В «Редакции Елены Шубиной» в серии «РЕШ: страшно интересно» вышел роман Андрея Подшибякина «Последний день лета» — классический small town horror о Ростове 1990-х, искусная интеграция Стивена Кинга, Михаила Елизарова и Владислава Крапивина. Читайте об источниках вдохновения, городе детства и правилах хоррора в интервью с писателем.
Интервью составлено на основе ответов Андрея Подшибякина на вопросы читателей на странице книжного интернет-магазина Лабиринт.
Андрей Подшибякин — выпускник Ростовского госуниверситета и ВГИКа, легендарный колумнист всего важного глянца «нулевых» в диапазоне от «Афиши» и «Esquire» до «Game.EXE» и «OМ», автор путеводителя «Афиши» по Калифорнии, книг «Время игр!» и «Игрожур».
«Последний день лета» — триллер о приключениях четверых восьмиклассников, полный ностальгии нарратив об отрочестве, взрослении и уходящем детстве. Герои учатся, дерутся, влюбляются, изучают карате по фильмам из видеосалонов, охотятся за джинсами-варенками или зарубежной фантастикой... Их случайно пролитая кровь разбудит древнее зло, которое много столетий дремало под курганами.
— В какое еще время вам было бы интересно пожить, если не сейчас?
Андрей Подшибякин: Ой, нет, ни в какое другое время не хочу. Более того, если бы мне дали возможность что-то изменить в моей жизни, я не изменил бы абсолютно ничего.
— Ростов-папа, Одесса-мама. А кто тогда мачеха?
Нахаловка! Это гораздо смешнее, если а) быть ростовчанином или б) прочитать «Последний день лета».
— Чем Ростов превосходит Лос-Анджелес?
Это более или менее один и тот же город, только разнесенный географически. Рост-Анджелес, как сказал поэт.
— В чем особенность топонима «Левый берег Дона» для ростовчан?
Разгул, мангал, хай-гуй. Обожаю этот последний термин (произносить надо вслух и с фрикативным «гхэ»).
— Есть ли у вас своё объяснение феномена «Ростовского треугольника смерти»?
Рационального — нет, но я полностью уверен, что ниточка ведет к курганам в Танаисе.
— 90-е годы в Ростове чем-то отличались от 90-х других городов?
Поскольку я провел 90-е именно в Ростове, а не в другом городе, судить об этом мне трудно. Подозреваю, что отличались не особенно сильно.
— Вам в детстве было больше страшно или радостно? И изменилось ли восприятие собственного детства с высоты прожитых лет?
Знаете, было в основном радостно и смешно. Страшно не было почти никогда, даже когда на пороге моей школы бандиты расстреляли из автоматов отца моей одноклассницы (прототипа одного из героев «Последнего дня», кстати). С «высоты лет», конечно, все это кажется реально страшноватым и макабрическим, но тогда, в начале-середине девяностых, воспринималось совсем по-другому.
— С какого возраста вы поняли, что хотите стать писателем?
С тех пор, как осознанно написал свое первое связное предложение. Я, причем, не то, чтобы понял, что хочу им стать — я понял, что я уже и так он.
— Помните ли вы своё первое сочинение? О чем оно было?
Было оно о Ленине — и я получил за него четверку (а не пятерку, как за все свои остальные сочинения в жизни) по очень интересной причине: оставил инициалы В. И. на одной строчке, а фамилию Ленин — на другой. Оказывается, этого делать было нельзя — до сих пор отказываюсь понимать, почему.
— Какая книга была у вас в детстве любимой?
Ой, я многие книги детства в деталях и хорошо помню. Наверное, выделю «Кондуит и Швамбрания» Льва Кассиля и «Мой дедушка памятник» Гривадия Горпожакса.
— Какой у вас любимый писатель 90-х?
Я тогда, как Пух, запоем читал всю фантастику, до которой мог добраться: Гаррисон, Шекли, Толкин, Ле Гуин и так далее. А еще, как ни странно, именно в мои подростковые 90-е я прочитал (и страшно полюбил) Ильфа и Петрова, Зощенко и Джерома К. Джерома.
— А сейчас у вас есть книжный фаворит?
Меня всегда ставит в тупик этот вопрос, потому что мне нужны уточнения: в каком жанре? За какой исторический период? На каком языке? И так далее. Ограничусь дурацким ответом: надеюсь, та, которую я еще не прочитал.
— С кем из классиков мировой литературы вы хотели бы пообщаться и почему?
С Михаилом Зощенко, Кормаком Маккарти и Михаилом Елизаровым — потому что они великие и недосягаемые. Жаль, что первые два уже не с нами, зато я всерьез намерен пообщаться с последним!
— Концовку какого известного произведения вы хотели бы изменить?
Не хотел бы ничего менять ни в одном произведении и страшно взбесился бы, если бы кто-то решил что-нибудь поменять в моем. Авторы всегда точно знают, чем должны завершиться их произведения.
— У вас есть любимая цитата (из любого произведения)?
«До***лись до тихого интеллигентного человека — извольте пожинать плоды». Это «Мифогенная любовь каст» Павла Пепперштейна.
— Вы читали Стивена Кинга, когда писали свою книгу?
Ох, романы Кинга я абсолютно всегда покупаю в день их публикации. «Последний день» писался достаточно долго, поэтому за это время я, да, прочитал, кажется, три его последних романа. Сразу скажу, что больше всех мне понравился его позапрошлогодний «Билли Саммерс».
— У вас есть любимая цитата из творчества Кинга?
Кинг в большей степени про историю (в смысле, про нарратив), чем про хлесткие цитаты, поэтому здесь я пас. Наизусть ничего не вспоминается, а гуглить такие вещи — неспортивно.
— Кроме Стивена Кинга, Михаила Елизарова, Михаила Гиголашвили — чей вы преданный читатель, чей стиль письма вам нравится?
Я прямо внимательно слежу за несколькими десятками писателей, причем в очень широком, если не сказать шизофреническом диапазоне. Стивен Грэм Джонс, Т. Кингфишер, Владимир Сорокин, Аластэр Рейнольдс, Колсон Уайтхэд, Роман Сенчин и многие, многие другие.
— Сколько книг в вашей библиотеке?
В библиотеке для них нет места, поэтому раз в год я отвожу (почти все) прочитанное в благотворительные организации. Дома я храню только то, что мне по-настоящему нравится и то, что я еще не прочитал — а это, кажется, 300-400 книг.
— А сколько у вас экземпляров, подписанных авторами?
Всего одна, зато какая: «Underground Railroad» Пулитцеровского лауреата Колсона Уайтхэда.
— Вы помните день, когда ваша первая книга вышла в тираж (год, число)? Какие чувства вы испытывали?
Не помню дня, помню год — 2009. Это был нон-фикшен про историю «Живого Журнала» в России. Я не сильно горжусь этой книгой (потому что сейчас написал бы ее намного лучше), но помню, конечно, ощущение дикой эйфории.
— В любом деле есть переломные моменты. Какие были у вас?
В случае с писательством — когда я понял, что могу создать большую прозаическую форму. Раньше я этого боялся и не знал, с какой стороны подступиться к процессу. А потом вдруг понял, что а) не боюсь и б) откуда-то знаю, как это нужно делать.
— Какие профессиональные рекомендации вы можете дать тем, кто только начинает развиваться в написании книг?
Здесь у меня есть только (кажущаяся) банальность: нужно очень, очень много читать — в особенности тот жанр, в котором вы хотите писать. Со временем вы начнете понимать, как этот жанр работает и, что гораздо важнее, как сказать в этом жанре что-то новое.
— Как вы пришли к выбору своего жанра? Почему именно его используете для написания книг?
Жанр сам меня выбрал. Я чувствую, что мне есть, что в нем сказать.
— Как вы считаете, является ли сегодня жанр хоррора удобной оберткой для любой истории?
Я бы не сказал, что это удобная обертка для любой истории. Просто хоррор — настолько многомерная и трудно подлежащая систематизации жанровая структура, что под этим словом принято понимать что угодно в диапазоне от «Зловещих мертвецов» до «Молчания ягнят».
— Испытываете ли вы страх, когда придумываете хоррор, и каким образом проверяете его степень (страшно/нестрашно)?
Меня в целом трудно напугать, поэтому хоррор как хоррор для меня никогда не был на первом месте. Мне важно рассказать историю. Так получилось, что для «Последнего дня лета» мне были нужны элементы сверхъестественного. Но, вообще, универсальное правило звучит так: если вам физически неприятно и не хочется писать сцену, то ее обязательно нужно написать — читатель гарантированно ее запомнит.
— Если бы у людей в жизни была возможность один раз бесплатно полностью обследовать всю землю, океан или космос, что бы вы выбрали?
Землю, наверное. В океане пусто, а в космосе страшно (и наоборот).
— Что вас вдохновляет?
М-м-м-м, так трудно ответить на это, чтобы не прозвучало тупо и поверхностно. Но рискну: жизнь. В целом, как процесс.
— А где вам чаще всего приходит вдохновение?
В самые неожиданные моменты оно прилетает. Иногда даже на боксерском ринге.
— Как вы создаете обложки для своих книг?
Обложки книг создает издательство, потому что оно лучше знает, какими они должны быть.
— Почему выбрали для книги название «Последний день лета», а не «Крайний день лета»?
Потому что я, как я надеюсь, в достаточной степени владею русским языком.
— Вас попросили поменять возраст героев с 9-го на 10-й класс. Были ли какие-то ещё просьбы об изменениях? Трудно ли было переделывать именно с психологической точки зрения?
Да нет, это была логичная замена. Парни у меня получились повзрослее, чем я их изначально придумал. И, разумеется, я никогда бы не согласился менять в произведении что-то, что противоречит моему видению (с ударением на первое и).
— Кого из персонажей вашей книги вы отождествляете с собой?
Это не совсем так работает. С себя (или с кого-то другого) нельзя списать персонажа. Части меня есть и в Пухе, и в Крюгере, и в Вите. В Новеньком, кажется, нет, но у него и роль совсем другая.
— Будет ли продолжение книги?
В моей голове уже есть — масштабнее и страшнее, чем «Последний день». Осталось только вынуть его из головы и перенести в «.doc».
Купить книгу Андрея Подшибякина «Последний день лета»
Также роман можно прочитать и послушать в электронном и аудиоформате в Букмейте. Аудиоверсию романа исполнили Андрей Подшибякин, Григорий Перель и Максим Суханов.
Рекомендуем
Видезапись прямого эфира с Андреем Подшибякиным в Лабиринте: