Никто не знает, какие затычки вставляет взрослая жизнь в наши органы чувств. Вроде живёшь в том же мире, что и в детстве, но вокруг вырастает какой-то барьер, непрошибаемая стена, сквозь которую если и проникают запахи этого мира, его прикосновения, его вибрации, то только в виде эха детских ощущений. Пахнет осенью, как тогда, прохладно ночью, как тогда, замёрзшие листья скукоживаются на ветках, тоже как тогда – всё только, как тогда. В детстве. И, похоже, по-другому уже не будет…
У родителей Артёма не было ни дачи, ни загородного участка, ни родственников в деревне – у них была только квартира в новеньком девятиэтажном доме и двор, к нему прилагавшийся. Удивительно, как может простой городской двор стать целой вселенной для ребёнка! И сейчас, глядя на его скромность и обычность, Артём даже не хотел думать, что волшебство детства может вот так же превратить во вселенную и барак, и комнату в коммуналке, и собачью конуру. Куда только девается в нас эта детская непритязательность? И зачем мы становимся такими притязательными?
Двор был полон тайн, известных только детям. Вот неприметная квадратная дверца в стене дома – взрослые проходили мимо, не обращая на неё внимания, но ребята знали, что за этой дверцей прячется кран без вентиля. При помощи семейного ключа от велосипеда кран оживал и превращался в источник холодной воды, такой нужной летом, в сезон брызгалок.
Вот кирпичный забор, у которого в верхнем ряду не хватает одного кирпича. Ухватившись в прыжке за эту выемку, можно было взобраться, перелезть и обнаружить на той стороне покосившийся деревянный сарай. Ребята знали, где дворник хранит свой инвентарь, как попасть на крышу и как украсть горсть карамельных конфет через щель в стене продуктового магазина. В новый дом обычно въезжают молодые семьи, так что компания быстро росла, проходя вместе сквозь детство, а потом и юность.
Паша Большой был на самом деле не очень большим, а щуплым и белобрысым мальчишкой, но зато самым старшим среди ребят. Годам к пятнадцати он стал реже снисходить до игр с мелюзгой, но когда это случалось, компания сразу становилась значительней. Паша умел рассказывать. В осенних сумерках его ломкий голос уносил детей в сказочную страну взрослых, где пили вино и целовались с настоящими женщинами-десятиклассницами.
Паша Большой знал все анекдоты и похабные стишки, умел смешно показывать пьяных и курил. Он здорово играл на гитаре и просвещал малышню, какие марки машин круче, за какую футбольную команду надо болеть и какую группу слушать. Аргумент «Паша Большой сказал, что Ласковый май – фуфло, а Наутилус Помпилиус – клёво» был решающим в дискуссии о музыке.
Миша был младше Артёма на год, жил в соседнем подъезде, а его папа ездил за границу. Однажды Миша вышел во двор с заморской диковинкой – дротиками. Оперённое шило втыкалось в дерево при любом броске. Ребята кидали дротики по очереди – сидя, стоя, лёжа, из-за спины, на дальность, на точность. После очередного броска дротик спружинил, взмыл к небу и застрял в стволе дерева на уровне третьего этажа. «Отец меня убьёт», – прошептал Миша.
Дротик можно было разглядеть, но снять его не представлялось возможным. Несмотря на то, что ребята залезали и выше, именно это дерево не обросло в нужных местах удобными ветками. И ещё долго, гуляя или идя в школу, Артём поглядывал на пленника, с каждым годом чуть дальше отдаляющегося от земли. Мальчик представлял, как дротик покрывается снегом зимой и сосульками весной, и как мокнет под проливным дождём летом… Он надеялся, что когда-нибудь снимет его. Наверное, тот и сейчас торчит из ствола дерева. Позже Артём узнал, что Паша Большой в тот же вечер пришёл к Мише домой и взял ответственность за утраченный дротик на себя.
Зимой, когда острый морозный вдох пронзал ноздри до самого мозга, ребята играли на утоптанном снегу в хоккей с мячом. И боль от удара плетеным мячиком по коленной чашечке была невыносимой, но короткой. И снятая шапка дымилась паром.
Весной, когда пустой и сухой воздух вдруг за ночь превращался из газа в жидкость, просвеченную лучом, наполненную щебетом, звоном, скрипом отпираемых окон, запахом таяния, хлюпаньем и шмыганьем, – наступало время игры в пекаря. Когда земля подсыхала, начинались ножички и футбол. Круглый год дети лазили по деревьям, падали с них, ломали руки и ноги, но, когда к ним присоединялся Паша Большой, всё почему-то заканчивалось тем, что он увлекательно рассказывал свои взрослые истории, а остальные внимательно слушали.
Он собирался стать дипломатом, и многие из ребят тоже, на удивление родителям, стали рассуждать о прелестях заграничной посольской жизни. Но так же резко, как он иногда сообщал всем, что ещё вчера уважаемый им Панасоник стал фуфлом, а вот Филипс, наоборот, клёвым, так же неожиданно Паша Большой решил поменять жизненную траекторию и пойти в армию, потому что «только армия сделает из тебя настоящего мужика». Он уходил в военкомат с нарезанными хлебом и колбасой уже на излёте детства дворовых ребят и по дороге подсел к ним на лавочку, чтобы покурить напоследок.
А потом детство кончилось. Совсем. Колёса завертелись, одно за другим принялись меняться политические события, зачарованный двор стал отдаляться со страшной скоростью, и начались переезды…
Когда, спустя много лет, Артём снова попал в свой двор, его было не узнать. Все пустые места заняли машины, даже футбольное поле закатали в асфальт. Детская площадка истлела, появились новые заборы, а дети исчезли. И только у подъезда сидел он… Паша Большой. Правда, уже совсем не большой, меньше Артёма. Тёма кивнул ему, но тот не ответил. Может, не узнал, но, скорее всего, потому что был просто пьян.
Позже Артёму рассказали, что Паша вернулся из армии и начал сильно пить. Шли годы, менялись политические строи, окружающий мир, происходящие события и только ссутуленная тщедушная фигура Паши Большого всегда оставалась на своём месте. Он то куда-то брёл, спотыкаясь и пошатываясь, то сидел на старых детских местах, погружённый в свои мысли.
Время текло, дети выросли и разбежались по взрослым жизням. Весна сменяла зиму, а морщины на лице становились всё заметнее, да и седина всё больше сквозила в волосах. Калейдоскоп детства окончательно рассыпался на мелкие осколки, которые больше никогда не сложатся в тот яркий узор. От него остались лишь запахи, память и… Паша Большой. Который отказался взрослеть и трезветь и, как дротик в стволе дерева, слился с местом своего предназначения. Остался навсегда во дворе.