Пергамент.
Пергамент лежал на столе из красного дерева, чья столешница
была украшена дыханием веков, где каждый вдох и выдох
оставлял неповторимый узор в виде мелких и незаметных
трещин, сколов и пятен. Твёрдая порода давно была мертва, но
в её стойкой незыблемости приобретённая форма стола
продолжала своё существование как временная параллель
человеческой жизни, страстей, драм, радостей и печалей.
Он повидал россыпи монет разных стран и материалов: золото,
медь, серебро, перечисление названий монет доставило бы
радость нумизмату, чей слух радуется разным именам металлов
благородства и порочности, алчности и свободы, а также именам
медных монеток, может быть и менее благородных, но не менее
достойно сводящих с ума жаждущих богатства. Желания богача
и бедняка разнятся, но и того и того маленький кружок металла
готов лишить разума, как жертву, которая по легенде может
застыть перед глазами змея, загипнотизированная внутренней
силой гада, чей предок, возможно, ещё соблазнял праматерь в
Эдемском саду.
Горячая, ароматная пища, когда изысканная, когда проще,
напитывала стол ароматами сытости, страсти чревоугодия, и,
возможно, приводящая к другим страстям, страстям других
ароматов, плавно переходящих от запахов к звону монет.
Как здесь не вспомнить байку средневековья, а может ранних
эпох. Вкушавший запах сытной пищи в таверне находчиво
рассчитался (то ли сам догадался, то ли кто подсказал,"сказы"
разнятся) звоном монет за сие удовольствие.
Сытость призывала через какое-то время жажду, жажду другого
рода, чем жажда воды. И нередко она утоляясь вызывала игры
крови, смертельно наследственные, полные любви и печали.
Фишками в них были судьбы людей, а игральными костями
те самые радости нумизматов.
Кости и злато,
Кровь и игра,
Что ты поставишь
На кон до утра?
Плоть горяча
Но в ней разума нет,
Всё застилает
Блеск от монет!
Автор.
За столом, годы назад, угас человек, он страдал душой и телом,
немощь поражала его жизненные чресла как жучок точит древе-
сину, в конце концов разрушая строение или корабль, внутри
которого он находится. Как раненое животное, как рыба выбро-
шенная на берег хватает воздух ртом, так и этот человек пытался
найти поддержку в омертвевших тканях когда-то живого дерева.
Ладонями стараясь обхватить покрепче столешницу или плотно
опереться о неё, он источал вожделение жизни; крик умирающе-
го подобен умирающей звезде, чей свет несёт материю, которую
можно осязать, но это уже и голос смерти, голос обречённости.
И вожделение проваливалось в пустоту, как и попытка нащупать
флюиды жизни в одиночестве мёртвой материи.
Красное дерево впитало и его боль, как многое другое за эти столетия.
Насыщалось оно и красками радости от дикой необузданной
молодости, ещё не вкусившей циферь потерь, но от этого только
становившейся сильней. Отсутствие фатализма, фатума и других
прелестей связанных так или иначе с понятием судьба, обязыва-
ло молодость парить над прагмой более зрелого возраста.
Конечно круг потом замыкался, и очередной скиталец рядом
со столом отпечатывал свою судьбу на этом ристалище воспо -
минаний и страстей.
Как скоротечен век,
Впитавший магию любви,
Непостоянства чувств,
Попробуй,
и
замри!
Печаль и радость,
Воля и судьба.
Замри на век,
Любви раба!
Автор.
Но вот пергамент опустился не тая,
Секретов жизни и простого бытия.
Он опустился и прикрыл собой,
Тех дней, что не был я с тобой!
Автор.
Лист пергамента ложился на тёмный океан столешницы
ледяным айсбергом, охлаждающим печаль и горечь утрат;
лёд - выжигающим холодом жизненного опыта испепелял
превратности судьбы, обжигая дуновение ветра фатума
мерцанием снежных покровов, имя которым:
Холодная кровь.
Холодная кровь познавших любовь, но не утративших её.
Познавших боль, но не испугавшихся её.
И принявших любовь зрелости во всей её красе и многообразии.
Начертаны буквы,
Воскресшие дни,
Пергамент отринул
Печали мои!
Автор.
Кожа пергамента, такая же омертвевшая, как и безжизненная,
твёрдая ткань красного дерева, впитала в себя живительную
влагу строк, начертанных на нём. Живительная влага естества
провидения в очередной раз разорвала узы обречённости
только лишь одним своим присутствием, как хитрец перехитрил
обманщика , рассчитавшись звоном монет за несуществующие
явства, несомые запахом.
И пергамент ожил, пронзая своим намерением застывшую ткань бытия. Тёмная сома дерева впустила в себя новое и непорочное, как сама жизнь, которая находит любую возможность для продления самой себя через явленное свыше.
А те строки для прочтения доступны лишь тем, кто познал хоть
толику чувств, напитавших сей трактат, кто сохранил холодную
кровь в своих жилах и пламя огня сердца в вечности.
P.S.
Посвящается в первую очередь спутнице жизни Ирине, и всем
посвятившим свои жизни - Жизни!
Изображения взяты из открытых источников.