В семье существовало множество баек о случаях со взрывами. О том, например, как дед остался в живых при взрыве вагона с динамитом, вблизи которого он находился, станцию же разнесло. Или как отец обезвреживал объекты, заминированные дедом, который отвечал за инженерную оборону Ленинграда и Беломоро-Балтийского канала. Я, в свою очередь, после распределения в Институт химической физики АН СССР занимался чистой химией, однако взрывы сопровождали всю мою деятельность и в институте. Как я уже писал, был распределен в группу Э1-06 - "Химическая физика", где готовят специалистов по взрывному делу. Специальность называлась "Химия быстропротекающих процессов". На Химфизике изучал реакции озона, который в жидком состоянии имеет скорость детонации близкой к таковой для гексогена, и азотисто-водородной кислотой (HN3) – тоже неустойчивым соединением, подобным озону. В двух случаях из трех жидкий озон взрывался при его синтезе в лаборатории.
Как говорил наш Зав.Кафедрой Станислав Михайлович Когарко: «Была бы взрывная смесь, а источник зажигания найдется!» Он был признанным экспертом по авариям со взрывом.
Где-то в семидесятых годах произошел можно сказать «смешной» случай, когда моего коллегу Мишу Кошелева спас от гибели автомобиль последний марки и болгарский дипломат. Случилось это так. Миша изучал горение (тление) таёжный подложки в лаборатории горения газов ИХФ С.М.Когарко.
Для этого он поехал в Красноярскую область, набрал там образцы подложки — это иголки со мхом. Надо было измерить некоторые параметры этой смеси. Для этого Миша сделал бомбу, у нас так называется сосуд, в который помещается горючая смесь, в данном случае это была именно таёжная подложка. В бомбу, перпендикулярно к ней вводились несколько термопар, с помощью которых можно было измерить профиль температур волны горения. Бомба представляла собой трубу диаметром 10 см и длиной порядка 30 см, с толщиной стенки порядка 3 или 4 мм, по бокам были расположены фланцы для закладки этой смеси. Смесь горела или тлела плохо, не всегда воспламенялась и поэтому её пришлось пропитать калийной селитрой (KNO3) как это делают с гильзами в сигаретах. Миша ошибся с концентрацией калийной селитры в растворе и она оказалась скажем не 1%, а 10%, что привело к тому что пропитанная этой смесью подложка оказалось взрывчатым веществом (как смесь угля с селитрой – дымный порох).
Где-то в начале рабочего дня я зашёл к Михаилу в лабораторию. Он как раз запустил процесс, поджег с одной стороны эту горючую смесь и ожидал, что часа два он будет снимать профиль температуры в волне горения этой подложки. Однако в это время мне позвонил один знакомый болгарин и предложил осмотреть его новую машину, французский Citroen, на предмет ее ремонта. Так как Михаил был страстным любителем автомобилей, он не отказался отойти от запущенной аппаратуры (показания термопар регистрировались самописцем) и осмотреть эту машину. Рядом со зданием института был прекрасный гараж академика Эммануэля - там и нашли мы эту машину. Михаил осмотрел салон, цокал языком и восхищался гением французского автомобилестроения. В это время раздался звук отдалённого взрыва. Первый корпус института химической физики находился где-то метрах в 100 и Михаил с усмешкой предположил, что «кто-то там взорвался». Оказалось, что взорвался именно его аппарат, бомба, так, что один из фланцев пробил стену в соседнюю комнату. Стёкла в лаборатории вылетели, осколками были побиты все стены помещения. В поддоне горела положенная для просушки горючая смесь. Таким образом Миша избежал гибели. ну в общем-то и я в том числе.
Однажды, я был в гостях в ФИАН’е. Там живут физики и с химией они не очень дружат. Мы уже собирались в столовую на обед, как один из сотрудников предложил нам посмотреть на феномен – баллончик для кислорода, пускающий пузыри! Он наполнил этот баллон метаном, но, чтобы его было побольше - сморозил метан, поместив его в «сосуд Дьюара» с жидким азотом. Метана там накопилось, конечно, много, но в отличие от бутана, метан не сжижается при комнатной температуре! И при нагревании баллона, уже без жидкого азота, в нем стало подниматься давление гораздо выше 200 атмосфер, разрешенного для данного баллона. Мы все склонились над ним и высказывали каждый свое мнение об этих пузырях. Но тут нас позвали в столовую, наша очередь подходила. Как только мы вышли из помещения и закрыли за собой дверь, баллон взорвался как граната на многочисленные осколки! Выйди мы чуть позже – все были бы мертвы…
Немного мистики. Как я уже говорил жидкий озон во время его синтеза представлял собой сильную взрывчатую смесь. За 10 лет работы в институте, грубо говоря, каждый месяц, я синтезировал новую порцию озона. Применялись разные методы превращения кислорода в озон, например, СВЧ генератор, газовый разряди и, наконец, шипящий разряд при атмосферном давлении и высоком напряжении. Последний метод оказался наиболее безопасным. Однако и при этом методе озон взрывался через 2 раза на 3, за исключением тех случаев, когда синтез проводил наш лаборант Саша Спасский. Он даже сетовал, что ещё ни разу не присутствовал при взрыве газообразного или жидкого озона. Наконец Александр закончил учебу в ВУЗе, получил диплом, и его пригласили на работу в одну из лабораторий нашего отдела. Однако приказ ещё не был подписан, и я попросила в очередной раз заняться синтезом этого вредного вещества. Саша начал работу, благополучно синтезировал озон до жидкого состояния и, наконец, стал перепускать испаряющийся газ в колбу, где после разведения его аргоном он был уже не взрывоопасен. Перёд разведением аргоном следовало закрыть кран, соединяющий установку синтеза с колбой. Саша потянулся к крану и тут раздался мощный взрыв озона в этой колбе. Саше поранила руку, колба рассыпалась в прах, я же только успел сесть на пол около магнита ЭПР и на меня посыпалась стеклянная пыль. Саша с раненой рукой побежал в медсанчасть, а я заглянул в отдел кадров узнать, подписан ли приказ о его переводе. Оказалось, что приказ был подписан в момент взрыва.