Найти в Дзене

Воспоминание о моей бабушке Анисии

***

Бабуся Синявская – так звали мы бабушку, папину маму, Белоусову Анисию Васильевну. Она жила в станице Синявской примерно километров сорок пять от нашей Большой Крепки. Но, по всей вероятности, бабуся была родом из Большой Крепки, и у нас в слободе было много ее родственников. Ее девичья фамилия была Алейникова. На Довгаливке, недалеко от нас жила сестра бабуси Синявской, баба Устя. В замужестве она носила фамилию Гоптарева и ее называли у нас бабой Устей Гоптарькой. Баба Устя занималась лечением людей. Она была специалистом по травам. Весной её можно было часто бродила по горе и собирала разные травы. В ее дворе всегда сушилось много разных связок трав. Она готовила настойки и отвары, потчевала ими людей, но отнюдь не бесплатно. Как-то, мой отец спросил у нее, помогают ли людям эти отвары? Она ответила: «Не знаю, людям помогают или нет, а мне помогают» Отец понял это по своему: помогают материально.

Кроме бабы Гоптарьки, у бабуси Синявской было еще две сестры. Баба Вэкла (Фекла) жила в Ростове и мы с бабусей ездили к ней из Синявки в Ростов на поезде. Я любила это путешествие. Помню, как бабуся покупала два детских билета. Это были обычные взрослые билеты, разрезанные пополам. Один она давала мне, а другой заворачивала в носовой платочек и показывала контролеру при посадке только кончик.

Надо же, что сохранилось в памяти! Пройдут годы и мои внуки вспомнят что-то подобное и обо мне. Например, как я в метро ездила по Настиному льготному ученическому проездному!

Сестра Вэкла жила в Ростове на Нахичеване, по 45-й линии. Бывала я у нее с бабусей много раз и даже сейчас представляю, где это находится.

Третья сестра, баба Санька, жила в Матвеево-Кургане. Думаю, что это самая младшая сестра. У нее было две дочери, Варя и Маша, значительно младше моего отца.

Все четыре сестры были очень похожи друг на друга.

Мужа бабуси Синявской, моего деда, Константина Белоусова я не помню и даже не знаю, как и где он умер. Знаю только, что он какое-то время служил на флоте и отец утверждал, что служил он на «Потемкине» Так это или нет, не знаю. Зато у нас сохранилась фотография, на которой запечатлен дед в морской форме и с баяном. Говорят, что он хорошо играл.

У Анисии и Константина было четверо детей, дочка и трое сыновей. Значит, у моего отца была сестра и двое братьев. Самой старшей была Мария. Она родилась в 1911 году, затем, в 1915 году появился Александр, потом Петр и самый младший – Михаил.
Бабушка, как и все ее сестры, отличалась высоким ростом и необычной стройностью на старости лет. Никаких горбов, спина прямая. Мне кажется, что Константин, ее муж был ниже ростом. Но сужу я только по фотографии. Скорей всего так оно и было. Все их дети, кроме моего отца, были похожи на Константина и только Александр - на Анисию.

Я часто бывала у бабуси в Синявке. Думаю, что у нее также была нелегкая жизнь, но на старости лет она жила посвободней своей свахи, моей бабушки по материнской линии. Синявка – это тоже деревня, но все же получше и поинтересней Большой Крепки. Можно сказать, что она была более культурной деревней. Здесь разговаривали на правильном русском языке, а не на хохляцком, как в Большой Крепке. И жители Синявской не обращались так грубо друг к другу, как это было в нашей слободе. Здесь были Зины, Тани, Маруси, а не Зинки, Таньки, Маруськи. Моего отца здесь называли Шура, а не Санько. А меня называли Алла и, даже, Аллочка, а не Галка, как у нас.

В Синявке была церковь, которая сохранилась и до сих пор. Бабуся её посещала очень часто. Она была глубоковерующим человеком.

На огороде у бабуси было много плодовых деревьев, а во дворе росло огромное количество разных цветов. Домик был маленький, старенький, глиняный с низкими потолками и низкими дверями. Но в нем было не две, как обычно, а три комнаты. Впереди домика была завалинка, а весь дом был заплетен диким виноградом. Такого в Большой Крепке не увидишь! И виноград, и цветы вызывали у меня восторг. Мне казалось, что у бабуси синявской дом необыкновенно красивый.

На завалинке по вечерам собирались бабушкины соседки-подружки на посиделки. Сидели, разговаривали и отгоняли комаров (их было великое множество, в отличие от Большой Крепки) веточками зеленого многолетнего растения, которое я называла «елочками» и которое росло перед бабусиным двором в изобилии. Пока было светло бабушка вязала. Вязала и считала шепотом: «Раз, два, три; раз, два, три, четыре» и т.д. Сложный узор бабушкиного вязания требовал счета. Поэтому она не принимала участия в общем разговоре. Она, вообще была не разговорчива, много очень вязала крючком. В ее доме все было ею связано: и занавески на окнах, и покрывала на кроватях, и накидки на подушках, и скатерти, и много-много разных накрахмаленных салфеток и салфеточек. Какое бы это было богатство сейчас! Но, ничего-ничего не сохранилось.

Я тоже любила посидеть на завалинке. Оттуда хорошо были видны проходившие поезда, хотя проходили они не менее, чем в километре от дома. Это была такая невидаль для меня! «Хатки, хатки поехали!» - кричала я с восторгом. И, конечно, с нетерпением ждала, когда же и мы с бабусей поедем в этих «хатках» в Ростов.

Возвращаясь домой из Синявки, я всем рассказывала как там красиво и сколько много там цветов. И однажды я настолько увлекла своим рассказом друзей, что мы решили вместе сходить к бабушке в Синявку. Мне не было еще и пяти лет. Со мной пошли мои одногодки Зинка Безус, Зинка Затуливетрова и Витя, мой брат, которому едва исполнилось три года. Вот такой компанией мы отправились в Синявку. Ходили мы по горе долго, и хотя из своей деревни мы не вышли, но места уже были нам не знакомые, дальние. Мы считали, что уже скоро будет и Синявка. А когда стемнело, мы испугались, да и устали очень. Мои попутчики уселись под горой в карьере, и как только я их не уговаривала, идти дальше не хотели. Я помню, как им говорила: "Да я уже и бабусину хату вижу, и она там стоит и машет нам" Не помогло! Они не встали, а начали громко плакать. Дальнейшее помню только из рассказов.

Мимо карьера ехал мужик на подводе. Услышал детский плач. Сначала думал, волки воют. В тех местах тогда волков много было. Плач не прекращался, и он остановился и прислушался. Поняв, что плачут действительно дети, пошел на этот плач и обнаружил нас. Мужик усадил нас в свою подводу и начал расспрашивать, кто мы. Витя отрапортовал первым: Белоусов Виктор Сандантович, по батькови и по Нюрке, а по бабуси Кушнарев. Мужику эта фамилия ни о чем не говорила. Большая Крепкая - слобода большая. Еще фамилию назвала Зинка Безус, но и это ничего не дало. Помогло лишь, когда я сказала: "А моя тетя Нюся в кладовой, в Пятом работает" Тогда мужик понял куда нас надо вести. А в это время наши родители места себе не находили, разыскивая нас. Конечно, все той ночью были на улице. Издалека, в ночной темноте, они услышали приближающуюся подводу и доносившиеся детские голоса. Я помню лишь сам момент нашего приезда, как нас высаживали из подводы, но, как нас встретили родители, не помню. Вот так бесславно закончилось наше путешествие к бабусе синявской.

Жила бабуся синявская с дочкой Марией и ее сыном Виктором (Витькой-синявским). Витька-синявский был больным человеком. Идиотом. Не знаю, чьи гены сыграли здесь роль, наши или мужа тети Маруси, но я все время боялась нового такого проявления. Хотя, возможно, что это был результат преждевременных родов. Она родила сына в самом начале войны, в тот день, когда мужа её отправляли на фронт. Муж с фронта не вернулся.


Где-то в 1957 году тетя Маруся вновь вышла замуж и уехала в Ростов, оставив больного сына на попечение бабуси. Так бабушка и жила до конца своей жизни с этим Виктором.

До школы, а также в начальных классах я бывала подолгу у бабуси. Но, немножко повзрослев, в Синявку стала ездить довольно редко и быть там не долго. Начиная с четвёртого класса, лето для меня было трудовым, мы с ровесниками зарабатывали трудодни на прополке подсолнуха и кукурузы.

Умерла бабуся синявская летом 1964 года. До последних дней она не выпускала крючка из рук и все вязала и вязала. Причем, без очков. Их у нее вообще не было. Мы с отцом ездили на похороны бабушки. Похоронили ее там же, в Синявской. Сейчас на ее могиле растет большой куст сирени и мне это напоминает ее старый домик, обвитый диким виноградом.