21 июня 1941 года Александру Твардовскому исполнился 31 год, а 23 июня он получил назначение на Юго-Западный фронт в качестве «писателя» (была такая штатная должность в системе военной печати) - в редакции газеты «Красная Армия» сочинял очерки, стихи, фельетоны, лозунги, песни, статьи, заметки — все, что было необходимо солдатам и работникам тыла.
Всю войну, с 1941 по 1945-й, Твардовский писал своего «Василия Теркина», который родился ещё раньше – в дни финской кампании 1939 года. Целая группа маститых литераторов работала над созданием образа удалого бойца Васи Теркина, время от времени появлявшегося с веселыми рассказиками в газете «На страже Родины». Со временем проект распался, но Александр Трифонович своего героя не забыл. С началом Великой Отечественной поэт стал думать о том, как соединить солнечный юмор Васи с реалиями тяжелейшей войны.
Коллективный газетный Вася Теркин был эдаким былинным Алешей Поповичем :
Вася Тёркин? Кто такой?
Скажем откровенно:
Человек он сам собой
Необыкновенный.
При фамилии такой,
Вовсе неказистой,
Слава громкая — герой
С ним сроднилась быстро.
Богатырь, сажень в плечах,
Ладно сшитый малый,
По натуре весельчак,
Человек бывалый.
Хоть в бою, хоть где невесть,
Но уж это точно:
Перво-наперво поесть
Вася должен прочно,
Но зато не бережёт
Богатырской силы
И врагов на штык берёт,
Как снопы на вилы.
У Василия Теркина нет и сотой доли такого сказочного удальства – крестьянин со Смоленщины, откуда родом и сам Твардовский, похож на сотни тысяч таких же простых людей, вставших на защиту Родины:
Тёркин — кто же он такой?
Скажем откровенно:
Просто парень сам собой
Он обыкновенный.
Впрочем, парень хоть куда.
Парень в этом роде
В каждой роте есть всегда,
Да и в каждом взводе.
У народной поэмы был особый формат: ясным и образным языком, с хорошей долей оптимизма автор рассказывает о фронтовых солдатских буднях.
«Какая свобода, какая чудесная удаль, какая меткость, точность во всем и какой необыкновенный народный солдатский язык – ни сучка, ни задоринки, ни единого фальшивого слова!» - писал И. А. Бунин о поэме.
Фальши, действительно, не было и в помине, как и идеологической пропаганды, как и упоминания вождей и роли партии – не об этом говорили рядовые на привале. Очередные главы «Книги про бойца» с восторгом принимали в окопах, а вот отсутствие партийного руководства сразу же заметили «наверху»: «…надо следовать не влечениям сердца, а партийным установкам», - попенял автору секретарь Союза писателей СССР Александр Фадеев. Но покинуть своих читателей-фронтовиков Твардовский не мог: «просим Вас продолжить поэму, ибо Тёркин будет продолжать войну до победного конца», - писали автору бойцы. А жена Мария дала Александру Трифоновичу совет не повышать Тёркина до звания офицера - пусть останется простым солдатом. Наверное, поэтому герой поэмы и стал близким другом для каждого фронтовика – каждый из них видел в Теркине себя.
Война не отпускала Твардовского до конца его жизни, яркими сполохами возникали новые трагические строки- напоминания современникам о тех, кто отдал свои жизни за Победу.
В 1950-м Александр Твардовский стал главным редактором журнала «Новый мир». Благодаря журналу читатели узнавали имена Александра Солженицына, Юрия Бондарева, Василя Быкова, Федора Абрамова, Фазиля Искандера, Бориса Можаева, Владимира Войновича, Чингиза Айтматова и Сергея Залыгина; заново открывали для себя стихи Цветаевой, Бальмонта, Волошина, Мандельштама. Твардовский выдержал множество ожесточенных кампаний против обозначенной им направленности журнала «оценивать литературные произведения не по их заглавиям и номинальному содержанию, а прежде всего по их верности жизни, идейно-художественной значимости и мастерству». В литературных кругах до сих пор жива легенда: к своему юбилею писатель получил орден Ленина вместо ожидаемого звания Героя Социалистического Труда. Секретарь правления Союза писателей СССР К. Воронков якобы сказал Твардовскому: «Вёл бы себя осмотрительней, дали бы Героя», на что тот отрезал: «Никогда не знал, что Героя дают за трусость».
Твардовский всегда оставался прежде всего Поэтом - искренним, пишущим без единой фальшивой строки. Как заметил С. Я. Маршак в своей книге «Воспитание словом», «нельзя понять и оценить поэзию Твардовского, не почувствовав, в какой мере вся она, до самых своих глубин, лирична. И вместе с тем она широко, настежь открыта окружающему миру и всему, чем этот мир богат, - чувствам, мыслям, природе, быту, политике».
«Не много надобно труда…»
Не много надобно труда,
Уменья и отваги,
Чтоб строчки в рифму, хоть куда,
Составить на бумаге.
То в виде ёлочки густой,
Хотя и однобокой,
То в виде лесенки крутой,
Хотя и невысокой.
Но бьёшься, бьёшься, так и сяк —
Им не сойти с бумаги.
Как говорит старик Маршак:
Голубчик, мало тяги...
Дрова как будто и сухи,
Да не играет печка.
Стихи как будто и стихи,
Да правды ни словечка.
Пеняешь ты на неуспех,
На козни в этом мире:
Чем не стихи? Не хуже тех
Стихов, что в «Новом мире».
Но совесть, та исподтишка
Тебе подскажет вскоре:
Не хуже — честь невелика,
Не лучше — вот что горе.
Покамест молод, малый спрос:
Играй. Но Бог избáви,
Чтоб до седых дожить волос
Служа пустой забаве.
(1955)
«Вся суть в одном-единственном завете…»
Вся суть в одном-единственном завете:
То, что скажу, до времени тая,
Я это знаю лучше всех на свете —
Живых и мертвых, — знаю только я.
Сказать то слово никому другому,
Я никогда бы ни за что не мог
Передоверить. Даже Льву Толстому —
Нельзя. Не скажет, пусть себе он бог.
А я лишь смертный. За своё в ответе,
Я об одном при жизни хлопочу:
О том, что знаю лучше всех на свете,
Сказать хочу. И так, как я хочу.
(1958)