Аннотация:
«Есть руки простые, есть золотые, а есть белесые. И если первые хотят стать вторыми, то не одни из них не желают превратиться в третьи. Потому что эти белесые руки обязательно станут горем владельцу, пугая его по ночам жестокими избиениями. И в то же время неугомонные конечности могут желать костей да кожи другого человека, имея к глотке несчастного избранника функциональный интерес болезненного массирования и характерного сжатия... Так можно ли доверять владельцу таковых загребалок, длани которого жаждут твоего тела, если ты хрупкая девушка, пальчики которой привлекают представителей противоположных рук ярким маникюром?».
Оставив на матовых страницах следы от хищных ноготков, что с искренностью дрожащего сердца впивались по ходу чтения тревожных страшилок, она нехотя отложила «Июльский говор» в сторону. Иногда она не успевала закрыть журнал и тогда услышанные шаги неврастеника заставали психотерапевта с чёрной обложкой в тонких, но уже морщинистых руках.
В первый же день такого застукивания поседевший мужчина средних лет, которому она помогала вести войну с захватившими его демонами, спросил, что за чтиво помогает ей приготовить себя к долгой беседе с ним.
— Ужастики, Никанор Варфоломеевич. Хотите?
Она помнит, как протянула ему тактильно приятный, будто бы шершавый номер и нервный мужчина, у которого садистское время безвозвратно выиграло внешность, которую впредь старит нещадно, принял журнал дрожащими руками. Сразу двумя и в точности одновременно, словно бедняга давно позабыл, что такое естественная свобода конечностей здорового человека.
«Июл-л-ьск-к-ий гово-во-р» — произнёс он тогда дрожащим голосом.
Несмотря на давние визиты, ставшие привычкой для девушки, больной никак не мог сладиться с собой перед встречами. Мужчина, который в силу проблем с головой потерял жену и детей, робел перед ней как мальчишка, робеющий рядом с привлекательной девчонкой постарше. И он, конечно, заикался. Это второе, после ранней седины, как раз и подтвердило его многочисленные психические недуги.
Девушка хорошо помнит, как пациент, но никак не клиент для неё, пролистал «Июльский говор» и состроил жалобную гримасу, а потом, собравшись, искренне и содрогаясь, спросил:
— Неужел-ли вам, моя м-милая, нед-достаточно страданий со мной?
Как метко он тогда заметил. Пронзил самую сердцевину этим своим вопросом. Он был прав, работы ей хватало с головой. И не только с его персоной. В день Антонина принимала под десять пациентов. И хотя далеко не все имели такие проблемы, какие имел затухающий Никонор-неврастеник, юная Антонина принимала каждого как родного, всеми силами пытаясь помочь.
В профессии молодой психотерапевт работала красивые пять лет, закрыв в этом юбилейном числе первых два года государственной нужды в отработке после универа. Коллеги постарше, заразившиеся за долгие годы приёмов от своих клиентов противной хандрой и потому потерявшие вкус к жизни, не возлагали на молоденькую спасительницу чужих сердец большой надежды.
Эти престарелые женщины и пару мужчин, гнусаво вторящих первым, в шутку делали ставки, сколько молодая девушка со непривычным именем Антонина продержиться тут у них, в частной псих-клинике. Никто не ставил и три года. Думали, мол, отсидит отработку и свалит на ноготки, в которых Анечка, как её называли близкие, имела немалую отдушину — прекрасное, как и любой цветущей девушке, не было чуждо.
Однако поборов своих сперва неуважателей, а потом и откровенных завистников на профессиональной почве, Антонина, вытащив других в мир стабильного покоя, не сумела одолеть одного своего пациента, отравляющего её юность, нападая на самое слабое у молодых — на нервы.
Однако Никанор хоть и был практически безнадёжен, как часто она себе повторяла, вместе с этим он был добр душой и по природе своей очень вежлив. А чуткое его сердце волновалось больше не за себя, а за своего «врача», которая, вот, насыщала свои будни печатными страшилками. Но что поделать, когда перед разговором с ним и кофе уже заварено, и по кабинету прохожено? Время же не подогнать впору.
Никанор Варфоломеевич почему-то всегда опаздывал. Поэтому девушка и приноровилась брать с собой свежий номер «ужасного журнальчика», дабы отвлечь себя от проблем ушедшего клиента и очистить разум для следующего, для радушного, но изрядно намучившегося мужчинки. Ей, конечно, хватало в жизни разговоров, но всё же «говорок июля», как ласково она про себя называла журнал, знатно отвлекал.
Это ещё подтверждали преданные подписчики, зависимые от эскапизма также, как Никанор от Антонины. Последняя уже давно осознала, что в равной степени зависима ответно. А проблемы пациента, которого она искренне пытается излечить как больного в самой обычной больнице, становятся и её ужасами по ночам.
По большому счёту, «Июльский говор» покупается ею ещё и для поиска скорейшего выхода из того положения, в котором Никанор Варфоломеевич пребывал уже многие месяцы. Но «Говор» не то что не мог дать ключ к разгадке странных видений, что мучают этого мученика руками сотни натуральных инферналов, но он даже не шепчет Антонине и намёка на какой-либо положительный поворот в их столкновении с неизвестным, пугающим и потусторонним.
В случае этого нервного, но ласкового доходяги Никанора, приходящего в свои самые нестабильные моменты буквально по звонку, Антонина редко успевала отложить номер в сторону, дабы не привлекать лишнего внимания, не отвлекать мужчину.
Но всякий раз то и дело отвлекала и зачинала вопрошания. И каждый был как первый — Никанор забывал рассказы о «Говоре», внимательно разглядывая обложку наново. «Ну и пускай разглядывает, задаёт вопросы, — думала девушка, — всё равно он платит вдвое больше».
Вскоре Антонина решила, что эдакая зрительная и тактильная терапия шла на пользу больному, ведь он после просмотра номеров делался спокойнее, клонил головку и спрашивал что-нибудь жалостливое, обозначающее у Никанора беспокойство за девушку, яркий маникюр которой был расслабляющим маятником. Однако её не покидала навязчивая мысль, что мужчина приходит на приём как раз после того, как Антонина утром прикупит в ларёчке свежий номерок «Июльского говора».
Странное совпадение страшных историй с ещё более пугающим недугом Никанора Варфоломеевича занимали мысли девушки и в свободное время, отчего она даже из любопытства, чтоб разбить эту связь, как-то не купила очередной печатный свежак и поплатилась за это приходом суетного мужчины с тем самым пропущенным номером. Тогда, при встрече, она протянул журнал со словами:
— Знаю, вы пропустили номерок, милая Антонинка! Не делайте так больше, держите.
— Откуда вы знаете? — ошарашенно обеспокоилась психотерапевт.
— Они нашептали.
Эти два слова запомнились Антонине навсегда, потому что были произнесены очень тихо, едва слышимым шёпотом на ушко, словно бы Никанор Варфоломеевич таился от невидимых и ушастых существ.
Первые беседы с пациентом проходили довольно быстро и безрезультатно. Никанор никак не мог привыкнуть к молоденькой девице, отвлекающей его от углубленного рассказа о своих проблемах. Он то и дело нервничал, отвлекался на шаги в коридоре, на звуки с улицы и скомкано, словно опаздывал губами к ужину, тараторил что-то о духах, так мучивших его и убегал, не забывая в воронке своего беспокойства щедро оплачивать труд собеседницы.
В случае нашего обаятельного психотерапевта было уникально то, что Никанор Варфоломеевич оставлял «чаевые». Эти чаевые разнятся от встречи к встрече, но имеют постоянную весомую природу, чему девушка первые разы пыталась совестно сопротивляться, безуспешно напоминая неврастенику, что он и так платит по двойному тарифу. Но если тариф был инициативой предприимчивой девушки за работу с клиентом двадцать четыре на семь, то чаевые оставлял, понятное дело, мужчина по собственной воле.
Необычную историю болезни этого несчастного Никанора, коему впору бы пришлась белая рубашка и строгие санитары, удивляла всех, кому довелось услышать её. Особенно после накатывающих вспышек агрессии юной мозгоправки. В сущности, недуг Никанора в отчаянных рассказах Антонины своей семье звучал коротко и максимально фантастически, а характер точно отражался в трёх кратких словах: мужик видит призраков.
Так он уверял своего психотерапевта, которая по-началу сомневалась в его историях и пыталась вывести выдумщика на чистую воду рационализма. Однако после очередного разговора несчастье содрагающегося человека обрело явственный контур мистического реализма.
В тот переломный момент их сеансов мужчина осмелился показать девушке следы от чьих-то рук на горле и руках. Чьими они были, больной не знал, а Антонина не догадывалась. Никанор Варфоломеевич уверял, что и ночи не проходит, чтоб «они» не нападали на него в попытке удушить.
Сперва, когда мужчина осмелился показать отпечатки ладоней и пальцев, с жёлтыми и багровыми синяками, обозначающими давние нападки на пациента и относительно свежие, Антонина засомневалась в словах Никанора о том, что он совершенно одинок. Не могут же синяки взяться из ниоткуда?
Однако мужчина продолжал уверять и даже умолять, что он ни в чём не солгал в первых беседах. Со слезами на тёмных глазах, позабывших, что такое сон, Никанор рассказал Антонине, что и жена была сомневающейся особой.
Она забрала детей и сбежала из дома сразу после того, как ночью увидела картину, положившую точку их отношениям: она, пришедшая раньше с ночной вахты, стала свидетельницей эпизода борьбы мужа с чем-то, что напало на него и пыталось задушить.
Она долго шевелила его, пытаясь вырвать из лап опасных сновидений и спустя долгие адские минуты суженый чудом успокоился, мирно захрапев. В ту уходящую ночь жена не смогла уснуть, думая лишь о том, что это такое случилось с её любимым муженьком? Списала ночной кошмар на сонный паралич.
Однако первые солнечные лучи подсветили пугающий факт потустороннего насилия над Никанором: многочисленные следы натуральных побоев на теле супруга светились иссиними пятнами. Никто из них не мог объяснить сильно ноющие побои, которые в следующие ночи только продолжились.
Никанор с женою ставили и камеры с петличками, и просили ночами сидеть своих друзей и немногих родных — никому не посчастливилось стать свидетелями ночных избиений. Так они потеряли друзей и некоторых родственников, которые просто решили, что Никанор Варфоломеевич стал жутко заливать и биться с алкашами в подворотне.
Сбивчивые слова жены о том, что происходящая ересь сущая правда, не принимали в счёт в силу творческой натуры супруги сумасшедшего, её легкомысленности и остроты воображения, которому она давала волю в толстых тетрадях — пыталась написать продолжение её любимого романа о страстной Маргарите и ледяном Воланде.
Несчастная чета ходила и к священникам, и к бабкам и даже продала машину, чтобы найти ответ в устах телевизионного экстрасенса. Однако никто из этой братии собеседников с потусторонним миром никак не помог: не изгнанием злых гномов с помощью кофейной гущи, ни святой водой, что должна была испечь бесов в их дьявольских паутинах, что якобы свисали над головой Никанора.
Вскоре, несчастная женщина стала спать отдельно, не вынося криков мужа. А когда в одну из тёмных ночей ей показалось, что кто-то трогал её под одеялом, собрала вещи и ушла, забрав с собой слабоумного сына. По поводу чего заботливый и любящий супруг не протестовал, а даже одобрил такое решение.
«Если не жена, значит собутыльники» — думала логичная Антонина. Но последнее было мало допустимым, ведь на кого угодно, но только не на скандального алкоголика был похож Никанор Варфоломеевич, хотя он и начал напиваться, чего девушка ему категорически запрещала. БДСМ?
Потом юная девушка долго укоряла себя за такие мысли, глядя в благопристойные глаза пациента. Они были такие красные, что психотерапевт вздрогнула. Мужчина не спал многие ночи и с каждым посещением были лучше заметны синяки на шее, эти отпечатки чужих огромных пальцев.
— Никанор Варфоломеевич, мне кажется или они стали больше? Ваши отпечатки?
— Вам не каж-жется, мил-лочка, сегодня меня душил некто геракловой наружности.
И так продолжалось долго. Лечения как такового не было. Ни лекарства, ни другие виды терапии, включая гипноз, не помогали. Словом, простого человеческого спасения не виделось. И только общение с юной Антониной лечило душу Никанора.
Телом же давненько ничто не занималось: ни святые молитвы, ни мази, ни массажи. Всё было тщетно. Никанор готовился к смерти от последних ударов и недюжинных сил, что пытаются сдавить его малиновое от стараний призрачных тварей горло.
Тогда-то она и согласилась, как ей казалось, на подвиг. Девушка уговорила полуживого Никанора провести ночь в его спальне, чтобы застать тех, кто так мучает его, а он — мучает сердце девушки.
Мужчина не желал соглашаться, ссылаясь на опасность, но Антонина созналась, что из-за него не может спать ночами, что села на таблетки и что хочет испробовать последний шанс: убедиться самой и, если получится, установить контакт с «руками».
Конечно, она не сказала Никанору, что давно хочет найти себя в жанровой прозе, которая успешно вытягивала её эмоциональный фон в последние месяцы, помогая переживать сеансы с пациентами. И вместе с искренним желанием помочь она не меньше хотела попасть в любимый журнал.
Девушка помнит, как ехали с ним в метро, как он прятал за шарфом свои синяки, как ёжился от вездесущей боли и всё равно пропускал её первой в проёмы дверей. Истинный джентльмен сейчас страдал позади неё, заметно отставая от молодых и длинных ног спутницы.
Она хорошо запомнила ту станцию и тот дворик, куда они наконец зашли, петляя. Таких дворов в городе не счесть, даже коммунальщики, бывало, забывали о них. Лишь неизменные голуби и собаки восполняли их постоянное отсутствие.
Ломанный подъезд, оплёванные ступени, тесный лифт, поднимавший спасительницу и погибающего на мрачный этаж горя и слёз, на котором их ждала квартира самого дьявола. В ней не было ничего особенного, как, впрочем, и во многих других в этой части душного города. Уютная квартира из прошлого со стареньким советским ремонтом.
Вечер они просидели в ожидании грядущего, попивая чай и болтая на неважные темы. Грядущее для Никанора было очевидным и никакие беседы и ароматные чаи не могли отвлечь его от неминуемого. После выпитой кружки Никанор Варфоломеевич снова попытался уговорить девушку уйти, но Антонина решила разобраться в чертовщине. Он сказал, что девушка в своей настойчивости похожа на его сбежавшую супругу.
Ночь настала быстрее ожидаемого, осень брала своё и в глазах седого мужчины неожиданно заблестели слёзы. Он даже не пытался смахнуть их, а они всё падали в пустую кружку. Никанор лишь просипел:
— Сегодня. Это случится сегодня.
— Что случится, Никанор Варфоломеевич? Мы их увидим?
— Не знаю, милая моя, но сегодня я умру.
Она не стала переспрашивать его о явной тревоге и лишь проверила заряд на видеокамере — полный.
Настала кромешная тьма. Высота этажа, на котором размещалась квартира, не позволяла заглядывать уличным фонарям в окна. Луны не было, за неё были тяжкие тучи и очень скоро случился дождь, отзывающийся барабаном по окнам на прыгающей гистограмме в компактном дисплее.
Хозяин, на котором и живого места не было, предупредил, что выпьет — так ему легче засыпалось. Девушка не успела запротестовать, как тёмное пойло влилось в тощее горло. Захмелев, он поблагодарил её за всё и извинился. Тоже за всё.
Изрядно напившись и успокоив гостью, что он не буйный пьяный, он завалился на кровать и быстро уснул. С мелкой дрожью неминуемого девушка погасила свет. Быстрым движением включилась камера.
Шли часы, камера простаивала, хозяин же мерно сопел. Антонина несколько раз проверяла дисплей на присутствие в нём чего-либо необычного, но кроме чёрного пятна на серой кровати ничего не видела. Хотела ли увидеть? Никанор захрапел.
Спустя некоторое время камера действительно уловила белесые силуэты тонких рук, из тьмы выплыла тонкая фигура. Зрителю, увидевшему бы запись, она предстала бы голой и с какими-то длинными пальцами.
Призрачная особа, явившаяся со стороны шкафа, села на мужчину верхом, как на жеребца, подняв с живота майку. Она впилась в его кожу ногтями, массировала ими худобу тела, оставляя глубокие острые лучины, словно синие засевшие щепы. Она глубоко вздыхала во время каждого проникновения в его телесную пелену и после того, как она дошла до шеи, спящий внезапно открыл глаза и вскрикнул.
Фигура вздрогнула и словила его яростный взгляд: Никанор схватился за белесую шею и сжал что было мочи. Слёзы со срывающимися вздохами вышли наружу и одновременно затухли в своей энергии, лишь обломанные ноготки памятной болью остались в его чёрной ночной коже.
С рассветом Никанор Варфоломеевич по привычке повторил свои гибкие телодвижения, стальной хваткой измял всего себя, бил, душил что было мочи, пока не упал без сил. Лишь к обеду он вернулся в спальню, открыл шкаф, взял оттуда кожаные толстые перчатки большой ладони, похожие на бейсбольные, закинул их в ванную и там, облив керосином сжёг, изрядно развонявшись палёной кожей.
Подойдя к девушке, остывшей на кровати, он вспомнил с какой страстью погибающей лани Антонина впилась в его широкие руки. Получив от этого небывалое внутреннее удовольствие, Никанор нашептал в малое ушко любительницы ужастиков:
— Я схожу за пропущенным номерком, милая Антонинка. Дождитесь меня, прочтём его вместе.
И открыв большое окно, Никанор Варфоломеевич сдержал слово. А свежий воздух только подхватив его, заверил печатью вопля замёрзшего дворника.
Май, 2023 г.
#вкдзен #вконтактедзен #дзен #писатель #рассказ #рассказы #новелла #малаяпроза #проза #современнаяпроза #современнаярусскаяпроза #маньяк #сумасшедший #псих #психотерапевт #потустороннее #убийство #смерть #преступление #ужасы #ужастик #хоррор #современныйхоррор #любовь #искусство #творчество #история #приключение #триллер #беларусь