Евгений Гришковец. актер, драматург, писатель
В каком жанре я работаю
В предисловии к моей книжке «Планка» замечательный Петр Вайль так определил этот жанр — это «гришковец». И он написал с маленькой буквы «гришковец».
Я знаю сейчас такое большое количество писателей, которые хотят быть каждому непонятными. На одной церемонии представитель, вручая награду за лучшую книгу этого года, сказал: «Наконец-то пришло время литературы не для чтения». Сказано было абсолютно серьезно.
Я снова процитирую Петю Вайля, он говорил про меня — «как это ни удивительно, он очень хочет быть понятным каждому».
Я не должен заниматься самоанализом, это вещь опасная и чреватая. В 1999 году я по неосторожности выдал самоопределение, что я «новый сентименталист». И ко мне как прилепилось это на 10 лет, когда я уже совершенно сентиментализмом не увлекался и занимался другим.
Поэтому я не должен про это говорить. Хотя могу, потому что образование позволяет.
О театре
Еще на первом курсе университета я ходил в студию пантомимы. У нас был выдающийся педагог, она до сих пор преподает в Кемеровском институте культуры сценическое движение. Это была первая школа театральной культуры.
Правда, я ни разу не выступил, но все равно жажда выступать была, и все три года службы на флоте я с этим не расставался, я мечтал об этом, это было то, к чему я более всего хотел вернуться, и я понимал, что ничего другого в жизни делать не хочу.
После службы я вернулся в эту студию, и в 1990 году сделал собственный театр. Потому что понимал, что жить незачем, если не буду заниматься театром. Но это был театр, который «говорит словами».
Пантомима полностью умерла, или находится в состоянии комы. Все люди, которые делали что-то такое таинственное, это было в 1960-1970-е годы. Марсель Марсо, Енгибаров, было много пантомимы. Даже в фильме «Печки-лавочки» появляется Енгибаров в каком-то моменте.
Это было время иносказания, метафоры, но оно закончилось. Сейчас есть возможность прямого высказывания. Пантомима, как оснащение актерских возможностей, наверное, нужна, небольшой курс пантомимы в каждом учебном театральном заведении нужен. Но пантомимический спектакль меня сейчас заставить смотреть невозможно.
Потом была эпоха клоунов. И до сих пор мы видим гениальнейшее произведение Полунина Snow show. Но он сделал его больше 30 лет назад, и сейчас там уже не он, сколько людей прошло! Теперь это «застывшее» произведение. Его можно еще 100 лет показывать, но оно будет отголоском того времени, откуда сам Полунин со своими «Лицедеями», того поэтического времени. Сейчас не время поэзии.
«Не время великих людей»
У меня есть смешная теория. Можно над ней смеяться, но за полгода до моего рождения, чуть больше полувека назад, человечество перевалило за 3 миллиарда. Сейчас оно перевалило 8 миллиардов.
Накапливая за тысячелетия 3 миллиарда, потом за полвека человечество «нажало на газ», и выдало в два раза больше людей.
Но я понимаю, что количество больших событий как было, когда был миллиард, во времена античности, такое же количество больших событий остается и для 8 миллиардов. Сейчас невозможно появление Юлия Цезаря или Александра Македонского, Наполеона. Сейчас невозможно появление Майкла Джексона или Элвиса Пресли, Beatles.
Не время великих. Все те, кто пытается претендовать на «великих», сразу становятся самокарикатурой и выглядят нелепо.
Я не знаком с Киркоровым. Мне кажется, что в нем есть значительная доля самоиронии. Но, если он всерьез полагает, что он Майкл Джексон, то он - карикатура на самого себя. Все люди, которые хотят быть великими, выглядят смешно, даже Ким Чен Ын, толстый человек с каким-то чубом. Ну смешной же.
«Отношения с Москвой»
Нет у меня никаких проблем с Москвой. Я просто в ней не живу. Не вижу в этом смысла. И у меня чудесные взаимоотношения с Москвой — я приезжаю коротко, играю спектакли, встречаю только тех, кого хочу, тех, кто мне рад.
И я уезжаю. И у меня нет с Москвой коммунальных вопросов и проблем.
Я очень хорошо помню мой первый поход в парк Горького. Мы были в Москве проездом с родителями, мне было года четыре. Родственники, которые жили в Москве, сказали так радостно, что мы тебя поведем в парк Горького.
А я помню, что не обрадовался, а напрягся. А они говорят: «Ты что, это лучший парк в мире, самое счастливое место на Земле», — но я же не знал писателя Горького, думал, что это связано с горечью. Я даже представил себе, что это какое-то место, большое пространство, где детей заставляют есть что-то невкусное. Хорошее место не могут назвать парком Горького.
Как я выбирал, где жить
Мне было 32 года, жизненный опыт уже был.
Мне очень хотелось, чтобы было не холодно. Это важно после Сибири, чтобы не было полгода зимы.
Второе — мне очень хотелось комфорта, самого обычного человеческого комфорта, то есть комфортные люди, которые живут в городе, и сам город. В Кемерово у меня были любимые, с которым было очень трудно жить. В Калининграде у меня таких не возникло, но любовь не всегда связана с комфортом, а чаще вообще не связана с ним.
И третье — мне нужно было начать жить так, как я хочу, но так, как я не умею. Потому, что так, как я умею, я жил в Кемерово. А здесь меня никто не знал, и я хотел заниматься творчеством там, где меня никто не знает. Москва мне бы этого не дала, она заставила бы меня жить по своим законам, и она не дала бы мне времени.
За два года с момента переезда и до момента моего успеха я наработал так много, были написаны две пьесы, сделал два спектакля, в наметках много чего было, и когда со мной случился успех, у меня был с собой багаж, что можно было предложить.
И я понимаю, что я провинциальный человек, и Калининград — это прекрасная провинция. Как сказал Бродский в свое время: «Если выпало в Империи родиться, лучше жить в глухой провинции у моря».
Если почувствуете себя одиноко…
… если почувствуете себя заброшенным всеми, почувствуете отчаяние, что вы делаете то, что никому не нужно, возьмите телефон, откройте телефонную книгу и просто с буквы А до Я почитайте тех, кто у вас там записан, кому можно позвонить. Вспоминайте всех этих людей, их лица, и вы поймете, как много у вас чудесных знакомых, родственников, замечательных людей, коллег. И настроение в этот момент обязательно улучшится.