В конце, как два стальных шкафа, стоят величественные Башни-Близнецы. Я редко их видела вживую, когда они стояли, а их преемнику, башне Свободы, я часто наношу визиты. Я иду по Вэст Бродвэй. Башни все возвышаются надо мной. Когда я подхожу к их собрату, в том числе по несчастью, зданию номер семь цвета некрепкого кофе, на противоположной стороне появляется мама. Она что-то говорит и машет рукой, зовет, лепечет. Я качаю головой. Мама выходит на проезжую часть, проплывая сквозь автомобили, медленно приближаясь ко мне.
— Мы очень долго здесь жили, — произносит она, обводя глазами крыши небоскребов. — Ты же понимаешь, как это серьезно? — не впервые произносит она, переведя взгляд на меня.
— Я… Да. Но ты понимаешь, как я буду скучать по своим малышкам…
— Не переживай, пройдет совсем немного времени, — мама дотрагивается моего плеча.
— Но отступать я не собираюсь, — твердо произношу я. Мама прикасается к моей голове и печатью ставит поцелуй на мой лоб.
Такое видение овладело Тарой, когда она задремала в автомобиле. И, разумеется, она думала только о нем, приближаясь к дому престарелых. Когда же она вошла внутрь, преодолев тяжелую белую дверь, в её голове появилось место для мыслей об Эстер Гольденберг. Она не знала о старушке ничего, кроме того, что она была её бездетной родственницей. И, пока Тара думала над необходимостью своего присутствия, на сердце становилось еще горше.
Озираясь по сторонам, Тара пыталась понять, к кому обратиться за помощью. По бокам небольшого холла с низкими потолками стояли широкие застекленные будки, к одной из них МакКартни и подошла. Обратившись к кудрявой темноволосой девушке ее возраста, Тара получила ответ и предложение проводить. Гостья согласилась, поддавшись приятному голосу. «В таких местах и должны работать приятные, добрые люди», — думала Тара, и эта гипотеза подтвердилась, когда её провожатая возникла из-за спины регистратора.
— Пройдемте, — произнесла она приятным голосом и улыбнулась. Тара слегка улыбнулась в ответ девушке с прямыми каштановыми волосами и огромными черными глазами, и всё: и волосы, и глаза, и губы — всё у неё блестело.
Вскоре обе девушки подошли к белой двери под номером 285. Сознание Тары странно всколыхнулось при виде этого числа, однако когда оно прозвучало на первом этаже, Тара не придала этому значение. Это был день ее рождения, который в цифрах выглядел как «28/5».
Все в доме престарелых было белым, кроме темно-синего ковролина и цифр на дверях. Лампы в коридорах пока не горели, так как вечер еще не наступил, поэтому все казалось тоскливо-серым. Провожатая Тары постучала в дверь, и за ней послышались шорохи и кашель. Сердце Тары задрожало. Прошла минута, и из-за двери появилась старушка с худыми плечами, над которыми слегка кудрявились высветленные волосы. Её мелкие черные глаза округлились и заблестели, тонкие губы задрожали. Старушка и внучатая племянница не могли отвести друг от друга взгляд.
— Всё в порядке? — поинтересовалась работница дома престарелых.
— Да... Да... — ответила Эстер, шевеля одними губами.
— Тогда я пойду, — улыбнулась девушка. — Миссис Левив, звоните, если что.
Девушка поспешила удалиться. По коридору гулко разносилось цоканье каблуков.
— Дай я тебя обниму! — вышла из оцепенения мисс Гольденберг и протянула руки к девушке. Голова опустилась на грудь гостьи, — женщина, в отличие от весьма рослой внучки, имела небольшой рост, — и Тара услышала тихие стоны. Эстер подняла голову и, вытерев глаза, пригласила девушку в комнату:
— Пойдем, внученька...
Тара, осторожно делая шаги, последовала за бабушкой. Сердце её дрогнуло, когда она осмотрелась и поняла, что это за место: она видела его в сегодняшнем сне! Комната, в которой, заслоняя собой жёлтые стены, висели неизвестные картины, только вместо маминой была чья-то чужая. Старинные дубовые буфет, тумба, овальный стол, шкаф и бюро. А на столе — чайный сервиз из прозрачного китайского фарфора, через который можно легко разглядеть рисовое зерно. Но за столом сидела не мама.
Эстер осторожно взяла ручку чайника и наклонила его над чашкой, чтобы желтоватый напиток, журча, оказался в ней. Пока обе родственницы немного робели друг перед другом.
— Присаживайся, — ласково сказала Эстер, улыбнувшись. Тара отодвинула стул и села, сложив руки на коленях.
От чашек поднимался полупрозрачный пар. Эстер поставила перед Тарой ее чашку на блюдце.
— Угощайся печеньем, — мисс Гольденберг подвинула корзинку с курабье. — А хочешь меренгу? Я могу принести!
— Нет, спасибо, — улыбнулась Тара, и, как и всегда, по обе стороны от губ появились ямочки, украшавшие ее лицо. Девушка поднесла ко рту чашку. Чай обжег язык.
Эстер вздохнула, глядя на внучку.
— Как хорошо, что ты приехала... — начала она свой рассказ. У нее был немного хриплый, даже скрипящий, но очень приятный голос. — Я бы и раньше тебя пригласила — не хотела отрывать от дел... Знаешь ведь, ни детей, ни мужа у меня нет. А что дом престарелых? Сюда сдают совсем негодных, больных стариков, у которых вместо слов изо рта идут слюни... С ними поговоришь разве? Местных девушек тоже тревожить неохота — они все в заботах, все в заботах. А теперь, когда я уже подошла к краю могильной ямы... — Эстер прервалась и тяжело вздохнула.
Тара слушала очень внимательно. Сердце сжималось всё сильнее, обливалось кровью, которую эти тиски выжимали, как сок из плода. Тара подумала, что она сама должна была интересоваться делами родственницы, если бы знала.
А ещё Тара внимательно смотрела на мисс Гольденберг. Она была ровесницей другой тариной бабушки — Мэри Кристи, которая скончалась этим летом в возрасте девяноста четырех лет. Выглядела Эстер прекрасно, можно даже сказать, молодо для своих лет: мисс Гольденберг следила за собой. МакКартни обладала похожими чертами лица, что и Эстер, и начала представлять, как будет выглядеть в старости.
— У нас род долгожителей, Тарочка, — словно прочитав мысли внучки, продолжила Эстер. — То, что твои мама, тетя — бабушка Мерлин — так рано ушли от нас — чистая случайность. А что уж бедный твой братик, ой... — старушка хватилась за сердце, вспомнив о Дейве. — Моя тетя Сима, мама Мерлин, умерла в девяносто два, а ее муж, Иосиф — в восемьдесят девять. Моя мамочка Элла умерла в девяносто восемь, а папочка, Марк, — в девяносто три. Мои сестрички, все — и Сара, и Малка, и Ева, все живы, а они тоже, знаешь, не молоды, хи-хи, — из горла Эстер вырвался какой-то странный смешок. — А сестра Мерлин, Анна-Мария, ты ее как Мэри знаешь, ей же было девяносто четыре, как мне сейчас!
Мисс Гольденберг снова замолчала. Ее глазки забегали, она облизала губы, пытаясь что-то вспомнить.
— Мне поставили страшный диагноз...
Читайте продолжение главы бесплатно:
