Эти люди на передовой, эти чумазые мужчины в пиксельном камуфляже — как же они отзывчивы к любому слову «с большой Земли».
Я приезжаю сюда в двух ипостасях.
Как поэт и как журналист.
И если ипостась журналиста мне привычна: беседовать с бойцами, записывать их истории, снимать портреты — то ипостась поэта меня откровенно смущает. Посудите сами: люди сидят в окопах, а тут я. Московская поэтесса со своими сложноорганизованными стихами про их войну. Они могли бы отдохнуть, а будут слушать мои стихи? Ну нет.
Но у меня вышел сборник стихов про эту войну в издательстве «СТиХИ», маленький тоненький сборник рифмованных текстов о донбасской войне. И в двух луганских батальонах меня попросили почитать стихи.
Нигде, ни в московских, ни в питерских залах, я не видела такой благодарности. Таких отзывчивых слушателей.
(Сейчас начну говорить банальности про внимательные глаза: когда тебя переполняет удивление и восторг, очень сложно удержаться от банальностей).
Понимаете: вот у них окопы. Снег лежит. В блиндажах печка-буржуйка. Они слушают мои стихи и говорят: «спасибо». Поодиночке. Задумчиво. Мои дурацкие стихи им нужны, потому что им важна любая поддержка с большой земли.
Просят подписать книги, и нет для меня признания больше.
Лейтенант, водивший канонерки
Под огнем неприятельских батарей,
Целую ночь над южным морем
Читал мне на память мои стихи.
Николай Гумилев. 1921 г.
В гетских далеких снегах, под знаменем Марса, суровый
Ревностно центурион книгу читает мою.
Марк Валерий Марциал. I в.
Это самые важные из моих книг — те, что останутся у бойцов. Они важнее, чем те, которые лягут на стол к литературным критикам, потому что, возможно, так эти книги действительно смогут что-то изменить.
Этим людям очень нужно, чтобы им говорили: Москва с ними.
И я говорю.
Я говорю: в Москве все понимают, что если бы не вы — мы бы не жили спокойно, кольцо «цветных революций» полыхало бы вокруг России.
Я говорю: все понимают, что Донбасс стянул на себя всю антироссийскую напряженность.
Я говорю: все понимают, что это вы даете возможность москвичам беспокоиться исключительно о таких вещах как масочный режим, переименование автобусов и удаленка.
Я говорю: видите, вот издательство специально для вас передало эти книги.
Я говорю: я приеду, я еще приеду.
Я действительно приеду, и потом приеду снова. Один из офицеров спрашивает меня, почему я приезжаю сюда раз за разом; подумав, я отвечаю, что любой думающий человек, конечно, не может не сочувствовать Донбассу в украинском конфликте. Я могу только писать. Я мало что могу сделать.
Самое большое признание для меня — мои книги, оставшиеся в окопах Донбасса.
