Бабка не всегда была бабкой, когда-то она была просто Дашенькой, росла в крепкой крестьянской семье, дом их стоял на отшибе, земли много...
Хозяйство было большое и самодостаточное, коровы, овцы, свиньи, куры.
Огород, кормивший всю большую семью, казалось, был до самого горизонта.
С детства дети в семье были приучены к работе и самостоятельности, вставали рано, дел было полно.
Старшие дети наравне со взрослыми ухаживали за скотиной, сажали и пололи огород.
Младшие нянчили совсем малых да в доме помогали.
Уклад жизни был привычный, почти всё было «своим».
Две коровы полностью обеспечивали большую семью творогом, молоком, сметаной и маслом.
Масло били сами, в закрытой посудине — кувшине, замотанном холстиной, сливали в него сливки, клали пару ложек и трясли долго-долго.
Кувшин «ходил по рукам» бывало по полдня, все успевали «приложить руку» к этой вкусняшке. Потом доставали ложки с прилипшим к ним маслом, мать катала масляные кругляши и убирала в холодильник.
На «остатках былой роскоши» пекли блины.
Вкусно-о-о!
Бабка была молодой ловкой девчонкой, всё успевала и из всех детей была самая работящая, вставала затемно и ложилась тоже затемно, всё никак не могла расстаться с делами всякими, всё- то ей хотелось переделать за раз.
***
Замуж выйти, однако, долго не могла, да и откуда на дальнем хуторе, одиноко стоящем посреди плотного леса, шедшего до самого большого поселка, могли взяться молодые люди?
Когда Дашке было уж поболе лет, её, закончившую школу-интернат, в котором она и её сестры учились, забрали на хутор родители. Как раз к этому времени недалеко от их хутора затеялась лесозаготовка.
Отец сразу пошёл устраиваться: людишек работных было маловато, подмога нужна была, взял с собой на лесоповал дочек старших, сын-то мал был ещё, последыш, эх, да бедовый ещё к тому же. Всё в какую-то каверзу попадал с малолетства. То ногу повредит себе, то руку. Старая их бабушка, бывало вздыхала: «Ох, непутёвка родился, толку-то, что СЫН? Никудышний парень, бедовый!»
А дочки были работящими, на руку спорыми, но...
Некрасивыми совсем, неладными на лицо.
Мать порою плакала, что ж за беда? Девкам-то и негде женихаться да кто ж их возьмёт-то?
Но отец в душе был рад: при доме-то рабочие руки ох как нужны.
В общем, стали они на лесоповал ходить с отцом работать, благо, что рядом с домом совсем, три километра всего.
Встанут утром раненько и топают по холодку да пролеском. А то и песню затянут.
Там, на лесоповале, и заприметил скорую на работу Дашку водитель один, приехавший подработать на вахту.
Он хотел сколотить деньжат, как раз чтоб на свой дом хватило, уж очень хотел он от матери своей съехать.
Баба была она сложная, на язык резкая, прижимистая по жизни и всегда в злобном настроеньице.
Никак не могли молодухи в доме прижиться, как мать его увидят, так бежать.
А в последний-то раз привёл женщину хорошую, работящую, так её полюбил дюже.
Дак мать извела и эту, терпеливицу и всёпрощеньицу, то по работе придерется, то кусок хлеба лишний оговорит.
А уж когда, беременная, она тощать стала, боясь свекровки прижимистой, хотела было уйти к матери, да не успела, ребёночка то и скинула, сено кидавши.
А уж потом и вовсе сбежала к матери своей, сказав дорогу к ее дому навсегда забыть.
Тогда-то парень и разругался с матерью и на лесоповал уехал подальше за деньгами на дом свой.
***
Дашка, как матери-то поделилась про парня, её сватавшего, та сразу ей узел собрала и наказала: «Как ещё сватать будет, едь с ним, не думай! А то отец не отпустит! И так вон сопатится, у Милы-то солдатик какой-то тож появился, заневестились вы, доченьки мои, семьи вам надобно свои, а тут вон Васятка подрастает, справимся мы!»
Так и вышло: парень, что ухаживал за Дашкой, перед самым отъездом позвал её с собой.
Дашка отцу призналась, не хотела без благословления ехать, без родительского.
Отец шумел конечно, но... Подумав, решил всё ж отпустить, красотой похвалиться дочка не могла, а что работящая, так енто ещё разглядеть надоть.
Благословили иконочкой родительской, всё самое лучшее мать с собой дала: и тканей, и платков да платьев, не бесприданницей уехала Дашка из дома родительского.
Следом и Милу проводили.
Привёз парень к матери новую невестку.
Та было опять губищи надула: «Эк страшнючу девку какую откопал, тьху!»
Но Дашка-то всё бегом, всё бегом, встанет чуть свет, пироги поставит коров подоит, сено переворошит. Хозяйство свекровки в сравнении с их-то домом ой маловато оказалось, Дашка не работала, а отдыхала, дела деючи.
Свекровь в кухню выйдет утром — всё блестит, пироги на подходе.
Придраться не к чему, ток расход продуктов большой получаться стал.
Было рот-то она раскрыла сыну сказать, а тот как отрезал: «Ток изведи жену мне, я тебе ещё ребёнка не простил своего и жены первой, обиды! Вот, как колхоз землю выделит, так уйдем от тебя, чтоб глаз твоих не бередить!»
Мать осеклась, хозяйство большое, а она одна, не потянет — возраст уж не тот.
Притихла.
Дашка-то и сама не промах была, ловко себя поставила, отгородив в холодильнике полку да продукты отделив покупные-то.
А как за хозяйское молоко свекровь заикнулась, так Дашка ей и вручила телегу с банками и мешками, с которой на рынок торговать бегала, мол: «Нате вам, маменька, пожалуйте, я ужо к вашему не притронусь рукою своей!»
И... мужу-то своему предложила отделить их хозяйство от бабкиного побыстрее, тот матери и предложил, мол, раз такое дело, делим всё!
Тут старуха-то совсем утихла, сказала, не будет лезть к ним, пусть живут как хотят.
Да и вовремя: у Дашки-то пузо уже на носу почти было, и поесть хочется, и отдохнуть лишку.
Родили сына.