Начало можно прочитать здесь: часть 1, часть 2, часть 3, часть 4, часть 5, часть 6, часть 7 и часть 8.
Высокое небо, уставшее за день от зноя, накинуло невесомую дымчатую накидку. Синева, пронизанная палящими лучами, сменилась беловатым пологом, расчерченным тут и там огненно-рыжими всполохами заходящего светила. Солнце, распалившееся не на шутку, никак не хотело катиться за горизонт, а всё цеплялось за крыши высоток и верхушки деревьев, играло бликами по окнам трамвая и витринам, бежало и бежало за мчащимися машинами…
Они шли рядом через мостик в сторону площади, чтобы свернуть в сквер и поговорить о делах. Солнечные зайчики вспыхивали на скулах женщины, отчего казалось, что глаза её смеются. Шевелюра мужчины искрилась, подчёркивая смугловатую кожу.
– Как Вы думаете, что искали в мастерской? Или это действительно подростки от нечего делать?
Он пожал плечами и нахмурился. Что у него брать… Но сам факт взлома неприятен. Он всегда считал, что райончик неплохой и отношения с местными жителями хорошие. Его все знают, рекомендуют соседям. А тут такое… Может, правда, кому-то дорогу перешёл? И что теперь, переезжать?.. Ну уж, нет… Дело принципа.
Она будто услышала его мысли и смотрела теперь со спокойным интересом. Изучала.
– Думаете, первый случай «атаки» на мастерскую и второй связаны?
– Не знаю, что и думать… Скорее всего. С другой стороны, в первом случае собирались снести мастерскую. С землёй сравнять. Я так понимаю, конкуренты на земельный участок. А сейчас зачем-то всё перерыли. Может, месть за неудачу? Странно как-то это всё… бессмысленно…
– Не думаю, – возразила Софья. – Сегодняшнее происшествие говорит: что-то искали. Ничего ведь не пропало, не сломано, но всё перевёрнуто вверх дном. У вас точно не было там ничего ценного?
Какая-то тревожная мысль мелькнула в его лице, но он ничего не ответил. Взял её за руку и решительно повёл за собой, она едва поспевала.
– Да куда, скажите, наконец!
– У меня, – Мигель остановился так резко, что Софья на него налетела, стукнувшись о плечо. – У меня только одна ценная вещь…
Тридцатые годы прошлого века…
Он чувствовал себя будто на другой планете. Никто и никогда так не опекал его и даже младших братьев и сестру дома. Никогда они не ели досыта, как здесь. Хотя первое время всё было в диковинку. Один вид будто вымазанной сажей еды вызывал оторопь и отвращение. Малыши старались спрятать хлеб и кашу и при удобном случае выбросить, затыкая себе рты ладошками. Они наотрез отказывались есть, мотая кудрявыми тёмными головами и уговорить их попробовать хотя бы кусочек даже собственным примером было непросто.
Ну, да ладно. Теперь это в прошлом. Они уже вполне освоились, едят гречку и бородинский хлеб, нашли новых друзей, исходили в походах окрестности, накупались в море, наслушались местных песен… Конечно, тоска по родным, по матери и отцу, по знакомым с детства пейзажам, по запаху дома накрывала иногда с головой, и ком подступал к горлу. Но он ведь старший, и нельзя показывать слабость.
Всё тут было непривычным. Большие корпуса лагеря, в котором они теперь жили, просторные холлы и широченная столовая с белыми колоннами, собственная кровать с панцирной сеткой, на которой малышня скачет, как угорелая. Одежда – пусть такая, как у всех, но ведь новая, красивая, а не та, что приходилось донашивать за старшим братом.
И всё равно, они обязательно вернутся домой. Он уже знает несколько фраз на этом чужом языке, но никто не запрещает говорить на своём. Наоборот, с ними занимаются учителя. А неподдельный интерес, особенно девчонок, вгоняет в краску и вызывает где-то даже гордость. Правда, мальчишки постарше недобро косятся и скоро, он это чувствует, начнутся стычки. Но пока ничего такого. Да вот ещё одна из кухарок в столовой, высокая, с прямыми короткими волосами, забранными за крупные уши, глядит всегда исподлобья. А однажды он услышал:
– Эти, – (кивок в их сторону). – Сахар не размешивают, на дне остаётся, а мои дома его не видят…
Он уже многое понимал из чужой речи, хотя сам говорил мало. А если дети этой женщины голодают? Не может быть… В этой стране всё отдают детям… Здесь можно заниматься спортом и участвовать в состязаниях, идти с вожатыми в поход и чувствовать себя первопроходцем, запускать змея и ставить паруса, петь песни и сидеть у ночного костра. Сюда к детям приезжают артисты и важные люди. И все они разговаривают с детьми, как с равными. А все эти сборы… Сами ребята выступают с трибуны, ставят и решают вопросы, как взрослые…
В следующий раз, когда они пришли в столовую, он самолично насыпал по две ложки младшим в чай, те смотрели недоумевая, но быстро переключились на кашу. Свернул конусом лист из тетрадки и высыпал весь оставшийся сахар из вазочки. Завернул уголком, чтобы не рассыпалось и, смущаясь, подошёл к окну раздачи. Тётенька высунулась, поправляя сбившуюся косынку, процедила сквозь сжатые тонкие губы:
– Чего тебе, добавки?
– Э-это Вам. Э-спасибо, под-льи-фка вкусно, – сказал он нараспев, протягивая кулёк.
Она машинально взяла гостинец и даже не успела ответить, он быстро вернулся к своим. Мать всегда говорила, что в каждом человеке, даже том, кто кажется сердитым или злым, есть что-нибудь хорошее. Быть может, ему просто нужно доброе слово…
…Море плескалось, словно умаявшись за день, нехотя катило волны к берегу, шелестело по гальке. Он сидел на камнях, уставившись до боли в глазах в дальнюю даль. Слева склон горы – смешное название Медведь он так и не смог пока выговорить. Перед ним лежала вода и почти не видимая линия горизонта. Да солнечный диск, плавящийся и подсвечивающий водную гладь. Небо вверху стало темнеть, а ниже окрасилось красным. Вскоре и море зарделось. Сгущались сумерки…
Где-то его край, его дом, мать и отец. Как там близкие? Никто не знает… Хорошо хоть здесь они всё время заняты, и некогда грустить. Он никогда не жил в таком темпе. Кажется, время раскручивает колесо всё быстрее. Сейчас вот тайком улизнул из палаты, чтобы побыть одному.
Конечно, у него есть друзья, игры с мячом, купание. А ещё есть девочка. Беленькая-беленькая, со светлыми волосами в тугой косе. У висков волосы вьются и кажутся золотыми. Выцветшие брови и синие глаза, которые выделяются на слегка загоревшем лице. Он бы хотел, чтобы она всегда смотрела вот так на него. Пусть бы тащила за собой на собрание, вручала барабан или горн, давала поручение или объясняла русские слова…
Наше время
– У меня только одна ценная вещь, – повторил Мигель. – Опять же… ценная она для меня лично, для моей семьи, наверное, которая была в прошлом и о которой я ничего не знаю, – он показал рукой куда-то в сторону и вверх. – А вот и мой дом. Зайдёмте ненадолго.
Квартира мало была похожа на обжитое жилище. Минимум мебели, аскетизм во всём. Опять же обычного холостяцкого беспорядка не наблюдалось. Интересно… Такое чувство, что человек приходит сюда переночевать… Из размышлений её вывел шум чайника, доносящийся из кухни.
Она переступила порог и сразу почувствовала восхитительный аромат. Мигель стоял спиной и «колдовал» над электродуховкой. Вскоре они уже пили чай с вкуснющими горячими бутербродами. Софья обжигалась, но набила полный рот, поняв, что ужасно проголодалась.
– Не спешите, сейчас остынет, – рассмеялся мужчина. – Вот салфетки, Вы перепачкались. Хотите, я ещё сделаю?
– Нет-нет, спасибо. А что тут? Хлеб, сыр… Помидор? Перец? Никогда не ела такой вкуснятины.
– Так… ничего особенного. Немного поджарить хлеб, нарезать соломкой сладкие перцы разного цвета, притушить с репчатым луком, добавить соус томатный и зелень. И ещё… здесь … мёд, совсем чуть-чуть. Потом овощи в маринаде – на хлеб, а сверху – тёртый сыр. Сыр у меня хороший, я знаю магазинчик…
Софья съела один, потом ещё один и ещё, хотя бутерброды, на её взгляд, были немаленькие. Хозяин квартиры улыбался, отставив свою порцию и глядя, как гостья поглощает нехитрый ужин.
– У меня нет телевизора, но есть ноутбук и хорошая колонка – можно послушать музыку, – сказал Мигель, когда они перебрались в комнату. Правда, что нравится Вам, я не знаю.
– Увлекаетесь музыкой?
– Слушаю, стараюсь быть в ритме, прокручиваю мысленно движения – где надо сделать акцент, где остановиться… Кстати, – он поднял рюкзак и вынул оттуда свёрток. – Вот это и есть самая ценная вещь.
Из матерчатого чехла с вышитым вензелем, который она не рассмотрела, были извлечены туфли. Те самые, что Софья уже видела в мастерской и потом в парке, где он танцевал на старенькой деревянной сцене.
– Это они?
– Да, – он кивнул. – Я, кажется, рассказывал, что это чуть ли не единственная вещь, которая была со мной, когда я попал в интернат. Тогда они, разумеется, были мне, мягко говоря, велики. Я рос… и туфли ждали своего часа.
– Но, – женщина задумалась. – Они ведь могли оказаться Вам не по размеру – малы или наоборот…
– Вот в этом тоже загадка. Сам не пойму, как так вышло. Но они мне точно в пору. Периодически я их примерял, и как только они впервые сели как влитые, нога больше не выросла.
Софья видела теперь туфли очень близко, и они казались ещё более прекрасными, чем издали. Плотная кожа, местами покрытая сеточкой мелких трещинок и потёртостей, как покрывается морщинами лицо много пережившего на своём веку человека. Потускневшие пряжки, будто дорогая вещь, которой специально придают эффект старения, дабы поднять цену и произвести нужное впечатление на покупателя или окружающих. Деревянные каблуки, то ли из нескольких слоёв дерева, то ли прокрашенные так, что напоминает годичные кольца. Неужели из ценных пород?.. Нет, быть не может, чтобы у интернатского мальчишки оказалась такая обувь.
– И Вы ничего-ничего не знаете о том, откуда они к Вам попали, кто мастер, когда сделаны?
– Увы…
– А есть ли на туфлях какой-либо знак, бирка? Хоть что-то о месте производства?
Ему как-то не приходило в голову искать товарный знак. Хотя он знал каждый миллиметр на этих туфлях с детства. Но никакой бирки там точно нет.
– Не может быть, – Софья принялась осторожно рассматривать подошву, каблук, стельку… Ничего. Действительно ничего. Возможно, туфли слишком старые и в то время не ставили никакого клейма. Хотя… Им же не триста лет, не пятьсот, иначе бы они просто не уцелели. Да наверняка и в незапамятные времена мастера оставляли своё имя, как иначе. – Посмотрите, вот здесь, ближе к пятке, материя вроде бы не очень плотно прилегает. Или Вы их ремонтировали?
– Вообще, я стараюсь обращаться аккуратно, но ремонт, бывает, требуется. Не без этого.
Они оба склонились над раритетной вещью, и мастер осторожно потянул за ткань. Ну, и глазастая его знакомая… Он ведь подклеивал какое-то время назад материю, но не обратил внимания… Чуть вдавленные буквы у бокового шва. Что-то на латинице и еле заметный завиток. Но ничего не разобрать…
Пару веков назад…
Последние дни всё было, как в тумане. После исчезновения хозяина жандармы перевернули весь дом вверх дном. Растерянные подмастерья не знали, что и думать. Каждого допросили отдельно. Но что с них взять – мальчишки, босяки. Следствие ни к чему не пришло. Последним, кто видел дона Гильермо, был его приятель, часовщик. Однако тот уверял, что старый друг вышел от него на своих ногах. В итоге за неимением наследников решено было пустить мастерскую с молотка, дабы оплатить неустойки клиентам, которые так и не дождались своих заказов. Ученикам же было велено отправляться восвояси, взяв только личные вещи.
Они покидали обжитое место с тяжёлым сердцем. Сбережений не было ни у кого. Дон Гильермо давал им кров и стол, а мелкая работа даёт мелкую монету. Собрал свой скарб и Алваро. Выходя на крыльцо, он прижимал к груди тощий мешок и самую большую ценность – свёрток с туфлями, на который никто не обратил внимания. Да и он и не знал их истинной ценности.
Куда идти? Возвращаться к матери в чужой дом? Об этом не было и речи. Пойти вслед за приятелями в поисках нового ремесла? Нет. Не для того старый мастер изготовил для него туфли. Решено – он отыщет бродячий театр…
Старый цыган смотрел из-под насупленных бровей и что-то обдумывал, теребя пальцами щетину на подбородке. Юноша успел вовремя – труппа паковала баулы, собираясь в дорогу. Наконец, старший принял решение: они берут молодого человека с собой, но с условием, что его делом станет следить за костюмами танцоров и латать стоптанную обувь. Он был согласен на всё.
– Я многое умею, – горячился молодой человек. – Могу чинить упряжь, ремни, ведь обучался кожевенному делу. Позвольте только иногда выступать с вами.
Цыган коротко кивнул, тем более, он уже видел Алваро в деле. Правда, гонораров никто не обещал. Да и что там зарабатывают бродячие артисты, лишний рот никому не нужен. Но ведь он пригодится! Не зря же дон Гильермо (тут бывший подмастерье возвел очи к небу – жив ли учитель, Бог весть…) столько вложил в ученика…
Алваро облокотился о борт повозки и смотрел на дорогу, убегающую вверх по склону. Деревянные колёса погромыхивали на камнях, сундуки с поклажей глухо стукались друг о друга. А солнце, мелькавшее из-за кустов, и само похоже было на огненное колесо, катившееся по холмам. Юноша положил голову на локоть и следил за маршрутом заходящего светила. Куда и зачем он едет и что ждёт его впереди?..
Продолжение.