Брат немного помедлил, но всё-таки решился. — А это, моя дорогая, и есть его первая любовь по имени Карина. — Вон оно, что… — я вспомнила татуировку с этим именем на Вовкином запястье. — А ведь я однажды спросила его, кто такая эта Карина, а он отшутился, мол, первая любовь, о которой он уже давно забыл. Я так понимаю, Карина как бы «выкупила» его у первой жены? А еще говорят «не в деньгах счастье». Ай да Вовчик! Неужели человечья подлость может быть такой беспредельной? Неужели я и наш ребенок настолько ему безразличны, что он даже не позвонил и не написал? Просто вышвырнул нас из своей жизни, как ненужный хлам. — Сестрёнка, не заводись, успокойся. А что бы он мог тебе написать или сказать? Ну, не захотел человек в тюрьму. Ну, и к тому же, может, действительно он её так и не разлюбил. — Погоди-ка, но ведь она же замужем! — вспомнила я. — Уже нет. Она три года назад стала вдовой. А для того, чтобы избавить Вовку от тюрьмы, она продала дачу. Возможно, что и она его до сих пор любит. — Саня, я сейчас чувствую себя чуть ли не преступницей. Ведь, если бы не я, они бы еще три года назад соединили два своих любящих сердца. — Не ехидничай, Натуська. Лучше пообещай мне, что выкинешь из головы все оправдания, которые ты ему напридумала. Кстати, я забыл сказать тебе самое главное. — Господи! Неужто есть что-то еще главнее? — Увы, есть. Вера Михайловна, как оказалось, ни сном, ни духом не ведает о том, что Вовка бросил тебя беременную на седьмом месяце. И я вот даже и не знаю, правильно ли я поступил, не сказав ей об этом? — Саня, родной ты мой, как же я тебя люблю, — я бросилась брату на шею и расцеловала его. — Это так замечательно, что ты ничего им не рассказал. Пусть они живут себе своей прекрасной жизнью, полной взаимной и чистой любви, а мы, сирые и убогие, уж как-нибудь и без любви проживем. — Ну, что ты такое говоришь, родная? Не вздумай только реветь! Будет у тебя еще любовь. Кого же еще любить, как не тебя? Ты же у меня умница, красавица, веселушка-хохотушка, девочка-припевочка, Мы с братом сидели на диване. Я плакала, уткнувшись в его плечо, а он утешал меня ласковыми и смешными словами, как когда-то давно, еще в раннем детстве. — Ну, давай я тебе слезки вытру и пойдем уже, а то нас заждались. — Саня достал из кармана брюк белоснежный носовой платок и вытер мне слезы. — Ну вот, глазки покраснели, носик распух. Пойдем на свежий воздух. Светка с Аполлонычем даже не заметили нашего возвращения, впрочем, как и нашего. ухода. Для них, наверное, время сейчас остановилось. Я смотрела на свою подружку и думала: что это? Действительно ли она разглядела в этом, на первый взгляд, смешном человеке его чистую, светлую душу или на неё подействовала изрядная порция выпитого вина? — Саня, они выпили всё вино, Может, еще принесешь? — Пожалуй, принесу. Я отпросился до вечера. Думал, у тебя тут действительно много работы. А мы вон за час управились… Ты скажи, может, еще что нужно? — Нет, Саня, пока больше ничего не нужно. Однако осенью надо будет обрезать плети на крыше и собирать виноград. А потом еще и давить его. Но вот только боюсь я, не получится у нас вино. — Не боись, сестрёнка. Еще всё лето впереди… Мы за это время постараемся выведать у настоящих виноделов все их секреты. Придется нам с тобой учиться, а что делать? Не вырубать же виноградник?