Кем быть?
Виктория с детства проявляла себя творчески. Однажды мать отнесла ее рисунки в художественную школу, и девочку туда приняли. В тот момент Виктория жила в Санкт-Петербурге. Когда пришло время делать выбор – кем быть, она никак не могла определиться. Знала только, что ей интересно изобразительное искусство. Тогда воспитанников художественной школы пригласили на день открытых дверей в художественный реставрационный лицей в Санкт-Петербурге. Виктория почувствовала: «это мое».
– Первые, кого я увидела, – реставраторов по дереву, то есть столяров. Мне так понравился запах дерева. И эти фигурки, статуи меня привели в неописуемый восторг. Вся обстановка была максимально творческая. Там были художники-оформители, у них такая атмосфера… Там стены были расписаны под шелк. Я увидела эту имитацию шелка и подумала: «Я тоже хочу научиться так делать», – вспоминает Виктория. В итоге она поступила в Санкт-Петербургский государственный университет культуры на художника-реставратора. Практику проходила в Успенском подворье Оптиной пустыни. Храм построили в 1905 году и во время революции в 1907-м стены в нем закрасили. Виктория считает, что люди, которые это делали, старались сохранить живопись, так как слои легко удалялись. Сооружение много лет использовали не по назначению: и как склад, и как каток, а точнее, школу фигурного катания. Поэтому местами живопись и архитектурные элементы пострадали. Но работать в нем было большим удовольствием и большой удачей, ведь обычно практика реставраторов состояла в том, что студенты сами искали частные работы, например старые иконы в храмах или картины в антикварных лавках, и брали их на реставрацию.
«Я попала в машину времени»
– Во время учебы моей одногруппнице попалась картина, а под ней была икона. Исследуя полотно, мы обнаружили, что на нем виднеются контуры другой картины. Поняли, что она очень старая, но в хорошей сохранности, а верхний слой особой ценности не имел. А взяли мы эту икону у работника церкви. Удивительно, но он дал добро на ее расчистку. Стали расчищать, а там очень известный, шикарный сюжет XVIII века – Благовещение. Очевидно, что это была копия, но она была максимально качественная. Это было здорово, – рассказывает реставратор. Виктория убеждена, что реставрация – это своего рода машина времени. Ведь эти специалисты могут прикоснуться к тому, что было написано несколько веков назад.
– Эти картины создавали другие люди, у них был другой менталитет, другие материалы. Если сейчас краски в основном состоят из химии, то тогда люди ездили в горы и добывали определенный цвет. Сейчас это тоже происходит, но в меньшей степени. Раньше художники своими руками изготавливали краску, каждый цвет был уникален. Если посмотреть в микроскоп, можно даже определить местность, где была добыта краска. Каждая картина – это какая-то загадка. И чтобы начать ее реставрировать, ее надо разгадать. Удивительно, но разгадывать загадки художников наша героиня в 2012 году отправилась на Север – в Ханты-Мансийск.
– Питер – это город, в который все едут учиться, и все там хотят осесть. А я захотела пойти другим путем. У каждого музея своя уникальная коллекция. Я изучила Государственный художественный музей в Ханты-Мансийке, и оказалось, что в плане содержания он шикарный: от икон XVI века до современных местных художников. Здесь Виктория любит картину Дубовского «Родина». Из графики – работы Гау. Еще нравятся работы Саврасова и пейзаж Васильева «Перед грозой». А «Отмель» Орловского с Финским заливом занимает особое место в сердце.
– Я на нее прямо насмотреться не могу, – говорит Виктория. – Нас же называют северной Третьяковкой за коллекцию живописи. Да, у нас преимущественно русские художники, но они очень имениты, они на слуху, и нам есть что показать. У нас очень большие фонды. Каждая картина – это организм. Иногда они болеют. Я, как врач, их лечу.
Полет фантазии, вон!
Сегодня на реставрационном столе Виктории – работы хантыйского художника Геннадия Райшева.
– У него своя сложная техника. Я всегда «ругаюсь» с этими картинами, а они «ругаются» со мной. И мы не всегда находим общий язык. Он очень своеобразный художник. Чем современнее творец, тем тяжелее с ним работать, потому что старые мастера всегда придерживались классической технологии. И эта живопись, если с ней хорошо обращались – не топтали ногами, не перевозили по морозу и в рулон не скручивали, – радуется жизни. А современные художники рисовали, когда на них найдет вдохновение. У югорских художников свои смыслы, сюжеты и философия рисования, – объясняет Виктория. Тем не менее, по ее словам, хотя со старыми мастерами работать проще, но с современными интереснее: каждый раз ломаешь голову, как подойти к картине, как ее вылечить.
Одна из самых сложных работ, которые восстанавливала Виктория, – «Портрет художника Чемко Ксаверия Павловича» автора Яковлева. Она с ней ездила на стажировку в художественный научно-реставрационный центр имени академика И. Э. Грабаря.
– В этой одной картине были и повреждения основы, и разные повреждения красочного слоя, и утраты, и сложные внутренние отслоения, которые глазу не видны, но ты их чувствуешь, и к ним нужно умудриться подобраться. Это была хорошая картина для обучения. Одно дело, когда ты учишься в университете, другое дело – жизнь. С какими-то моментами я не сталкивалась на учебе, зато столкнулась, работая с этой картиной. В этом центре показали новые техники, о которых не рассказывали в университете, потому что Питер – более консервативный город, там учат в основном старым техникам, а Москва, наоборот, с новаторскими идеями. Благодаря этому обучению я смогла сгруппировать и классические техники, и современные приемы реставрации, – отмечает мастер. В вузе Викторию, конечно, учили рисовать, ведь реставратор в первую очередь должен быть художником, чтобы понимать технику и уметь воспроизводить работу, которую несколько веков назад создал живописец.
– Наша миссия – сохранить то, что до нас дошло, в максимально первозданном виде. Реставратор не может быть творческой личностью на работе. Полет фантазии мы выключаем напрочь. Ни в коем случае нельзя додумывать. Если у предмета утрачен какой-то элемент и нет исторических сведений, фотографий и авторских эскизов – мы не можем ничего дорисовывать. Если есть эскиз, мы подстраиваемся под этого художника и под этот предмет и можем что-то восстановить в идентичной авторской технике. Если утрата сильно мешает восприятию, например отсутствует фрагмент лица на портрете и если это очень ценный предмет, жемчужина экспозиции, то мы слегка затонируем лицо телесным цветом, чтобы не зияла дыра, – подчеркивает реставратор. Важнейший принцип в реставрации – это обратимость. Все материалы должны быть идентичны авторским и легко удаляться без ущерба для произведения. Все натуральное легко удаляется, поэтому Виктория варит клей из плавательных пузырей осетра. Он крепкий, долговечный и хорошо проникает в трещины картин. В мастерской много обывательских предметов – феном Виктория подсушивает клей, утюги использует как пресс. Для этого же использует мешочки с песком, если картина рельефная. Если на выпуклость положить утюг – краска сплющится, поэтому, чтобы не повредить фактуру, кладут мешочек с песком, который приобретает форму картины.
– Конечно, лупы, лампы, микроскопы мне закупили, а вот винную пробку я сама отшлифовала и заглаживаю ей неровности. Ее удобно держать. Все реставраторы используют подручные средства, – отмечает Виктория. За 10 лет работы в музее Виктория отреставрировала более 100 работ. Причем все картины лечатся по-разному: какие-то мастер вылечивает за пару месяцев, а какие-то – пару лет. Нужно работать качественно, чтобы не реставрировать одну картину из года в год, и в то же время быстро наращивать темпы. При этом Виктория всегда помнит о главном принципе реставрации – не навредить.
Читать в источнике