Самый благородный подвиг самопожертвования
ради людей совершает тот человек, который пони-
мает, что в лучшем случае об этом никто не узнает,
а в худшем - подумают не то, осудят и проклянут.
Ни чистое солнечное небо, ни тёплые дни без дождей и ветра не радовали жителей села. Бабье лето сентября сменилось октябрьскими холодными ночами, а в душах людей мир и покой сменились холодом войны и страха. Только по настоящему мужественный человек, который в смертельной опасности способен подняться во весь рост, может признаться, что он боится надвигающейся трагедии и смерти. Обычный человек будет уверен, что ничего не боится, а когда случится, то найдёт десяток причин, оправдывающих его малодушие.
Яков Цвингер был мужественным человеком. Немец по национальности, и советский по духу, он прислушивался по утрам к надвигающейся канонаде и понимал, что для него приходит час Х. Он точно знал, что не предаст Советскую Родину, что не будет идейно служить немцам и, скорее всего, погибнет от фашистской пули или петли. Но он боялся погибнуть бездарно. Чувствуя свою национальную вину перед односельчанами, Яков Рудольфович считал своим долгом принести им в последние дни своей жизни максимальную пользу. И тут опять его одолевал страх принять неверное решение, стать марионеткой в руках врага или пойти на пролом. Анализируя опыт захвата Германией европейских стран и немецкий порядок, он понимал, что захватчики повсеместно откроют Управы, поставят старост и полицаев из числа местных коллаборантов, и что первым претендентом на служение Рейху будет он. На роль полицаев из стариков села никого не найдётся, значит пригонят чужих, а от них снисхождения не жди. И старосту могут назначить из чужих, а этого допустить нельзя. И Яков Цвингер принял для себя стратегию «мягкой силы»: сам пойти на службу к фашистам и всячески вредить, помогая односельчанам пережить оккупацию. В том, что Красная Армия рано или поздно разобьёт фашистов — он не сомневался. Но он уже до этого не доживёт.
* * *
После проводов отца и подруги Эльзы Цвингер, Нюрка вернулась в школу. Дети по прежнему её посещали, взрослые по прежнему работали в колхозе. Мужчины призывного возраста все ушли на фронт. В школе, как и во всём селе, было непонимание происходящего и предпаническое состояние. Три месяца войны — и немцы почти в Курске, - это было выше понимания советского человека, гордившегося могуществом своей страны. Директор школы избегал разговоров об анализе ситуации, но в один из дней, когда канонада была уже совсем близко, он обратился к Нюрке с просьбой:
- Анна Афанасьевна! Я вынужден обратиться к вам за помощью.
- Да, дядя Яша, слушаю вас.
- Я по национальности немец, и когда наш край попадёт под оккупацию, меня, вероятнее всего, привлекут к работе. Скажу вам больше — я сам предложу им свои услуги, чтобы к нам не поставили чужого человека. Хочу, чтобы ты знала, я до мозга костей, всеми фибрами своей души — советский человек. И я не боюсь отдать жизнь за свободу нашей советской родины. Но я уверен, что смогу принести больше пользы нашим людям, если буду иметь доверие у оккупантов. Понимаю, что жители будут ненавидеть меня и тех, кто мне помогает, но, несмотря на это, я прошу Вас, Анна Афанасьевна, не бросать меня в это трагическое время, не презирать меня, а наоборот, быть моим помощником и соратником.
- Вы хотите в нашем селе организовать антифашистское подполье?
- Это очень громко сказано, так как наша деятельность в рамках двух соседних сёл не может принять такие масштабы, а уезжать в Конышёвку я не собираюсь, жена после отъезда дочери стала плохо себя чувствовать.
- Хорошо, дядя Яша. Можете на меня полностью рассчитывать.
- Спасибо! Уверен, что Эльза меня бы тоже поддержала.
- Я в этом тоже уверена. Так ни одного письма и не пришло?
- Не пришло. Маргарита Карловна совсем плохая стала, будто что-то чувствует. Ты навести её в ближайшее время, ей будет очень приятно.
* * *
Оккупация северо-востока Курской области началась уже в конце сентября 1941 года. Бои за Конышёвку длились всего один день в середине октября. После этого в селе появились немцы, назначили старосту и двух полицаев из числа добровольно сдавшихся в плен красноармейцев. Староста - бывший директор школы Яков Цвингер своей властью назначил третьего полицая - деда Николая, бывшего сторожа сельсовета, в здании которого теперь расположилась Управа села. Анна Афанасьевна была назначена заведующей школы, в которой осталось всего два учителя - она и престарелая учительница математики из Старой Белицы.
Одной из первоочередных задач немцев была организация на оккупированных территориях из коренного населения органов местного самоуправления, которые были бы полностью подконтрольны германской военной администрации. С целью создания видимости реставрации дореволюционных институтов управления, германская администрация ввела для управления сельской местностью должности старост сёл, а в Конышёвке расположился волостной старшина.
Первичной административной единицей была сельская община, существовавшая в пределах одного или двух соседних, как Пересветово и Старая Белица, сёл. Членами общины являлись все жители, постоянно в ней проживающие. Во главе её стоял староста, который формально избирался населением, но фактически – назначался германским командованием. Выборы проходили на сельском сходе, и объяснялись отчасти тем, что никто из местных жителей добровольно не соглашался заступать на эту должность. Однако в Старой Белице фашисты объявили, что немец Яков Цвингер посчитал своим долгом добровольно служить на благо Рейха. В подчинение ему были даны трое полицаев, он являлся полным хозяином двух сёл, регулируя практически все стороны жизни.
Немецкий офицер на ломанном русском языке объявил сходу:
- Без ведома старосты ни один житель села не имеет права куда-либо выехать или пустить кого-либо переночевать. Покидать жилища разрешается лишь в светлое время суток, до 18.00 часов — осенью и зимой, до 21.00 часа – весной и летом. Староста обязан поставить бригадира над всеми трудоспособными жителями села и продолжить сельхоз работы. Кооперации у вас не будет, так как оба села входят во владение графа Клейнмихеля, которое фюрер вернул законному владельцу, уехавшему на родину в Германию в 1917 году.
Надо быть не гражданином эРэФии 2023 года, а советским человеком сороковых годов, чтобы понять, с какой ненавистью глаза сельчан смотрели на бывшего директора школы. Прошлое уважение мгновенно сменилось презрением. Нюра увидела это на их лицах. Ей стало обидно и страшно за дядю Яшу, и страшно за себя, так как она обещала во всём помогать ему: и в делах явных, и в делах тайных. Лишь одна надежда теплилась в её сердце, что помогая сельчанам, они докажут, что не предали Родину, а борются за неё.
Перед отъездом из села, немецкий офицер собрал в Управе старосту и полицаев. Староста представил ему фройлен Анну, как своего секретаря, и по совместительству — заведующую школой. Очень хороший немецкий Анны и её молодость произвели на офицера впечатление. Он посоветовал старосте при поездке в Конышёвку в комендатуру обязательно брать с собой секретаря.
- За свою службу Рейху староста и вы, его административный аппарат, будете получать зарплату. Вам будут выданы удостоверения о том, что вы состоите на службе Великой Германии и имеете право свободного передвижения на территории своей волости без всяких пропусков и свободного хождения по селу в любое время суток. А главное, что вы имеете право задерживать и отправлять в центральную комендатуру любого, кто нарушает установленный порядок, вплоть до применения оружия при оказании сопротивления. За аресты активных врагов Рейха вы будете получать дополнительное вознаграждение. Завтра вам будут выданы аусвайсы, три винтовки и пистолет для старосты.
- Гер офицер! Можно мне не выдавать пистолет? Я не умею им пользоваться и могу нанести ранение себе или полицаю.
- Хорошо! Ваше желание принято. Вы должны учесть, что несмотря на большую власть, староста более, чем кто-либо иной, подвергается наказанию со стороны немецких властей. Вы отвечаете не только за порядок жизни в общине, но и за сбор и сдачу немецким властям продуктов питания, за безопасность немцев на вашей территории. Я уверен, что вы справитесь. Желаю вам успеха.
* * *
Вечером того же дня, после отъезда немцев, Нюра пережила невероятное событие. Вся семья сидела за столом и ужинала. Пелагея делала вид, что ничего сверхнеординарного не произошло, и старалась больше говорить, но у неё это плохо получалось. Старшие дочери Маша и Лиза не поддерживали разговора, молчали, как в рот воды набрали, и только исподлобья изредка бросали взгляд на Нюрку. Иван попытался пару раз затеять общий разговор, но сёстры незаметно ущипнули его и он обиженно насупился. Оба села уже знали, что Нюрку назначили секретарём старосты, что теперь она будет служить немцам. Нюра, как и мама, делала вид, что ничего не произошло, будучи твёрдо уверенной, что в ближайшее время она сможет рассказать сёстрам правду о себе и дяде Яше, что они поймут, поддержат её и всё будет по прежнему.
Только закончили нехитрый ужин, как в хату заглянула Соня - её ученица из старшего класса, живущая на самом краю села, и махнула ей ладошкой, вызывая во двор. Не успела Нюра закрыть за собой дверь, как девочка схватила её за одежду и потащила в глубь двора.
- Ой, мамочки-мамочки, Анна Афанасьевна, что происходит-то. Мамочки-мамочки, как быть-то?
- Хватит тараторить, говори что случилось.
- Ой, мамочки-мамочки. Пошла я после ужина по нужде за огород, только присела, а из стога сена вдруг шевеление и стон. Ой, мамочки, я вся испугалась и бежать. А из стога слышу: «Стой, дура, я солдат, ранен. Подойди». Я с перепугу что-то стала лепетать, а он опять: «Замолчи. Подойди». Ой, мамочки-мамочки, я боюсь подходить, но надо. Подошла, но не близко, душа в пятки ушла.
- Анну Афанасьевну учительницу знаешь?
- Конечно знаю, - отвечаю ему.
- Сможешь её позвать так, чтобы никто тебя не заметил?
- Вечер на дворе, огородами могу пробежать незаметно. На улице нельзя, с сегодняшнего дня полицаи могут быть. А Анна Афанасьевна теперь на немцев служит, мамка за ужином сказывала.
- Позови. Пусть захватит перевязку, тёплой одежды и еды немного. Скажи — Рома Жуков в стогу раненый.
У Нюры всё внутри перевернулось, сердце забилось, как у загнанного зайца. Ноги подкосились. Но она знала, как брать себя в руки в минуты опасности. Была у неё своя комсомольская молитва. Она стала в уме напевать: «У власти орлиной орлят миллионы и этим гордится страна». Силы и решимость быстро вернулись к ней.
- Меня подожди, проводишь незамеченно к своему стогу.
Нюра зашла в хату, стараясь не подать виду, что всё внутри её трепещет, собрала в котомку всё необходимое и накинула овчинный полушубок. Мать вопросительно посмотрела:
- Ты куда это, доча, на ночь глядя?
- Дед Николай лишнего выпил перед сном, и стеклом порезался. Соня случайно мимо пробегала, ну, он её и послал. Схожу перевяжу его, да еды немного отнесу. Ванька, выдь со мной на минуту.
На дворе уже совсем свечерело, но полная луна хорошо освещала унылую октябрьскую землю. Шурка бесцеремонно притянула к себе Ивана и шёпотом сказала:
- Где Соня живёт знаешь. За их огородом стог сена. Если через час я не приду, то добеги туда, можешь понадобиться.
- А чё такое? Случилось чё?
- Давай без лишних вопросов, сейчас не до этого. Если не приду и тебе придётся ко мне бежать, то не по улице, а как Соня, огородами. Захвати, если получится незаметно, отцовы штаны и куртку, и четвертину хлеба с салом. Всё, иди в хату и никому.
- Да понял я, понял.
Девушки ушли. Давно Нюрка не бегала огородами. Что-то постоянно цеплялось за платье, лезло под ноги, хлестало по голове. Но она на это не обращала никакого внимания, мысли и чувства охватило переживание за Рому: «Ранен, стонет, перевязь, поесть. Ах, он истекает кровью, без сил, один, кругом враги. Немцы уже подходят к Курску. Надо его перевязать, спрятать, представить братом, никто не выдаст, вон как на меня зверем смотрели».
Не заметила, как добежали до самой окраины. Соня остановилась и показала стог.
- Спасибо, Сонюшка. Иди домой, мамка, наверно, уже переживает, искать собирается. Постарайся пока, хотя бы часок, спать не ложиться, вдруг понадобишься. И молчок, это смертельная тайна.
- Понимаю, я пошла, если что, стучи тихонько во второе окно, я под ним на лавке лягу.
Соня убежала, а у Нюры вдруг опять стали подкашиваться ноги. Еле дошла последние 30 метров до стога, поддерживая свой дух своей комсомольской молитвой: «У власти орлиной орлят миллионы и этим гордится страна».
* * *
- Я здесь, Анна Афанасьевна.
Из стога вывалился человек в военной форме. Гимнастёрка была вся тёмная, Нюра догадалась, что это она пропитана кровью. В лунном свете лицо казалось совсем бескровным и постаревшим лет на десять. Он не стонал и старался не дрожать от холода, хотя его сильно знобило. Он вытянул из стога свою шинель, перевернулся на неё спиной и только теперь посмотрел прямо в глаза девушке. Голос его был слабый и хриплый.
- Здравствуй, моя дорогая Анна Афанасьевна. Не такой я представлял нашу встречу. Меня надо перевязать и накормить. Осколком разодрало бок и задело ребро. Кое как залепил рану запасной портянкой. Время работает против нас, надо торопиться.
- Здравствуй, Рома. Сейчас всё сделаем, ты только держись.
Нюра умела перевязывать, их этому учили на шахте в «Гражданской обороне». Она сняла гимнастёрку и нательную рубаху, скрутила их вместе с запасной портянкой и сунула под стог, одевать их обратно уже не годилось. Достала из своей котомки чистых тряпок, йод и бутылку с водой. Обтёрла бережно бок, уложила разодранное мясо и кожу, обработала йодом и наложила чистую тряпку, свёрнутую в несколько слоёв. Когда начала туго обматывать тело длинной узкой тканью, Рома чуть не закричал, ребро прошило страшной болью. Нюра ослабила натяг повязки.
Потом сбросила полушубок, сняла с себя вязанную шерстяную кофту и надела её на голое тело Ромы. Вместе с трудом надели на него шинель и она усадила раненого полулёжа к стогу.
- Ну, как?
- Хорошо. Теперь бы поесть чего и согреться.
Нюра разложила перед ним уже остывшую картошку, хлеб, лук, куриную грудку, пару варёных яиц. Рома стал жадно есть.
- Ты кушай, я схожу в ближайшую избу за кипятком.
Нюра взяла опустевшую бутылку и пошла в дом к Соне. Постучала тихо во второе окно. Никакого шевеления. Хотела уже стучать ещё раз, но дверь в дом отворилась и появилась голова Сони.
- Я тута.
- Дома нормально всё? Не пытали, где была допоздна?
- Да, всё хорошо.
- Соня, налей в бутылку воды тёплой.
Девочка взяла бутылку и через пару минут протянула полную горячей воды. Вопросительно посмотрела на свою учительницу.
- Спасибо, милая. Иди, спи, и всё забудь, ничего этого не было.
- Да, я поняла. Я пошла.
Дверь бесшумно затворилась. Нюра пошла к стогу. Рома уже почти всё доел, горячая вода пришлась кстати.
- Разбили нас вчера в пух и прах. Два часа обороняли Конышёвку нашу, обошли нас с обоих сторон, пришлось отступать. При отходе меня осколком от танкового снаряда и цепануло. Вон, в шинели какая дырина. От райкома комсомола меня направили в ополчение младшим политруком. А кого там политически подковывать? Все комсомольцы и коммунисты. Хотели стоять насмерть, но когда обошли нас, командир дал команду отступать. Меня, видимо, посчитали убитым. Когда очнулся — уже никого не было, лежу в траве один, весь бок мокрый. Слабость и головокружение. На дороге — немецкая техника. Идти в лес, а дальше куда? В сторону Курска нельзя, туда немец попёр. Вот и решил к тебе за помощью.
- И правильно сделал, молодец. Останешься у нас, представлю тебя братом, односельчане у нас дружные, не выдадут.
Рома покачал головой, типа НЕТ.
- Староста - наш директор школы, свой человек, я у него в секретарях. Но ты не подумай, что мы на немцев служим. Это у нас подпольный отряд такой из трёх человек, ещё сторож сельсовета дед Николай, он сейчас полицаем устроен. Мы будем всячески помогать людям и вредить немцам. Сегодня народ смотрел на нас зверем, но скоро увидят наши хорошие дела — и поймут, что мы не предатели. С тобой нас будет четверо.
В это время появился Ванька с большой котомкой. Без лишних слов и без удивления, как будто каждый день бегал к стогу, достал отцов пиджак, брюки и чистую тряпицу с хлебом и салом.
- Это мой брат Иван. А это Рома Жуков, я при тебе маме рассказывала про него. Зря я тебя, Ванька, взбаламутила, мы сейчас к нам пойдём.
- Здрасти! А я его помню. Когда вы с мамой уехали на шахту, он под Новый год на коне к нам прискакивал. Расстроился и обратно ускакал.
Нюра удивлённо посмотрела на Рому. Тот попробовал улыбнуться.
- Да, было дело. Но вот, Бог дал же свидеться. Правда не так хотелось, ну да от судьбы не уйти. И не зря ты Ивана взбаламутила. Не могу я у вас остаться, подвергать опасности. Мне к своим надо, может удастся как-то догнать. Не останусь я, Анна Афанасьевна, извини. Военнослужащий я, к своим надо пробираться. А пиджак с брюками я сейчас прямо одену, а кофту тебе отдам, хотя и не охота с ней расставаться, греет она мне душу твоим теплом.
- Кофту не снимай, пусть будет вместо нательной рубашки, прямо на неё одевай. Слаб ты, как бы лихорадка не началась, отлежаться тебе надо.
- Да, иногда жизнь нас ставит в такую ситуацию, когда надо обязательно поступить так для своей пользы, а долг и честь диктует делать другое, через преодоление всяких трудностей. Поэтому некогда мне отлёживаться, а надо двигаться в сторону Воронежа и Липецка, пока немцы под Куском застряли.
Нюра взяла Рому за кисть. Задумалась. Потом встрепенулась.
- Руки у тебя совсем ледяные. Давай помогу одеть костюм. На лошади сможешь ехать? Вот и отлично. Ванька, веди отцову Рыжуху, да тихо, чтобы не увидел никто. Матери завтра скажем, что полицаи лошадь забрали и в райцентр угнали. Рукавицы рабочие в сарае для Ромы захвати.
Ванька убежал. Рома кое-как напялил костюм и лёг. Нюра села рядом. Он несмело взял её обе ладони и прижал к себе.
- С каждой нашей встречей я убеждаюсь, что ты, Анна Афанасьевна, удивительная и необыкновенная девушка. Во всём мире такой не найти, и я самый счастливый человек, что судьба меня свела с тобой. Ты обмолвилась про вашу подпольную организацию. Сейчас не игры, а настоящая война, на которой убивают. Вчера на моих глазах погибли товарищи, с которыми я ещё утром вместе пил чай. Всё очень опасно и трагично. И надо быть очень и очень осторожными. Ваша задача — выжить, дождаться скорого возвращения Красной армии. Ну, и по мере сил, наносить урон фашистам. И ни в коем случае не выносить информацию о ваших делах за пределы вас троих. Люди в критических ситуациях, независимо от своего настроя, меняются непредсказуемо. Вас могут выдать самые близкие люди. Пусть лучше односельчане смотрят на вас волком, но у вас будет больше шансов остаться в живых. Ты поняла меня?
- Я до сих пор не могу осознать, что происходит вокруг. Всё, как кошмарный сон. Но я тебя поняла и завтра скажу об этом дяде Яше - старосте. Смотри, вот за тем кустарником будет овраг, это начинается балка, она километра три, далее перескочишь в следующую балку, она уже длиннее, километра четыре. Они петляют, но общее направление у них на восток. По балкам ты проедешь километров 50-60. А дальше — по степи и небольшим перелескам. Рома! Ты обязательно доберёшься до наших.
- А ты выживи. Прошу тебя, Анна Афанасьевна, не рискуй, только выживи. Я приеду, обязательно.
Появился Ванька с Рыжухой. Помогли Роме взобраться на лошадь. Он сильно вцепился в гриву, обнять Нюру у него уже не было сил.
- Прощайте!... Иван! Береги сестру. Она у тебя необыкновенная.
Дёрнул повод. Лошадь пошла шагом в сторону балки. Сестра с братом взглядом провожали обессиленного всадника в неизвестность, сами оставаясь в такой же опасной и кровавой неизвестности.