 году, когда создавали НКВД, госбезопасность и рабоче-крестьянскую милицию объединили. Но разница всё равно осталась. У зрителя от одних слов «госбезопасность» должен пробежать холодок по спине.
Опять же, Миронов играет отлично. С первых же секунд появления вызывает стойкую неприязнь. Да и к окружающим относится с нескрываемым высокомерием.
Шварца в военную прокуратуру тоже пригнал тот самый приказ. Прокурора у области пока не назначено, а старый под следствием. Так что придётся временно отдуваться прокуратуре военной.
Шварц с неприязнью протягивает военюристу какую-то бумагу. Неужели сбываются кадры с арестом Домогарова из заставки? Недолго проработал военный следователь! Но Миронов говорит другое, не менее страшное:
«Товарищ Коперник, с завтрашнего числа Вы назначены в состав особой тройки. Распишитесь».
ЦА ФСБ РФ, Ф.66, Оп. 5. Д. 2 Л.155-174. Подлинник.
