Николай Каяла
Наутро я выглядел не лучшим образом. В мутном зеркале на стене отражалась помятая физиономия со следами вчерашнего застолья. « Хорош... Приехал- молодой специалист». Нужно что-то делать. Что- я не представлял. Бытовые возможности здесь были довольно условными.
Аэропортовское общежитие представляло узкий коридор с тридцатью комнатами. В конце коридора размещался туалет на два унитаза. Рядом два умывальника. Все это размещалось на пятачке не более десяти квадратных метров . Утром было тесно. Из своих комнат мчались молодые отцы с ночными горшками в руках. Молча стояли очереди к унитазам и раковинам. Кроме молодых специалистов , а также семейных пилотов и техников, здесь жили работяги из аэропортовского строительного участка и несколько техников-водителей аэродромной бригады. Туалет был один на все здание и кроме жильцов сюда ходили работники штаба, да и все кто по долгу службы забегал в контору. Народ сплошь горячий и нетерпеливый . Поэтому шпингалеты на дверях туалетных кабин почти постоянно отсутствовали. Посетитель, сидя на унитазе, вынужден одной рукой держать дверь за ручку. Был случай, когда огромный бортмеханик Дима с подходящей фамилией Великанов, забежав по нужде, рванул не рассчитав дверь кабинки, в которой в тот момент находилась какая -то тетка из бухгалтерии. Ему срочно нужно было на вертолет, тот уже крутил лопастями, а тут приспичило. Рывок оказался столь могуч, что дверь распахнулась вместе с бухгалтершей, которая естественно держалась за ручку. Тетка, как пробка из бутылки, была вынесена из кабинки и судорожно барахталась на полу в районе умывальников. Бедный Дима не знал, что ему делать. Говорят, после этого он еще долго обходил бухгалтерию стороной.
Я покорно отстоял в каждой из очередей и , кое-как приведя себя в порядок, спустился в аэропортовскую столовую. Она находилась тут же на первом этаже. Только попасть в нее можно было с улицы через отдельный вход. Маленькое помещение с десятком столов и стойкой раздачи. Ассортимент блюд не блистал: каша, вареные яйца, чай. Проблемы с питанием уже начали ощущаться и на Севере. В Киеве, где я учился, было еще ничего. Все-таки столица республики. По словам старожилов, до недавнего времени здесь тоже было нормально. Но наверное уже и на нефтяные районы не хватало. Продукты вообще превратились в семидесятые годы предметом поклонения, а работники торговли в особую касту. Иметь знакомых в этой сфере считалось редкой удачей и признаком хорошего тона. За продукты решались все вопросы. Коробка конфет помогла мне без проблем получить номер в Тюменской гостинице. За билет на самолет до Сочи снабженец из вахтового поселка подарил Витьке огромную банку импортной консервированной ветчины, которую мы всей комнатой смаковали почти неделю. А если у тебя был еще и товар промышленный, то проблем не было вообще. «Дефицит, блат, база, ОРС, товаровед »- сейчас почти забытые магические слова того безтоварного времени.
После завтрака нужно было начинать заниматься делами. Для начала представиться заместителю командира-своему непосредственному начальству. Из вчерашней беседы с Наташкой я уже знал, что зовут его Владимирович Валентинович Базанов. Со слов той же Наташки — тип хитрый, въедливый или, как она говорила, «коварный».
Коварного типа на месте не оказалось. Как сказала его секретарша: уехал в город по делам, будет после обеда. Ну это к лучшему, есть время прийти в себя после вчерашнего застолья. А пока стать на учет в комсомоле, профсоюзе, отдать паспорт на прописку, заехать в военкомат.
Я оформил пропуск и пошел по аэропорту. Пройти в него можно было через проходную, которая была в здании аэровокзала. Вокзал и внутри не сильно отличался от торгового павильона. Стойка регистрации с багажными весами, билетная касса, накопитель, куда загоняли пассажиров перед посадкой на самолет, да пара киосков. Еще буфет за отдельной
загородкой. Все это было расположено по периметру небольшого зала ожидания с десятком дерматиновых диванов. Даже огромные витринные стекла этой павильонной конструкции не добавляли пространства, а усиливали тягостное впечатление за счет низкого потолка. Оказалось, что строили это сооружение нефтяники в качестве подарка авиаторам и по
всем документам оно у них проходило под титулом «сборно-разборное сооружение для ярмарочной и рыночной торговли».
В вокзале было пусто. Утренние рейсы улетели, время вечерних еще не наступило.
Работники отдела перевозок лениво прохаживались по залу, кто-то неторопливо перекусывал в вокзальном буфете.
Через узкий коридор проходной я вышел на территорию аэропорта. Прямо передо мной высилось трехэтажное деревянное здание похожее на пожарную каланчу. Со стороны вертолетного поля на его фронтоне под самой крышей планками из деревянных брусков была прибита дата «1965». Позже мне объяснили, что это было самое первое здание аэропорта. Сейчас в нем располагались диспетчерская и служба связи.
Я обошел здание. Небольшие вагончики на легком фундаменте, а где и просто на земле стояли один за одним. В основном все службы аэропорта и размещались в этих строениях, называемых местными жителями «балками» . Эти балки -вообще на тот момент преобладали в архитектурном облике города. Целый микрорайон на одной из окраин состоял из нескольких сотен таких вагончиков и носил громкое имя «Звездный». Правда называли его так редко, а в основном знали, как поселок «Задоринский» по имени первого начальника жилкомхоза поселка нефтяников - веселого здорового мужика по фамилии Задорин. В силу своих возможностей он был для местных жителей Бог и царь, чем по слухам и пользовался. Особенно распространены были легенды о его женских приключениях. Рассказывали, что предоставление жилья своим дамам Задорин решал простым и древним способом.
Пройдя ряд вагончиков, я уткнулся в капитальное здание с открытыми воротами. Внутри его стояло несколько вертолетов со снятыми винтами. Это была авиационно - техническая база. Возле вертолетов деловито сновали авиатехники. Чуть дальше виднелись вертолетные площадки и взлетная полоса для самолетов. За полчаса я обошел почти всю территорию. Это конечно было не то, что я ожидал увидеть. В институте нас готовили к большим аэропортам с легкими и изящными аэровокзалами, на фоне которых, как в рекламных плакатах, взлетали самолеты. Практику мы проходили в Домодедове, Кольцове, Борисполе. А тут... Ну что ж....Видно больших аэропортов на всех не хватает. Кому- то нужно осваивать и малые.
Я повернул назад. Базанов в штабе еще не появился. На втором этаже в красном уголке было дневное затишье. Основной состав был на работе и только несколько человек, свободных от смен, тихо смотрели телевизор. Показывали футбол. Зеленое поле, безоблачное небо, веселые болельщики.. Я посмотрел в окно. Дул ветер и сыпал снег. Мне захотелось отсюда уехать. «Ну и что без отработки. Как нибудь вывернусь. Где -нибудь три года временно перекантуюсь . Зато дома.» Казалось, выскочи я из этой тоскливой погоды, из этой неустроенности, и все мои проблемы разрешатся сами собой. Я прошел в свою комнату, лег на койку и задремал.
Когда проснулся было уже темно, хотя часы показывали всего около трех часов дня. Север. Я привел себя в порядок и спустился вниз. За дверью в кабинете Базанова слышались громкие голоса. Я решил не ждать и, постучав, открыл дверь. За столом сидел длинноносый седой мужчина в тяжелых роговых очках.
« Ты когда там был последний раз ?»-грозно он спрашивал небольшого тщедушного мужичка. Тот что-то мямлил в ответ.
- « А я там был полчаса назад. Ничего там не сделано».-продолжал длинноносый.
Вместо «ничего» было использовано более крепкое слово.
-«Иди делай что хочешь, но что бы к утру дорога была».
Мужичок встал. Как я понял, это был начальник аэродромной службы. Строгий темно- синий аэрофлотовский плащ плавно заканчивался внизу болотными сапогами с отворотами.
Это меня уже не удивляло.
« Ну что молодой специалист», — длинноносый обратился ко мне. (Как узнал, ведь мы еще не виделись?): Где гуляешь?. Ну заходи, заходи .» Он улыбнулся и вышел из-за стола. Короткая кожаная летная куртка плотно обтягивала внушительный живот. На ногах предсказуемо -болотные сапоги. Свои, привезенные из Тюмени, я еще не обувал, но понял что и мне этой униформы не избежать.
Рукопожатие было на удивление мягким. «Давай рассказывай. Как устроился?» Он со вкусом закурил болгарскую сигарету и внимательно посмотрел на меня. Я описал свое
жилье. «Да с общежитиями у нас плохо. Хорошо хоть в отдельную комнату попал. А не в красный уголок или к семейным. Потерпи. Нефтяники сдают к осени новое общежитие. Обещали мест двадцать. Будешь первым. А на работу надо выходить. Завтра же иди знакомься с людьми. Быстрее подписывай обходной лист и вперед. У меня на тебя большие планы.»
Специалистов по горючему действительно было мало, их только недавно начал выпускать наш институт. Мой выпуск кажется был всего четвертым по счету, но Базанов со своим чутьем быстро сообразил и одним из первых в Тюменском управлении заказал нужную единицу.
В столовой я поужинал чем-то смутно напоминающим котлету и поднялся наверх. Общежитие жило вечерней жизнью. За одной дверью кто-то пытался играть на расстроенной гитаре, где-то плакал ребенок, в другой комнате выясняли отношения. Красный уголок уже был полон и напоминал шалман, какими их обычно показывают в кино про разгульную жизнь. Все сидели отдельными компаниями: кто-то играл в карты, кто-то спал, в дальнем углу несколько человек смотрели телевизор.
От телевизора мне весело помахала Наташка: «Мишель, иди к сюда. Мы тут мультик смотрим, может про Гудвина покажут». Гудвин из сказки «Волшебник изумрудного города» был ее любимый персонаж. Может это как- то перекликалось с ее фамилией Гудило, а может еще почему.
«Сегодня меня Гудвин не увидит, Сегодня у него взяла отгул»- пела она, начиная рабочий день. «Улететь к Гудвину»- означало загулять и желательно здорово напиться.
У Наташки был острый язык. Прозвища, которые она давала людям, прилипали к ним мгновенно и оставались навсегда. Так ее напарник- снабженец Николай Андреевич стал «клоун Сеня». Его за глаза в основном так и звали, а кто-то даже считал, что Сеня его настоящее имя. Начальник АТБ Чигров, который косил одним глазом, получил кличку «змеиный глаз», а техники, поселившиеся на сцене за занавесом - с ее легкой руки стали
«сценаристы». Даже замполит докладывал командиру : «Техников из красного уголка расселили, остались одни сценаристы».
От безделья Наташка писала на работе самодельные стихи, посвященные то своей напарнице Светке Кондрашиной, то Николаю Андреевичу, а то и нашему командиру дяде Феде:
« Я люблю его оченно-очень,
Морду красную, галстук, очки
Лычки желтые цветом в осень
На груди на широкой значки».
После почти двухстраничного описания достоинств дяди Феди , где мелькала даже заимствованная ахматовская строчка «... о, как ты красив, проклятый...», Наташка в конце выпрашивала у него для себя разнообразные блага и подарки. Заканчивался стих пылким обращением:
« Федя, сжалься!
Меня полюби ты,
Дай к широкой прижаться груди,
Ведь умру я тобою забытая
От твоей безответной любви».
Мне она впоследствии посвятила прозаический опус, который был написан в стиле шпионского триллера и назывался просто «Детектив». Там я был выведен в роли владельца
бензоколонки, которую получил в наследство за границей , а Базанов — стал гангстером Володей, который захотел у меня эту бензоколонку отнять. В общем все, как потом и произошло только не за границей, а уже в нашей стране. У нее оказывается был еще и дар предвидения.
« Вот, Серега, это Мишель»- Наташка на французский манер представила меня черноволосому большеглазому парню: «Он настроит тебе наконец гитару» .Так я познакомился с Серегой Табеевым. Серега от всей души пытался научиться играть на этом инструменте. Кто-то ему показал несколько аккордов, которые он усердно осваивал. От его усилий гитара быстро расстроилась, а как ее привести в порядок никто не знал. Ежедневно Серега мучил неприятными звуками своих соседей по комнате. Это его упражнения я слышал, проходя по коридору.
Я взял Серегину гитару и через несколько минут к нам подтянулся весь красный уголок. Выключили даже телевизор-он мешал. Больше всех была счастлива Наташка - она любила такие посиделки. И только отсутствие спиртного, на ее взгляд, несколько омрачало это дружное мероприятие. Для полной гармонии несколько бутылок портвейна были бы в самый раз. Как она сказала: «Петь песни без выпивки -это моветон».
На другой день я приступил к работе. Штат отдела, или как их называют в авиации, службы, был небольшой - человек тридцать. Три инженера, зав. складом и начальник службы-составляли руководство. Остальные - техники, заправщики, кладовщики, да бухгалтер. Ну еще пара мужиков -слесарей. С инженерами Володей и Колей я поладил быстро. Начальник склада Витька - мой сосед по комнате, хоть и был почти одного возраста с нами, стоял в стороне. К своей работе он относился спустя рукава, больше соображая, как и что выгоднее продать или обменять. В свободной время Витька больше якшался со всякой шушерой, любящей выпить, что его в конце концов и сгубило . Третий инженер Карюкин, который до меня числился старшим, был хитрованом, играющим под простака. Мое появление он понял, как возможность наконец переложить ответственность на чужие плечи и филонить на очередном больничном, не опасаясь взбучки от дяди Феди. Мне он сразу сказал: «Ты , Николаич, только на разборы в штаб ходи, а мы тут все без тебя сделаем.» Разборы - в авиации такой тип совещаний, на которых командир устраивал всем подряд показательную порку и действительно вставлял по первое число.
«Ну да ,-сказал на это Коля: «Он будет делать, а получать будешь ты » .
Коля с Володей, давно раскусили Карюкина и были с ним в состоянии тихой перманентной фронды. Они знали, что говорили. Карюкин всегда ловко уходил от проблем и действительно подставил меня при первом серьезном случае. Но все это произошло позже, а пока я получил в бухгалтерии подъемные и приступил к делам. В разгаре была подготовка к так называемой «весенне-летней навигации». Ожидался приезд большой комиссии из Тюменского управления и все пытались хоть как-то скрасить или спрятать свои недостатки. Недостатков было полно и все про них знали. Каждый год очередная комиссия в своем акте на них указывала и давала сроки на их устранение. Но все оставалось на своих местах. На устранение просто не было денег.
Я знакомился с делами и ужасался. Своего склада горючего почти не было. А то что было, кое-как охранялось вохровской командой, сплошь состоящей из инвалидов и стариков. Но это еще полбеды: резервуары мы брали в пользование у нефтяников. Там этого добра было навалом. А вот с чем было действительно плохо- это с лабораторией по контролю за горючим. Ее не было вообще . Пробы из емкостей отвозили на анализ в Сургут или отправляли с экипажами в Тюмень. Потом названивали туда и, уже не надеясь получить бумагу с результатом, просили хотя бы по телефону сказать нормальный анализ или нет.
Иногда там отвечали : «А мы ваших проб не получали...». Кто-то в этой цепочке доставки просто выбрасывал воняющие керосином бутылки и все.
Один раз я открыл резервуар, не дождавшись результата анализа. Была запарка, летние перевозки. Дозвониться до Тюмени, куда отправили бутылки, было невозможно. Связь была ужасная. Наш аэропорт валил полугодовой план по перевозкам, дядя Федя ходил злой как черт. Все от него шарахались и боялись попадаться на глаза. Если бы я не открыл резервуар - весь парк сел на прикол со всеми вытекающими последствиями. На свой страх и риск я распечатал емкость и посадил на телефон Володьку с приказом не вставать пока не дозвонится до тюменской лаборатории. Полдня мы качали беспаспортное горючее. Только после обеда Вовка наконец дозвонился и ему подтвердили, что с горючим все в порядке, можно использовать.
Вечером, когда мы втроем сели снять стресс, Володька уже хорошо приняв , сказал: «Тебе, Миша, нужно в партию вступать»
-«На кой ?»-аполитично удивился я.
-«Работа опасная. Сегодня пронесло. А если бы что случилось? Тюрьма. А вот у нас дома (Володька был откуда-то из подмосковья) мужик - председатель колхоза. Поле ни тем засеял и вырастил какую-то херню вместо нужной. Убытки на десятки тысяч , т.е в особо крупных размерах. Другого бы посадили, а его только из партии исключили и в должности куда-то перевели, понизили. А ты говоришь «На кой». Обязательно надо.»
Судьба с тюрьмой меня слава Богу обошла, а вот начальника склада Витьку, нет. Из- за его безалаберности трое водителей напились противообледенительной присадки. У этой жидкости по документам было сложное название: «тетрогидро-фурфуриловый спирт». Где- то в бумажках у Витьки они это прочитали. Основное слово для них здесь было «спирт». Один умер сразу. А по воспоминаниям двух уцелевших : «Волосы на голове зашевелились и зубы стали как резиновые.» Витьку судили. Я был общественным защитником, где произнес пламенную речь, основной упор в которой сделал на отсутствие нормальных условий хранения. Витьку тогда отстояли и судья дал условно. Это правда ему не сильно помогло и он потом все равно сел.
Тюрьма светила не только по этой причине. На одной из отдаленных вертолетных площадок я обнаружил резервуар кубов на пятьсот, который был почти на половину полон авиационного бензина. Хотя по бумагам он давно уже стоял пустой. Когда я вернулся и рассказал обо этом нашему бухгалтеру Тамаре Ивановне - она схватилась за голову.
«Делайте, что хотите,-сказала она мне: «но этого бензина быть не должно». Тамара Ивановна была забитой и затюканной своими семейными проблемами тетка. С больной маленькой дочкой и постоянно пьяным мужем, которого она иначе как «мой чуваш» не называла. Но как бухгалтер она была грамотная и основные профессиональные постулаты знала хорошо.
«Вы понимаете - «красный» бензин», -объясняла она мне жутким шепотом: «Это вилы . За недостачу нас пожурят, ну выговор там или премии лишат. Можно объяснить: авария, проливы и т. д. А «красное»- это тюрьма. Откуда оно ? То, се. Найдут приписки, т.е воровство. А мы сядем за укрывательство..» .
«Красным» на бухгалтерском языке назывались-излишки. Образовывались они простым способом. Все вертолеты работали на заказчика. Называлось это «применение авиации в народном хозяйстве», сокращенно ПАНХ . Заказчик оформлял заявку, а в конце работы подписывал бумагу о выполненной работе. Где и как летал вертолет, особенно если он находился несколько дней вдали от основной базы, в аэропорту знали приблизительно. Заказчик мог полететь на буровую, а мог и в лес по грибы. Это не волновало. Главное - подписанное число использованных часов и полученные деньги. Заказчик брал вертолет и летел по своим делам. Дела не всегда были производственные. Могла быть охота, рыбалка, сбор ягод. Вертолет в это время стоял на приколе. Летал он в день всего часа два-три. А подписывал заказчик все восемь. До недавнего времени основной парк вертолетов составляли старые Ми-4, которые летали на бензине. На этих вертолетах в качестве установки объективного контроля стоял примитивный прибор-барограф. Параметры полета, такие как высоту, он отражал чернилами на бумажном рулоне-миллиметровке. В конце дня недостающие часы работы второй пилот дорисовывал, проводя обычной шариковой ручкой по зубцам расчески. Получаемая волнистая линия символизировала горизонтальный полет и восполняла время простоя во время рыбалки. Бензин оставался неиспользованным, хотя по бумагам был израсходован вчистую. Так он и накапливался в далеких таежных бочках-резервуарах. И куда его девать не знал никто. Ну не выливать же на землю. Хотя и такой вариант не исключался.
Накануне первого мая на железнодорожную станцию в тридцати километрах от города пришли несколько вагонов с горючим. Организовывать доставку оттуда поехал сам Базанов и взял меня с собой. Ехать нужно было через ледовую переправу. Моста через реку не было и машина катила по подтаявшему льду, на котором уже начинала появляться вода. Было страшновато, особенно когда Базанов скомандовал во время движения по переправе всем в машине держать двери приоткрытыми.
В кабине зашел разговор о предстоящем празднике. Только недавно прошел коммунистический субботник, на котором никто не знал, что делать. Еще лежали почти метровые сугробы и убирать было нечего, разве что снег с места на место перебрасывать. Все бестолково ковыряли мерзлую землю. Подъехали замполит и комсорг с « комсомольским прожектором». Мы стали шумно фотографироваться для стенгазеты, выпячивая на передний план лопаты, ломы и совершенно не нужные метлы. Вскоре в одном из вагончиков накрыли стол. Появилось популярное в городе вино « Фетяска» и субботник предсказуемо завершился простой пьянкой. Как я понял, ради этого на субботник и собирались. И теперь я, по своей еще не выветренной беспечности, спросил Базанова : «А что на демонстрацию приходить обязательно?». Тем более по студенческим правилам откосить от демонстрации и другого идеологического мероприятия - считалось правилом хорошего тона. Базанов резко повернул ко мне свое носатое лицо и, пристально посмотрев, сказал: « Ты это серьезно?» Я свел все к шутке, но так и не понял по правде он спросил или тоже играл в какую-то условную игру под названием «наша цель-коммунизм».
Первого мая все вышли на демонстрацию. Было ветрено , холодно и сыро . Привыкшему встречать этот праздник в солнечной весенней обстановке, мне пришлось одеваться потеплее и конечно напяливать уже ставшие родными сапоги-болотники. Место сбора было назначено в центре города у кафе «Северянка» . Мы долго стояли, ожидая начала. Бывалые, притащив с собой водку, уже вовсю ею разогревались. Даже Базанов возбужденно ходил с красной, явно не трезвой физиономией. Наконец поступила команда двигаться. Мы шли по какому- то замысловатому маршруту в обход микрорайона до берега реки, а затем, выйдя на главную улицу почему-то побежали. Бег продолжался почти до самой трибуны, с которой кто-то орал в динамик: «Слава советским авиаторам-покорителям неба» и другие нелепые здравицы. Рысью пробежав мимо трибуны, мы резко затормозили и колонны стали распадаться. « А что теперь?» - спросил я у Базанова . «Все. Теперь по домам» -на ходу ответил он. Наверное дома его ждал накрытый стол. Меня не ждал никто. Автобусы по случаю демонстрации не ходили и я пешком по первомайской грязи вернулся в аэропорт.
Сразу после праздника мне пришлось лететь в командировку в Тюмень. Нужно было решать какой-то очередной вопрос с оборудованием, а короче говоря «выбивать». Я был рад поехать куда угодно лишь бы вырваться из скуки города. Выбивальщик из меня был никакой, решение затянулось и мне пришлось задержаться. Наступил праздник 9 мая. Куда податься я не знал, хотя в Тюмени в отличие от наших северных краев уже была весна. Подсохла весенняя грязь, светило солнышко и распустились деревья. Я бродил по украшенному транспарантами городу. Сейчас он уже не казался мне таким темным и угрюмым, как во время первого его посещения. А даже в чем-то симпатичным, хотя и несколько бестолково и растянуто спланированным. Как сказал один местный житель :
«Тюмень - хоть и хреновый, но -город». Два массивных здания, расположенных через площадь друг напротив друга , несомненно принадлежали руководству области и тем самым подчеркивали областной статус Тюмени.
Бесцельно шатаясь по городу, я открыл еще несколько примечательных мест, также соответствующих городу областного масштаба. Самым интересным оказалось заведение с подзабытым названием «рюмочная». Конечно в моей памяти были подобные места. Так недалеко от института, где я учился, располагалась безымянная пивная, которую все знали под неофициальным названием «Байконур». В подвале, где она располагалась, стоял не выветриваемый стойкий кисловатый запах пива и табака. Сквозь пелену сигаретного дыма с трудом просматривались расположенные по периметру пивные автоматы и высокие столики. Стульев не было. Основной состав посетителей составляли студенты. Это был известное в районе злачное место. Почему его так назвали не знал никто. Скорее всего потому, что с него начинался любой студенческий загул. Так сказать, отсюда шел старт. После «Байконура» мы шли по заведениям, где наливали напитки покрепче. Начинали с расположенной напротив «Пельменной». Там на раздаче царила колоритная буфетчица Роза. Но все эти заведения были завуалированы под нейтральными вывесками, типа «пельменная» или «бульонная» либо вообще не имели официального названия. Пивная - и все. А вот так явно, без намеков «Рюмочная» - мне еще не встречалось. На удивление здесь было чисто и благопристойно. Сидящий за столиками народ, вел себя прилично и лишь какой-то одиночка время от времени поднимал тяжелую голову и кричал на весь зал: «...Официант, -бефстроганы!..» При этом, он никак не мог определиться в названии блюда с ударением и один раз заявлял бефстроганы ,а другой- бефстроганы. В следующей попытке, как бы проверяя на слух, опять возвращался к предыдущему варианту произношения. В конце концов он всем надоел. И не только потому , что такое блюдо здесь не подавали, а были в основном бутерброды и салаты. Просто своими криками нарушал гармонию этого сакрального места. Официантов здесь по штату тоже не было предусмотрено и гурмана вскоре аккуратно вывели на улицу сами посетители.
Вопрос с оборудованием решился сразу после праздника. Ящики и тюки загрузили в потрепанный АН-2 и пристегнули сеткой с ремнями. Назад мне можно было лететь рейсовым самолетом. Но экипаж - два молодых веселых парня предложили: « А давай с нами. Раз и дома». Насчет «раз» они конечно поторопились. Вместо часа полета на рейсовом «туполе», на АН-2 нужно было лететь часов пять. Но я согласился. Как там еще с билетами, а здесь садись и вперед.
Я влез в салон и улегся на какие-то мешки . Самолет взлетел и я вскоре заснул под равномерный гул мотора. Проснулся от холода. Уже вечерело, да и летели мы на север, где еще была далеко не весенняя погода. Пробравшись через ящики с оборудованием, я уселся посредине между пилотами. Здесь было хорошо, от двигателя шел теплый воздух. Я по-смотрел вниз на проплывавшую тайгу. Вид был красивый: лесная равнина, пересекаемая бесконечными руслами маленьких рек и проток. Слева заходило яркое солнце. Ни души, ни поселка. Бесконечная тайга на многие километры.
«Смотри - медведь» - показал второй пилот. Встревоженный зверь, еще наверное не отошедший от спячки, привстав смотрел на летящий низко самолет. Затем опустился на четыре лапы и стал улепетывать куда-то в сторону. И опять безмолвная равнина.
Прилетели мы около девяти часов вечера. Устроить пилотов в гостиницу была не проблема. Для экипажей всегда были резервные места. А вот накормить, да и самому поесть было сложно. Все уже было закрыто. Выручила Ирка Степаненко. Как раз прилетел Юрка и она к его приезду наварила кастрюлю супа. Так мы всю Иркину кастрюлю и уговорили под веселые возгласы Наташки и ее провокационные предложения выпить для аппетита. Пилоты пошли спать, им назавтра предстояло утром лететь обратно, а я пошел думать чем мне отблагодарить Ирку. С продуктами было неважно, а тут мы сожрали Юркин недельный мясной паек. Подсказала Наташка: «Отдай ей свои талоны , да и все». В период тотального дефицита распределение продуктов и спиртного шло в городе по талонам. Были талоны на мясо, на водку, на сахар. С ширпотребом было сложнее. Его на всех не хватало и он
распределялся через профсоюзы. Выделялись ковры, дорожки, импортная одежда, посуда. Мечтой всей жизни нашей кладовщицы Альбины Кузаковой - была хрустальная мисочка с высокими резными краями формой напоминающая лодку или как говорила Альбина «ладью». Хрусталя давали мало и в очереди на эту посудину Альбина стояла больше года .
«Мне ничего не надо» ,-говорила она всем : «Выделите мне только «ладью». Талоны на продукты мне были не нужны, я питался в столовой . Ирке достались все накопившиеся у меня на тот момент бумажные квадраты с печатями какого-то городского ведомства. Ирка осталась довольна, талоны были в дефиците. Деньги брать она отказалась.
С мая целыми днями, а иногда и ночами я пропадал на работе. Пошел весенний завоз горючего и нужно было торопиться, пока стояла высокая вода. Своего причала у нас не было и до танкеров мы добирались на моторной лодке. Огромные суда приходилось швартовать к передвижным аппарелям, которые всякий раз приходилось опять просить у нефтяников или строителей. Они выручали, но давали не бескорыстно. Главной валютой с нашей стороны были авиабилеты. За билеты в разгар сезона можно было решить все. Площадка перед городским агентством «Аэрофлота» с ранней весны и до конца лета представляла собой не то цыганский табор, не то войско, остановившееся на привал. Ночью даже горели костры. Это те, кто караулил очередь, спасались от комаров.
Своей машины у меня не было и, решая вопросы, я мотался по городу на новеньком легком бензовозе, прикомандированном к нам одной автобазой. Вообще бензовоз должен был заправлять вертолеты, но без машины было никак и я использовал его как персональный транспорт. Водителю бензовоза Славке наши бабы за это дали прозвище «таксист» и пытались мелом рисовать на двери шашечки. Он был недоволен и постоянно полировал двери тряпкой. Свою машину Славка любил и украшал кабину, как только мог: по периметру салона висела бахрома, кажется срезанная со скатерти, баранка была в толстой проволочной оплетке, а рычаг коробки передах венчался набалдашником в виде запаянной в плексиглас розы. Кроме этого, со всех сторон автомобильной торпеды игриво щурились переводные немецкие красотки. Так что прозвище «таксист» подходило ему по всем статьям.
В обмен на решение моих проблем, я набирал билетных заказов и появлялся в кабинете у дяди Феди. У него был резерв в виде командирской брони. Часто бывало, что бронь на нужный рейс он уже кому-то отдал. Тогда дядя Федя снимал трубку и давал указание начальнику агентства- толстой и неопрятной Татьяне Дмитриевне или писал ей записку. Татьяна Дмитриевна , которую все иначе как «толстая Таня» не называли, видеть меня не хотела. У нее были свои клиенты: работники торговли, общепита, книжного магазина и других нужных услуг. Но и ослушаться командира она побаивалась. Тогда Таня прибегала к хитростям, самая распространенная из которых была , что она якобы срочно перед моим приездом куда-то уехала. Поначалу я попадался на эти уловки, но потом выяснил, что она прячется никуда не выезжая, в каком-то дальнем кабинете. Я садился в коридоре агентства, откуда просматривались все двери, и ждал Таню. Она не выдерживала, выходила и начинала канючить, что билетов уже нет, все брони она раздала.
«Хорошо»-говорил я: « Тогда я опять еду к командиру». Таня понимала, что я все равно ее достану и скрепя сердце, отвечала: «Ладно, давай свою бумажку».
Посмотрев, она начинала причитать: «Ты с ума сошел . На Сочи три билета, на Москву -два! Где я тебе их возьму.».
Все это отнимало немало времени и отвлекало от основной работы. Тем более, что за все промахи (а их по началу работы было немало) мне здорово доставалось от Базанова. Наверное, он так понимал свою систему воспитания кадров. Правда делал он это не по злобе, но строго. Как-то получив от него в очередной раз , я не выдержал и в запале сказал:
«Да я забыл когда нормально ел. У меня штаны уже спадают.». Базанов задумчиво посмотрел на меня, потом на свой выпирающий живот и печально-завистливо сказал: «Счастливчик!».
Он вообще был неплохой дядька, грамотный, справедливый и с юмором. Любимыми авторами у него были Ильф и Петров. На них он проверял нас. Однажды в разговоре он неожиданно спросил меня: «А откуда зашел в город Остап Бендер»? Я растерялся, но к удивлению быстро вспомнил, что со стороны какой-то деревни, только название забыл. Базанов посмотрел на меня и одобрительно хмыкнул: «Ты первый кто почти правильно ответил». Я понял, что это был своеобразный тест «свой-чужой». К сожалению, через полгода Базанов надумал переводиться куда -то севернее, в район Салехарда. Перед отъездом он собрал небольшую вечеринку. Когда мы оказались за столом вдвоем он предложил: «Поехали со мной. Я сделаю тебе перевод и ты ничего не потеряешь. Там и оклад посильнее и перспектива».
- «Нет»,-ответил я: «Отработаю три года и назад. Север не для меня».
«Подумай»-прищурился Базанов; «Я буду в городе еще неделю»
Мы сфотографировались на память, но карточек я тогда не дождался. И только недавно, кто-то из знакомых отыскал в соцсетях снимки именно с той вечеринки и по электронной почте прислал мне. На одном из них мы с Базановым и еще парой мужиков, имени которых я уже и не помню. Этой фотографии я очень обрадовался.
К концу июня ажиотаж в работе немного спал и в мой первый свободный выходной молодые технари, все еще проживающие в красном уголке, предложили сходить вечером в город . Парни времени зря не теряли и давно уже все разведали по части увеселительных заведений .
-«В городе два ресторана, но туда, особенно в выходные, не попасть»,-просвещали они меня.
Кроме этого, было два Дома культуры, в одном из которых под названием «Строитель»- по выходным популярные вечера отдыха. Выбор развлечений оказался невелик и компанией человек в десять в ближайшую субботу мы направились приобщаться к культуре на танцы.
Перед этим я отправился в баню. Все это время приходилось мыться где придется. Провести меня туда взялся Серега Табеев. Баня располагалась на другом конце города. Чтобы в нее попасть нужно было отсидеть очередь. Работало пять душевых кабин, в которые заходили по очереди . Осторожно посмотрев на скользкий пол, я пару раз заскочил под освободившуюся стойку: один раз намылившись, второй - смывая пену и пошел одеваться. В бане была еще парная с бассейном, бортик которого располагался на уровне человеческого роста и в него надо было залезать по лестнице. Я с сомнением посмотрел мутную воду водоема и отказался от этой процедуры. В предбаннике мы натянули фуражки на мокрые головы и вышли на улицу.
-«А других вариантов помыться в городе нет?» -спросил я Серегу.
-«Только если найти квартиру или другое более цивильное общежитие».
Квартира мне не светила, да и по моим настроениям временного проживания в этом городе, была не нужна, а общежитие с отдельным душем пришлось ждать еще почти полгода. А пока волей не волей оставаться клиентом городской бани.
Фойе Дома культуры, где собственно народ и танцевал, было забито до отказа. Стояла духота, хотя танцы еще не начались. Вышел ансамбль и заиграл какой-то популярный шлягер. Все кинулись в круг. Стало как в бане. А когда музыканты по многочисленным просьбам еще заиграл «цыганочку» и все бросились изображать из себя цыган -стало вообще нестерпимо. Я вышел на улицу. Дышать здесь было полегче, но была другая беда-комары.
Танцы по обыкновению закончились в одиннадцать часов и мы пешком той же ватагой пошли в аэропорт. Наступило время белых ночей или, как писали аэропортовские метеорологи, «сумерки всю ночь». Мы шли по спящему городу, сломанными ветками, отгоняя комаров. Один культурный очаг я посетил. Пока хватит. Теперь на очереди были рестораны, но до них я добрался уже глубокой зимой.
Остаток лета я пробивал лабораторию. Это была моя главная забота, т.к. было понятно, что без нее мы все ходим по лезвию ножа. В районе полосы в здании ВОХРы дядя Федя распорядился выделить нам пару комнат. Я не вылезал из командировок, собирая по складам столы, колбы, пробирки и приборы для анализа. В лаборантки мы определили кладовщицу Нелю, как самую образованную (у нее был техникум) и отправили ее на два месяца стажироваться в Тюмень. Впоследствии лаборатория стала местом наших с Колей и Володей посиделок. Мы заблаговременно предупреждали Нелю и когда приходили на электрической плитке уже жарилась яичница, а из холодильник доставалась бутылка водки. Неля свои обязанности знала хорошо.
Друзей и знакомых у меня пока было мало. Подружился и сошелся я только с Серегой Табеевым, да изредка заходил в гости к Юрке и Ирке Степаненко. Серега был откуда -то из под Краснодара. Его мать - кубанская казачка, а отец -осетин. На фотографии, которую мне показал Серега , за столом сидели дородная красивая женщина и худой щупловатый батя. Они были сфотографированы сидя, но со слов Сереги, мать была почти на голову выше отца. Да, такую женщину нужно еще суметь завоевать. Серегиному отцу это удалось. От отца Сереге достались огромные черные глаза и волосатая грудь, а от матери нога почти сорок шестого размера. С этим размером Серега очень страдал, тщетно пытаясь купить себе приличную обувь.
В середине августа родила Наташка. Мы с Табеевым пошли ее навестить. Купили в магазине каких-то скудных фруктов , венгерских консервированных компотов и пару бутылок минеральной воды. Долго бродили среди больничных зданий, пытаясь найти роддом. Он оказался на окраине комплекса. Мы передали через приемное окно наши подарки и присели на парапете возле входа. Окно на втором этаже неожиданно распахнулось и веселая Наташка, подпрыгивая как обезьянка, стала махать нам рукой и кричать: «Пацаны, привет! Я здесь». На недавно родившего человека она никак не походила.
« Жалко вас сюда не пускают. Тут такие экземпляры. Есть на что посмотреть. Посмеялись бы вместе»,-радостно голосила Наташка: «Персонал-темный, даже дробей не знают.»
Начитавшись Зощенко, Наташка всех людей делила на знающих дроби и нет. Не знающие, в ее системе ценностей занимали самую низшую ступень.
«Ну вот, а говорят тетки по неделям не могут оклематься. А тут как кошка.»-задумчиво сказал Табеев: «Моя жена два месяца еле ходила.» У Сереги уже был опыт в этом деле. На Севере он оказался после развода с первой женой. Она не то загуляла, не то «доброжелатели» постарались, сообщив ,что она якобы вильнула пока Серега был на базировке. В силу кавказского темперамента Табеев разбираться не стал и жену выгнал . Она вынуждена была уехать к своим родителям в Ленинградскую область. У них был сын, но и это Серегу не остановило. Сам он решил от разговоров подальше из Краснодара уехать и оказался здесь. Сыну исправно платил алименты, часто вспоминал о нем, но о жене не говорил ни слова.
Нужно сказать, что у него и в дальнейшей жизни с семьей не сложилось. Он еще дважды был женат и оба раза неудачно. От каждого брака у него было по ребенку, он каждому помогал . Серега был классным специалистом. У него единственного в отряде было право личной печати от авиаремонтного завода. Он мог производить ремонт МИ-2 на месте, не гоняя вертолеты на завод. В какой нибудь западной фирме, экономя ей такие деньги, его зарплата исчислялась бы пятизначными цифрами в твердой валюте. Он и здесь неплохо зарабатывал, но почти все его деньги уходили на алименты.
Именно Серега разведал о новом общежитии . Он прибежал ко мне с широко раскрытыми и без того огромными глазами и размахивая руками сообщил:
«Строители через месяц сдают в центре города классную новую девятиэтажную общагу. Ты, Миха -авторитет, иди к дяде Феде .Пусть он через горисполком выбивает нам там места.
Они все равно часть мест отдают городским организациям. Я разведал, пока еще не поздно».
Я пошел к командиру, и далее по цепочке, верно описанной Табеевым, вопрос был решен. В конце сентября мы заселились в это общежитие.
(Продолжение следует)