Ярослав Гутак – доктор геолого-минералогических наук, профессор СибГИУ. Как офицер запаса войск химзащиты участвовал в ликвидации последствий аварии на ЧАЭС. О том, какой он запомнил осень 1986, и почему связал свою жизнь с палеонтологией несмотря на то, что не считал ее полезной наукой – читайте в интервью.
Геологи не любят туристов
- Ярослав Михайлович, традиционный вопрос: почему геология?
- Я родился в Прикарпатье. Рядом – горы, нефтяные месторождения. Видимо, это сыграло свою роль.
По мере того, как мальчик переходит в юношество, у него начинаются возрастные проблемы. Так было и у меня. Сначала в школе я учился на «отлично», потом «хорошо», а потом «поехал» – еще без троек, но кое-как. Родители переживали, что со мной будет дальше, поэтому на семейном совете решили, что я должен идти в техникум. Ближайший к нам был Дрогобычский нефтяной, куда я поступил на геологическое отделение. К тому времени пришло понимание жизни и уверенность в том, что я выбрал именно то, что хотел. Техникум я закончил с отличием. После этого работал по распределению в Беларуси, поступил во Львовский государственный университет на геологический факультет, и закончил его в 1977 году, тоже с отличием.
В университете было абсолютно понятно, что я выбрал то, что я хотел. А дальше началась геологическая жизнь.
- Геология – романтичная профессия?
- Геологи не любят туристов. Потому что туристы отдыхают там, где мы работаем! Они наблюдают красоты, любуются пейзажами, а нам по ним ходить. Я не люблю бессмысленное созерцание ландшафта. Если нет работы, интереса, я не поеду.
Геология - не профессия, это образ жизни. Либо ты живешь с геологией и в геологии, либо тебя оттуда выбросит. Это особое мировоззрение, философия. Земля когда-то родилась и когда-то, вероятно, умрет. Она имеет свою историю, в которой мы – маленькая песчинка, которая возникла почти недавно. Зная это, понимаешь свое микроскопическое место. Понимаешь, что объять это взглядом, понять - невозможно. Поэтому хочется стремиться к тому, чтобы понять, как это происходило, когда, какие будут последствия. Это и составляет жизнь.
- Можно сказать, что геолог – это человек, который не боится смерти?
- Безусловно. И не просто не боится смерти: что должно произойти, случится обязательно… Я вспоминаю слова нашего корифея-угольщика Леонида Лутугина. В свое время он завершил геологическую карту Донбасса, которая была выставлена на международной выставке капиталистического хозяйства во Флоренции и получила золотую медаль. К ней шла хорошая денежная премия, и Лутугин стал обеспеченным человеком, и уже за любые работы, которые ему предлагали, не брался. И отвечал примерно одной фразой: «За внимание к моей персоне премного благодарен, но вынужден отказать, так как особых дивидендов на этом не получу, а некролог себе испорчу».
Так и я сейчас: нужно думать, что останется после меня. Хочется завершить этот бренный путь, не сделав какой-то фатальной ошибки. Но я радуюсь каждому дню. Проснулся, живой – уже хорошо! Коли я еще по этой земле топаю, то что-то еще не сделал, я в этом абсолютно убежден. Если я кому-то что-то делаю, то не жду чего-то в ответ. Я сделал и забыл. Но зато не больно получать по шее.
- Вы фаталист?
- Да, я верю в судьбу, в то, что она направляет. После университета по распределению я должен был попасть в трест «Укрюжгеология». Но там в Харьковской экспедиции не оказалось свободного места инженера-геолога. Меня угрожали отправить «в ссылку» на марганец в Криворожье. Но судьба зашвырнула меня в Сибирь: я самостоятельно нашел работу, списался с Курайской геологической экспедицией. Жена меня спросила: «Ты там был?» Нет, говорю, не был. Так и решили туда поехать.
- Жена вас поддержала?
- Да, слава богу, и сейчас поддерживает. Я не стал бы ни кандидатом, ни доктором, если бы не поддержка жены. В этом я абсолютно уверен, поэтому ей особая благодарность, что я состоялся. В Курай я ехал без обратного билета. Потому что когда я купил билет до Курая из Горно-Алтайска, у меня в кармане оставалось 25 копеек. Я рассчитывал, что до районного центра Кош-Агач как-то за пол дня доберусь, и не предполагал, что автобус будет ехать целый день. Сибирь огромная. Денег оставалось 3 копейки.
Начальник съемочного Атуркольского отряда Кулайской экспедиции Николай Гусев, занял мне 10 рублей до получки, и так началась моя жизнь. А дальше геологическая съемка, маршруты. Ежегодно мы праздновали День Победы, в этот же день грузили автомобиль, и 10 мая выезжали на полевые работы. Возвращались в конце октября, когда морозы были под -20С.
Потом я получил приглашение в Новокузнецк, в Палеонтологическую лабораторию. Подходило время, когда дочери нужно было идти в школу. В Курайской экспедиции так и было: у кого дети подрастали, те начинали искать другое место. Так я перебрался в Новокузнецк и пошел работать ведущим палеонтологом в лабораторию.
Палеонтология – это особая история. Еще в студенчестве мы издавали газету «Шаги». Я занимался общественной деятельностью, был, как тогда называли «общественным деканом». Без моего согласия не могли отчислить ни одного студента. В «Шагах» мы рассуждали, что нужно изучать, что не нужно, какие дисциплины важны. И я тогда написал, что есть ряд дисциплин, которые я бы вычеркнул из программы. Я - геолог-разведчик, хочу разведать месторождение золота, серебра, железа. А заниматься палеонтологией мне зачем? Вот судьба и вывела в палеонтологию, которой я занимаюсь с 1982 года.
Написал кандидатскую диссертацию, материалы для которой были собраны в Курае. Для докторской - в палеонтологической лаборатории. Без отрыва от производства и обучения в аспирантуре и докторантуре, я защитил обе диссертации. Первую в Львовском университете, вторую - в Томском. Докторская диссертация легко далась, я написал ее ровно за 6 месяцев. Как-то случайно получилось: приехал к профессору Томского университета Валерию Петровичу Парначёву, От просил прочитать отчет по гранту. Я почитал, и говорю: «Данные минимум лет на 50 опоздали». Он попросил исправить, и в итоге у меня получилось 250 страниц. А он и предложил мне докторскую написать.
Нам тогда сковородками зарплату давали. Жена сказал: «Коль зарплату не приносишь, так хоть диссертацию напиши».
Дальше были планы развития палеонтологической лаборатории, палеонтологической службы, съезд геологов в Санкт-Петербурге в 2000 году...
«Без волос, но не без головы»
-Вы были в Чернобыле. Каким вы его запомнили?
- Когда я приехал с полевых работ сдавать отчет, раздался телефонный звонок и мне предложили поехать на сборы. Я спросил, какие есть варианты? «Вот приказ, подписан командующим Западно-Сибирского военного округа. И если поедешь не в этот заход, то в следующий», - был ответ.
Нам нужно было очистить территорию от радиоактивной пыли. Работа не сложная, ничего героического в ней нет. Лопатами нужно было снять землю и закидать в самосвал, который ее куда-то увозил. Другое дело, что земли много, и лопатить ее на КАМАЗы тяжело из-за огромного количества пыли. Самая надежная защита – военные респираторы. Но они хороши для военных действий. А когда много радиоактивной пыли, то он забивается и уже не защищает. Поэтому выручал – шахтерский «лепесток». Правда, он приходил в негодность через 25 минут: становился влажным, висел, как тряпка, и ничего не защищал. Офицерам на смену давали два лепестка, солдатам один. Но у нас было чувство ответственности и необходимость в выполнении поставленного приказа.
Представьте картину: с одной стороны станция Янов, с другой город атомщиков Припять. И ровно посередке, через лес, через хвойную тайгу, сосновый бор, прошло радиоактивное облако от первого главного выброса. Сосны сразу сгорели – хвоя стала фиолетовая, рыжая. Мы этот лес так и называли рыжим. Люди покидали Припять, шли через этот лес с колясками, с детьми. Когда мы на машинах его проезжали, так счетчик на радиометрах зашкаливал, поэтому старались проехать как можно быстрее.
Нас учили военному делу настоящим образом. Мы знали, что на счетчике Гейгера не просто стрелка двигается. Самое сложное заключалось в чем: деревья растут, на них – яблоки, груши, в огороде созрел урожай, который никто не собирал. Все красиво, благоухает. Солнышко светит. И вроде как пули не свистят, трупы не валяются по дороге, раненых нет, машины скорой помощи с сиренами не едут. Но стрелочка тикает, счетчик трескает. Мы знали, с чем имеем дело, и что от этого спасения нет. Там вариантов не было, ты свою дозу радиации получишь. И вопрос будет заключаться только в том, насколько доза радиации будет критической.
Поэтому наша главная задача заключалась в том, чтобы уберечь солдат от получения излишней дозы радиации. Знаете, когда сухо, хочется в тенечке прилечь, немножечко отдохнуть. Когда ты на ногах, жизненно важные органы находятся в полуметре от земли и выше. Подушка воздуха – своего рода защита от проникающей радиации. Но если вы легли на землю – считайте, что рентгеновский аппарат приставили к своим жизненно важным органам.
У нас мечта была у всех… Знаете, какая? Один раз залезть на реактор и уехать домой.
- Вы свою дозу радиации получили?
- Безусловно. Нас хорошо учили военному делу, и мы хорошо знали, какие есть признаки и стадии лучевой болезни. Первая – выпадение волосяного покрова, нарушение обмена веществ. И далее по возрастающей. Когда я врачам сказал, что у меня лучевая болезнь первой степени, меня спросили: «Вы врач?». Я не врач, но я командир взвода радиационно-химической защиты, мне по должности надо уметь определять, могут мои солдаты еще воевать, или уже надо идти на кладбище. У меня на расческе после Чернобыля постоянно оставался клок волос. Но, как говорится: без волос, но не без головы.
Наш закон позволял каждый год получать льготную путевку, и на протяжении 14 лет я ежегодно ездил на Кавказские минеральные воды. Это позволило ввести лучевую болезнь в стадию рецессии и стабилизировать обмен веществ в организме.
«Каждый здесь получит свое»
-Сейчас вы работаете со студентами, вам нравится?
- Это по-разному. Иногда сижу: «И глаза б мои на вас не смотрели! И слышать вас тошно, ничего вы не знаете!» Это с одной стороны. С другой – когда приезжаю на разрез и вижу своих выпускников, и когда вижу, что вот он был троечник – а уже главный геолог, то испытываю чувство удовлетворения!
-В конце августа все преподаватели делятся на два типа: «Ура, опять на работу!» и «Ууу, опять на работу». Вы к какому типу относитесь?
- Те, которые «Ура!» Я считаю, что когда ты с желанием едешь на работу, а потом с таким же желанием едешь домой, так и должно быть! Август – не только близость к началу учебного года. Это встреча с коллегами – они почти все мои ученики: либо сотрудники лаборатории, кафедры, либо мои аспиранты, которые защитили диссертации. Поэтому мне интересно, как они провели лето.
Мы всегда набирали 20 человек, в этом году 22. К 5 курсу из них доходят не все – только 12-14. И не потому, что мы их выгоняем! Я вижу на экзамене тех, кто хочет просто получить тройку. К моему счастью, с каждым годом таких все меньше.
Почему работаю в Университете? Потому что помимо зарплаты, я имею свободное время, особенно летом в виде отпуска. И я могу реализовывать свои научные задумки и проекты пользуясь тем, что у меня есть возможность заниматься наукой для себя, высказывать свою точку зрения на геологические процессы.