Про само существование шизофрении в том или ином ключе слышали, кажется, все. Отдаленное представление о ней имеют тоже практически все. Но что шизофрения представляет из себя на самом деле? И хотя кажется, что все люди кругом постигли толерантность и вообще много знают об этом заболевании, на деле людям с шизофренией жить гораздо сложнее, чем можно представить. В нашей рубрике «У меня такое было» своим опытом с нами поделилась Карина Миленина, автор канала и одноименного подкаста «Патрик на линии». Как ей поставили диагноз, с чем пришлось столкнуться на пути к выздоровлению, как реагировали люди и к чему это все в итоге привело — читайте ниже.
4 года назад моя жизнь разделилась на до и после. По прошествию нескольких лет я думаю, что у меня просто не было шансов избежать диагноза шизофрения. Еще ребенком мне с трудом давалась коммуникация с людьми, ситуация в стране была сложная, а мои мама и папа не заканчивали школу родителей, как и многие из тогдашних взрослых. Был очень сложный 2018 год, который потянул за собой цепочку событий: потерялась любимая собака, которую я искала каждый день на протяжении 1,5 месяцев, буквально живя этой идеей, сильный стресс на работе, нездоровые отношения. Можно сказать: «Да у кого такого не было?»
Думаю, от того мой опыт и показателен: болезнь может произойти с каждым.
Я не помню, в какой момент появились первые звоночки. Зато помню, когда ситуация стала с трудом поддаваться контролю. Когда вокруг все резко стали враждебны и даже бабушка в трамвае что-то замышляла против меня. Что уж говорить об окружении: любое действие любого человека было продиктовано одной единственной целью — в сговоре разрушить мою жизнь. Я скидывала всё на мнительность, депрессию, стресс. Подруги советовали пойти к психотерапевту, а я читала статьи, как понравиться окружающим.
Я продолжала бежать, и бежать, и бежать, пока не стало слишком поздно и мои мысли не стали полностью закрывать возможность выходить на улицу. Каждый выход был пыткой. Бывало, что я могла дойти до метро с четвертого раза, потому что на пути все эти взгляды, мысли и намерения людей, все они не дадут мне доехать до работы, они точно разрушат меня.
Потом начались уже отчетливые импульсы, как через приёмник: кто-то пытался дозвониться до меня внутри головы, а я не могла расслышать, что от меня хотят. Но когда слышала — становилось жутко: разве ты не видишь, что нам лучше будет уйти, разве ты не понимаешь, что они не дадут тебе жить, не позволяй им убить тебя, убей себя сама. Я поняла — нужно идти к врачу. А то еще сделаю что-то с собой. Потом я много раз пыталась что-то с собой сделать, и один раз у меня почти получилось.
Диагноз ставят не сразу: нужно наблюдаться несколько месяцев у психиатра, сделать кучу дополнительных анализов и принимать таблетки, которые при неправильной схеме превратят тебя не просто в овощ, а в овощ с побочками. Мне было сложно ходить на работу и уж тем более работать, сложно разговаривать с людьми. Никто не мог подумать, чем обернется поход к психиатру, и все начали отрицать происходящее, еще сильнее вгоняя меня в это состояние.
На одном из сеансов врач сказала: «Уже точно, параноидная шизофрения». Но я уже столько месяцев готовилась к этому диагнозу, что, когда получила его, ничего не почувствовала.
Я очень часто сравниваю постановку диагноза шизофрении с постановкой диагноза рак, такого же сложного. Потому что ты так же к нему готовишься очень долго. Так же в какой-то момент ты уже ничему не удивляешься, просто делаешь, и всё. Поэтому когда мне поставили уже официально диагноз, я уже будто была к этому готова. Мы шли к этому несколько месяцев: врач на первых трех сеансах высказала свои предположения, а дальше мы просто эту, скажем так, гипотезу начали рассматривать и подтверждать.
Из-за этого у меня не было ощущения, что из-под моих ног провалилась земля. Я не думала, что я больше никогда не смогу жить как раньше, нет. Я готовилась к этому уже очень много месяцев, поэтому единственное, что я подумала в этот момент, — что я буду с этим делать? Или не делать с этим ничего, пусть все пойдет на самотёк?
Или же хотя бы раз в жизни попробовать сделать что-то сделать? Конечно, путь преодоления будет сложным, но цель, возможно, оправдывает средства? Я не была уверена до конца, что весь путь, который я пройду, не обернется мне в итоге в минус. Ведь очень много людей всё равно проигрывают эту войну с болезнью.
Я пила очень много разных схем таблеток, очень много. Это были и таблетки первого поколения, которые обладают тяжёлыми побочками, и более новых поколений. Мне было действительно очень сложно как-то функционировать. Наверное, подобрать подходящую схему я смогла только в прошлом году — собственно, из-за этого виден такой большой прогресс, который мы имеем сейчас.
В какой-то момент мне пришлось поменять психиатра, потом найти дополнительно психотерапевта. Это, конечно, большой удар по бюджету, не каждый может себе позволить такую статью расхода, как несколько посещений психотерапевта или платного психиатра.
Ходить бесплатно по ОМС мне было немного страшно, потому что я так же, как многие люди, начиталась баек. У меня была куча стереотипов по поводу врачей в бесплатных клиниках.
Я начала общаться с людьми с таким же диагнозом, которые лежали в бесплатных клиниках, и они рассказывали, что большинство из этих опасений — правда.
Иногда бывало и хуже, чем я себе накрутила, что в очередной раз подстегнуло меня никогда не иметь дело с врачами, которые занимаются ментальным здоровьем именно на бесплатной основе, они могут ещё сильнее покалечить тебя.
Только в 2022 году я смогла найти себе нормального психиатра, который смог выписать не 5-6 препаратов по несколько приёмов в день, как мне приходилось это делать раньше, а всего лишь два препарата. Это были достаточно дорогой нейролептик, но он был очень действенным, и антидепрессанты. В этой же клинике я нашла себе психотерапевта, который назначил мне когнитивно-поведенческую терапию.
Я занималась по четыре раза в месяц, это огромная статья расходов, но на тот момент у меня было желание вылечиться и сделать хотя бы что-то, довести дело до конца.
Правда, до ремиссии было непонятно, что такое конец в лечении? Это когда у меня резко будет ремиссия? Или когда я покончу с собой? Или мне скажут: «Всё, вы здоровы»?
За все эти 4 года, если говорить сжато, мое физическое здоровье очень сильно ухудшилось. Таблетки всё-таки достаточно сильно ухудшают твоё здоровье. Но это тот выбор, который ты делаешь — либо твое сознание, либо твое здоровье. Хотя в конечном итоге если ты не работаешь с сознанием, не ходишь на терапию, в итоге твое физическое здоровье страдает. К сожалению, большинство людей с этим заболеванием пытаются убежать от него и скрыться в алкоголе, наркотиках, как-то пытаются нанести себе вред в достаточно тяжёлом образе жизни.
Это, безусловно, огромные потери. Тебе приходится начинать жизнь с нуля, приходится строить какие-то социальные связи с нуля.
Мне сложно сказать, что я общаюсь с большим количеством людей из своей «прошлой жизни», но при этом я очень рада, что две мои лучшие подруги остались со мной, всегда меня поддерживали. Этот тяжелый жизненный этап показал, что люди, которых ты считал близкими, могут в один день просто взять и уйти.
У людей с шизофренией очень сильно нарушено восприятие, не у всех, но у меня точно. Было сложно коммуницировать, уже взрослой мне, с людьми. Мне приходилось, благодаря КПТ, заново развивать этот навык, учиться реагировать на то, что люди говорят говорят, доносить то, что я хочу от людей, правильно. Сейчас это очень большой удар по карьере. Не каждый работодатель, особенно в России, готов принять факт, что один из 101 его сотрудников с таким тяжёлым заболеванием, особенно когда у него нет желания как-то развиваться — в плане того, что люди бывают разные.
Скажем так — человек не просто робот, который обязан приносить тебе прибыль, это такой же человек, которому иногда надо в чём-то помочь.
Наверное, с 2020 года мне, человеку который буквально 8 лет в маркетинге, пришлось начать заново строить ту же самую свою карьеру.
Конечно, не было такого, что я поменяла врачей, поменяла схему, а потом всё сразу было классно — нет. Несколько раз я бросала лечение (это очень плохо). Для меня это заканчивалось плохо — несколько попыток свести счеты с жизнью. Сейчас я говорю об этом достаточно холодно и сухо, но прийти к тому, чтобы говорить об этом вот так, стоило огромных сил. Я несерьёзно относилась к себе; в одну из этих попыток никого не было рядом, никто не мог приехать на помощь. Я знала это точно, у меня практически получилось это сделать, но я неправильно все рассчитала, поэтому не получилось довести дело до конца.
Сейчас, когда я оглядываюсь назад, я воспринимаю это в качестве подарка — по-другому это никак не назвать. Если бы тогда у меня получилось, второго шанса исправить ситуацию у меня бы не было. А после того раза я очень основательно взялась за своё здоровье и, конечно, мой супруг и моя мама. После того случая они начали очень активно меня поддерживать. Не то чтобы они не делали этого до, просто это сподвигло их погрузиться в проблему больше. Супруг поддерживал меня всегда, мама, конечно, как и любой родитель не хочет принимать и осознавать тот факт, что с его ребёнком может случиться что-то плохое. И этим чем-то плохим может быть заболевание. Моя мама прошла все стадии отрицания. С супругом мне повезло — он как-то с самого начала всё понял, принял и помогал. Но моя попытка как-то заставила его прямо основательно погрузиться в вопрос и все изучить.
В какой-то момент, когда у меня было более-менее безопасно всё в семье и на работе, я поняла, что тот путь, который я сейчас прохожу, не хочу оставить его только в себе. Он достаточно сложный и держать его в себе тоже очень сложно. Мне будет проще даже в терапевтических целях, если я им поделюсь. Поэтому я начала снимать ролики, и таким образом мы сейчас здесь записываем это интервью. До этого было тоже очень много интервью, до сих пор приходят какие-то приглашения рассказать. Не могу сказать, что это на 100% помогает помогает в дестигматизации.
После каждого интервью я читаю в комментариях, что у меня нет диагноза, что я притворяюсь, что таких, как я, надо стерилизовать или помещать в определенные учреждения, или убивать. Очень-очень много неприятных вещей. Но вместе с тем я всё-таки надеюсь, что кого-то я могу образумить.
А потом в какой-то момент меня назвали «шизичкой». Это слово настолько мне не понравилось, что я начала копать еще больше. Информацию, которую я нашла, была почти вся стигматизирующая. Она формировала представление о диагнозе и о людях с ним как о чем-то неадекватном. Это слово настолько глубоко просто вросло в нашу культуру, что мы не видим ничего такого в этом. Это как в Америке до какого-то момента н-слово говорили все, и никто не парился. А сейчас мы видим, что далеко не все его могут говорить.
Я просто поняла, что это моя борьба. Я должна донести до людей, что я репрезентация, я человек, который с этим заболеванием смог чего-то добиться, в том числе какого-то выздоровления, ремиссии. Я считаю, что я могу ходить к таким же, как они считают, здоровым людям, которые считают себя прогрессивными, рассказывать: «Ребята, если вы говорите слово шиза, это не окей, так быть не должно».
Я делала пост, где объясняла, почему мы не должны употреблять слово «шизофрения» в значении неадекватного поведения. Употребление этого слова в таком контексте дискредитирует людей с этим заболеванием и несёт в себе максимально негативную окраску.
Само это слово стигматизированное настолько, что люди, которые являются носителями этого заболевания, сами называют себя «шизой» в контексте, что это что-то нехорошее, что это что-то ненормальное, что такие люди не имеют права на какую-то нормальную жизнь, только имеет право на жизнь сумасшедшего, но на нормальную жизнь — нет. И такое поведение только усиливает самостигматизацию. Если мы слышим от кого-то с шизофренией, что он себя называет «шизой», значит, так оно и надо. Значит, это нормально, поэтому любой человек может называть больного шизофрения «шизой».
Я сталкивалась с огромным количеством хейта и буллинга из-за этой своей борьбы. Огромному количеству буллинга я подвергалась в твиттере от, казалось бы, прогрессивных людей, которые несли пламя прогресса. Но при этом, когда кто-то указывал им на то, что их комментарии достаточно психофобные и дискредитируют определенную населенную группу, они сразу начинали злиться.
Вместо того чтобы, как подобает прогрессивным людям, понять, принять и изучить вопрос, они уходили в агрессию, негатив и натравливали на меня своих подписчиков.
Этим примером я в очередной раз демонстрирую их прогрессивность — это лишь какой-то дешёвый налёт.
Последние полтора года я очень активно занималась своим здоровьем, тратила на это много денег. Вопреки всему, что сейчас происходит вокруг, я до сих пор считаю, что это очень-очень комично. В феврале этого года мой психотерапевт вместе с моим психиатром начали разговаривать о том, чтобы вести всё дело к ремиссии. В апреле этого года у меня был последний разговор с моим психиатром, психотерапевтом и ещё одним заведующим-психиатром. Они вынесли вердикт, что в данный момент я нахожусь в ремиссии. У меня нет ни одного симптома, я не пью медикаменты и уже не прохожу терапию, но симптомов при этом у меня больше нет.
Если вы чувствуете, что вам или кому-то из ваших близких нужна психологическая поддержка, не тяните, обратитесь к специалисту за помощью или позвоните на бесплатную горячую линию.