Беспородного кота Пахомку и его закадычного противника, пса смердящего Савку, везли в приют.
Савка, хоть и пёс, на самом деле был чистопородным котом-британцем, купленным своим старым хозяином за настоящие деньги на птичьем рынке в городе. Был раньше Савка Пахомке другом и братом, а стал неприятелем. Политические взгляды двух котов пару лет назад кардинально разошлись, и стали они друг к другу относиться с преувеличенным пренебрежением.
Пахомку и Савку везли в отдельных железных боксах, установленных бок-о-бок в крытом грузовом автобусе. Была у волонтёров мысль поместить котов вместе для экономии места, но, видя враждебные настроения усатых, пришлось разделить их по отдельным апартаментам.
— Москали клятые! — выл Пахомка из своей клетки, повисая на стальных прутьях и пытаясь лапой достать соседствующего недруга Савку и прочих недобитков псячьей породы.
Недобитки кучковались по два, а то и по три в каждой клетке, установленных друг на друге. Собаки и оба кота были в огромном стрессе. Совсем недавно их сняли с крыш затопленных домов, посадили сначала в лодку, потом — в этот автобус, следующий по маршруту Херсон-Симферополь. Кого-то сняли вместе с хозяевами, кого-то сняли уже брошенными. Первые ехали на новое место проживания увереннее, чем вторые. У «первых» хозяева ехали в соседнем автобусе и на каждой остановке «первые» слышали их голоса, что давало им некое утешение.
Хуже было «вторым». Этих никто на остановках не окликивал, голоса их хозяев были далеко. «Вторые» были пришиблены не только недельной голодовкой на крыше собственного дома, но и своим вынужденным сиротством.
Пахомка и Савка были из «вторых». Хозяин Пахомки, дед Степан, был эвакуирован против своей воли российскими волонтёрами и вывезен в сторону Воронежа, хоть и грозился дед на них в Гаагский суд написать, потому как ждал он помощь с другой стороны.
— Москали чертовы! Из-за вас все несчастья на мою голову! Не трожь меня! — отпихивался он от девушки в кислотно-зелёном жилете, — Я на ту сторону поеду, к сыну!
— Дедушка, с той стороны за вами не приедут, — объясняли ему волонтёры, — Вы или сейчас свою жизнь спасайте, или мы других в лодку посадим. Вон сколько желающих с крыши сняться. Ну, поедете в эвакуацию, или нет?
Против своей воли дед Степан покинул крышу родного дома, откуда его «так и не успели спасти его люди» с той стороны Днепра. Кота Пахомку с собой не взял.
Также и Савкин хозяин предал своего кота, хоть по закону жанра именно он, дед Василий, должен был быть безупречным героем этой истории. Потому как спасали его в обнимку с красным флагом и красным же огнетушителем. Зачем ему нужен был огнетушитель, никто не понял.
— Ребятушки, родненькие! Свои! Пришли, спасли! А я и не сомневался! — обрадовался он приплывшей лодке и вдруг заметил в ней своего противника, — А хохла этого вы зачем спасаете? Гоните его в шею! У него ж мозги жёвто-блакитные!
«Хохол» тут же полез в драку с соседом, чуть лодку не перевернул. Пришлось деду Василию ждать следующего рейса, что дало ему право чувствовать себя пострадавшим от идейно-политических разногласий.
Но и он, дед Василий, вопреки законам жанра, оставил своего кота Савку на произвол судьбы. Знамя красное спас, а Савку на крыше предал.
Тут разведём руками, пожмём плечами и отправимся дальше в нашу историю без оценочных суждений. Жалко на них время терять.
Долго сидели на крышах оставленные кошки и собаки. Свиньи тоже сидели, козы, кролики... Вода медленно, но неумолимо подступала. Было очень страшно, особенно по ночам, когда и спать хотелось, и упасть в воду боязно было.
Кто-то из собак пускался за хозяевами вплавь и некоторым удавалось выбраться на сушу. Но большинство плавать боялись. Особенно коты. Поэтому, когда в обезлюдевшем селе снова появились лодки волонтёров, оголодавшие хвосты сразу поняли: это за ними.
С каждой крыши гавкало, мяукало, блеяло и хрюкало. Все ждали помощи.
Лодки забирали всех. Никто из пассажиров не предъявлял претензий тесному соседству с козой или со свиньёй. Не до претензий было и Пахомке с Савкой, очутившимися на одной лавке в надувной лодке.
Зато на суше, почуяв твердь под лапами, коты начали свои обычные разборки. Волонтёры, сунувшие было их в одну клетку, тут же получили травмы, не совместимые со здравым смыслом.
— Ты смотри, бойцы какие, — накинули они на драчунов первую попавшуюся тряпку, — Придётся собак уплотнить, этих надо в отдельных боксах везти.
Автобус трясло и раскачивало. Дорога, по которой везли людей и животных, частично пролегала по грунтовке, частично была разрушена. Клетки с животными стояли прочно, но общая тряска действовала на нервы. Коты, каждый в своём убежище, начали качать права и требовали вернуть их на крышу.
— Положьте меня, где взяли! Что вы меня трясёте! — возмущался Савка, чувствуя, как от тряски подкатывает тошнота.
— Так тебе и надо. Дождался бы наших, они бы нас на мериканских лимузинах вакуировали, а не на этом твоём пролетарском тарантасе, — поддел его Пахомка, сам тоже готовый отдать обратно недавнюю порцию волонтёрского корма.
— Вот и ждал бы своих, чего ты в нашу лодку полез? — парировал Савка.
Котам привычно было лаяться между собой по примеру своих дедов. Дед Степан, у которого сын служил по другую сторону баррикад, был полностью на стороне сына. А дед Василий, бывший парторг и ярый коммунист, ещё носился с мечтой вернуть былое, когда колбаса была по рупь двадцать. Много не надо было старикам, чтобы схлестнуться между собой в политических дебатах и довести один другого до вызова Скорой.
Пока автобус вёз спасённых животных в столицу Крыма, Пахомка и Савка выясняли отношения.
— Ваш Хрящёв нам Крым отдал, Крым наш! — кидался на противника Пахомка.
— А моего согласия на то никто не спрашивал! Народ против! Крым наш! — не сдавался Савка, — Вы вообще наша окраина, так что сиди и молчи. Окраинец!
— Зараз врэжу! — колотился Пахомка об клетку, — Москаль! Кацап! Русня!
— Да, я русский, и этим горжусь! — выпятил грудь Савка, забыв про свои чистые британские корни, хвост и четыре лапы. — А зато ты — хохол. Древний укр. Лопатой море выкопал.
— И выкопал! И ещё одно выкопаю! И Крым твой... тьфу... наш... верну!
Хорошо было котам угрожать друг другу. Их разделяла стальная решётка, за которой каждый из противников мог грозиться сколько угодно. Это было устрашающе-безопасно, приятственно для храбрости и укрепляюще для самомнения. Савка и Пахомка вовсю пользовались своей безнаказанностью и безопасностью.
— Ще не вмерла... — пыхтел Пахомка, пробуя достать лапой через прутья клетки своего идейного ворога.
— Союз нерушимый!!! — выл Савка на своей территории, поднимая спину горбом и хвост пистолетом.
Так они доехали до Симферополя. На протяжении всей дороги коты вели политические дискуссии, развлекая презренное пёсье племя, плотно запакованное в такие же клетки. Презрение к собакам было единственным, что время от времени давало отдых разгоряченным противникам и позволяло найти им общий язык друг с другом. Стоило только хоть одной собаке тявкнуть про тишину, как оба кота взвивались в едином порыве:
— Малча-а-ать! Олухи! Лучше слушайте, что умные люди говорят! В споре рождается истина!
— Ваша истина достала уже всех, — отвечали им собаки на разные голоса, — Из-за вашей истины мы теперь тут, а не дома. Просто замолчите и сидите тихо!
Но Пахомка и Савка были так напичканы идеологией своих хозяев, что не понимали собачьих призывов. Так они и ехали: коты — орали, собаки — терпели.
К приходу автобусов с эвакуированными жителями Херсонщины на площадь в Симферополе пришло много людей. Тут были и организации и частные лица. Эвакуированных людей отвезли в приготовленные для них общежития, а собак и кошек стали разбирать приюты и обычные люди. Всех хозяйских питомцев приняли под роспись, чтобы они смогли вернуться к своим владельцам, как только те определятся со своей дальнейшей судьбой. Бесхозных же, Савку и Пахомку в том числе, распределили по приютам.
— Я с ним не поеду! — взвыл Савка, когда его и Пахомку сунули в большую клеть с другими спасёнными кошками.
Пахомка не отставал от своего противника и тоже отбивался от суконных волонтёрских рукавиц, коими их, дерзких котов, пытались утрамбовать в переноску кошачьего приюта.
— Ой, какой котик красивый, — вдруг сказал женский голос из толпы встречающих, — А можно, я его заберу?
Савку, исхудавшего, но крупного британца, первого приняли на довольствие в семью обычных симферопольцев. После Савки и другие руки потянулись к приютским котам и кошкам.
Пахомка достался другой женщине, пришедшей к месту встречи херсонских автобусов со своей переноской, бутылочкой воды и маленькой мисочкой для будущего питомца.
— Тётка, а тётка, — вопрошал Пахомка свою новую хозяйку из-за щелей пластикового бокса, — А ты за кого? За наших или за ихних? Крым чей?
Савка же, попав в сумку к своей благодетельнице, ещё какое-то время выкрикивал лозунги из репертуара бывшего хозяина, но вскоре и он затих. Спорить-то было не с кем.
Собак тоже разобрали люди. Домашних взяли на передержку, обменявшись номерами телефонов с их временно обездоленными владельцами. Бесхозных частично разобрали, а частично отправили в ЛабраДом. Приют такой в Симферополе на Тесленко-1, если кто не знает. Вот здесь про них можно почитать:
Началась у Пахомки и Савки новая жизнь. У каждого своя, ибо жили они далеко друг от друга. Первое время они, конечно, стрессовали. Как под копирку, одинаково сидели под кроватями, пугаясь новых людей, новой мебели, новых звуков и запахов. Потом стали выходить. Долго не могли привыкнуть к отсутствию двора. Долго осваивали лотки...
Было чем заняться двум котам на своих новых территориях в разных районах Симферополя. И, когда наконец-то они разобрались с лотками, с высотой окна, с новыми хозяевами, с мебелью и шторами, вспомнили они друг о друге.
Заскучали Савка и Пахомка. Захотелось им схлестнуться с соседом. Обсудить, так сказать, текущий момент. За Крым перетереть...
Но самое главное, по чему скучали Пахомка и Савка — это по своей деревне. По своим дворам, по плетням с сушащимися на них вверх дном закопчёным кастрюлями, по палисадникам, куда они закапывали свои «срамные дела», по раскидистым черешням, с которых они обозревали перелётные птичьи клины. Заскучали они по зайцам на огородах, что, наглые, грызли морковку прямо у садовой дорожки. По своему деревенскому пёсьему племени заскучали, которое можно было презирать в своё удовольствие для поддержания самооценки... По своим дедам тоже скучали, хоть и оказались деды предателями. А всё равно любили их Савка и Пахомка.
Вот такой вот «Тихий Дон» случился у кота Пахомки и друга его Савки, бывших братьев и бывших соседей.
К своей новой жизни и Савка и Пахомка скоро привыкнут, тем более что жизнь у них теперь барская. Только скучают они друг по другу. Очень скучают.
************
Навеяло. Скучаю по нашей стране.
На фото Пахомка и Савка ещё не поняли, что Крым может быть для них общим.
