На пустырь, который в народе именовался Базарной площадью, или За-царицынским базаром, выехало несколько расписанных цирковых фургонов. Эти яркие, рисованные, сценки лучших выступлений артистов сразу же привлекли внимание всей ярмарки Царицына. Босоногая детвора с криками бросилась за процессией, шляющиеся без дела проводили фургоны взглядом, а господа стали чуть слышно шептаться. И хотя знатные господа не подавали признаков радости они то и были самыми частыми и желанными гостями новомодного шапито. Приезд цирка сулил им встречи с молодыми наездницами, танцовщицами, акробатками, так приятно одетыми, или почти одетыми.
«Спешите, спешите, только три представления! Величайший цирк Фернандо Ротти! Мари Армадьяни и её стремительное падение! Впервые, только в Царицыне, новинка сезона пантомимы Пьеро, Арлекин и Коломбина!» примерно так кричал глашатай в свёрнутый из куска картона красный конус. Фургоны проехали торговые ряды, и сделав полукруг остановились на краю площади. Из фургонов повыскакивал цирковой люд. Все артисты были в обычной одежде, которую в те времена носили мещане. Только один, высокий рыжеволосый барин был во фраке. На руках были белые лайковые перчатки, которыми он держал высокую шляпу, цилиндр. В зубах огромных размеров папироса, на одном глазу стекло, в золотистой проволоке – оправе. Этот человек единственный, кто ничего не делал. К нему сразу подошло несколько молодых господ, с которыми он запросто поздоровался за руку, лишь слегка прикоснувшись к шляпе.
Вскоре, прямо перед фургонами стал расти шатёр. Он был огромен, и чем-то напоминал собор. На фасаде был огромный вход с кулисами, а над всем сооружением поднимался конусом обрубленный шпиль. Опираясь на столбы, кровля из парусины сразу переходила в такие же парусиновые стены. Для прочности столбы растянули канатами, и привязали к вбитым в землю кольям. Над входом установили огромную вывеску «Итальянский цирк маэстро Ротти!» Рядом поставив маленький столик с выдвижным ящиком на табурете устроился человек в сюртуке, нарукавниках, и пенсне на носу. Из ящика он достал пачку серых бумажек размером с ассигнацию. Цены «кусались». Господа, подходившие к антрепренёру, запросто могли отдать за ложу для восьми человек двадцать рублей, а для галёрки и двадцать копеек было дорого. Билеты для стоячих на самом верху отдавали по 10 копеек. Тем не менее через несколько минут возле продающего билеты образовалась толпа. Вместо скатерти на столике лежала афиша с изображением Мари, падающей вверх ногами из-под самого потолка шатра. На лице её сияла улыбка, весьма неуместная при таком падении! Многие в толпе пришли только полюбопытствовать, некоторые хотели бесплатно заглянуть в этот храм развлечений, но были и покупатели. Билеты продавались на первое завтрашнее представление в два часа дня. Это было представление в сокращенном виде, предполагавшее присутствие детей. Обещали показать ослика, умеющего считать, клоуна, катающегося на козле, воскресающего после смерти петуха, гарцующих наездников. В вечернюю программу входило больше номеров, с эквилибристами, акробатами, и Мари, работающей на трапеции под куполом, а потом срывающейся и падающей. Только чудо позволяло ей всегда оставаться живой!
Медленно подъехали фургоны с цирковыми животными, запряжённые тройками. Они ничем не отличались от пассажирских фургонов, такие же яркие, только огромные окна закрывали кованые решётки, через которые виднелись прекрасные лошади, несколько осликов. Дружный лай указывал на место, где путешествуют дрессированные собачки. Кортеж объехал цирк – шапито, и въехал в подготовленный униформистами двор. Там происходила выгрузка животных и подготовка их к выступлениям. Маленький оркестр, взобрался по лесенке на специальный балкончик несвязно муча несколько духовых, аккордеон и барабан. Рассыпчато громыхали медные тарелки. Весь базар жил предвкушением события, случившегося раз в год, во время ярмарки. Во время выступлений торговля принимала совсем другой оборот, покупали много, но по мелочи. Леденцы, пироги, вино… Зато сам цирк покупал корм для лошадей и собак, солому на подстилки, кроме того в трактире заказывались обеды. Жители Царицына были в прекрасном расположении духа.
На следующий день, чуть ранее двух часов, к цирку потянулись первые коляски, двуколки, а иногда и телеги. Останавливаясь у подъезда, если считать вход в шатёр подъездом, высаживали седоков. В колясках и двуколках сидели няньки и гувернантки со своими подопечными. Одеты они были нарядно, празднично. Господа постарались придать своим деткам важный вид, ведь это были их первые шаги в свет. Сами же господа ждали вечера. Они не могли пойти в цирк вместе, ведь в программе был заявлен восточный балет! Ложи были заполнены, остальные зрители расположились на скамьях, или стояли на галёрке. Шпрехшталмейстер объявил первый номер и калейдоскоп представления закружился по арене. Через тонкие стены шапито был слышен детский смех, возгласы удивления, а иногда вдруг наступала тягостная минута тишины. Только дробь звонкого барабана беспокоила слух, и когда барабан стихал в цирке, слышался общий вздох облегчения, а затем аплодисменты. Вновь свершилось необъяснимое, прямо на глазах почтенной публики.
Вечером возле цирка собралось множество разночинного народа. Купцы и мещане, господа, чиновники разных рангов, их супруги, правда не многочисленные. Многие господа пришли как холостяки. Так же к цирку потянулись офицеры местного полка. Самым видным из них был капитан Николай Константинович Пересмешников. В новом двубортном мундире с шестью золотыми пуговицами, в фуражке, и до блеска начищенных сапогах он был неотразим. Проходившие мимо дамы неловко склонив головку выглядывали из-под зонтиков, чтобы взглянуть в это мужественное, правильное лицо, с черными усиками. Капитан был окружен сослуживцами. Они весело болтали, высоко подняв подбородки, показывая своим видом, как они относятся ко всему штатскому. Но вот подъехала коляска. Верх сложился, и офицеры увидели полковника с супругой. Подпоручик Звягин, сначала сделав рукой под козырёк и выполнив команду смирно, первый бросился подать руку даме. Супруга полковника спустилась с подножки, и прошла в сторону входа в шапито. Полковник, подойдя к стоящим смирно офицерам отдал честь, а затем пожал каждому руку. «Присоединяйтесь, господа!» предложил полковник и проследовал за супругой. Стоящий за кулисами входа человек в очках и нарукавниках, вчера, и сегодня до представления, продававший билеты, теперь принимал их у входящих. Когда с ним поравнялась группа офицеров поднял голову, опустил руки, и молча наблюдал, за их передвижением. Этот опытный человек знал, что не надо спрашивать билетов у господ офицеров, это может их обидеть, а обиженный офицер — это очень страшно!
Полковник с супругой прошли в центральную ложу, которую занимали городничий с семьёй и начальник полиции, без семьи. Остальные офицеры расположились в ложе справа. Внимательный шпрехшталмейстер в дырочку занавеса проследил за тем, что все важные зрители заняли свои места, и ждут представления. Можно начинать пролог. Он прошел между рядами выстроившихся артистов, осмотрел каждого, на своём ли тот месте. Самым последним стоял антрепренёр, Фернандо Ротти. Антрепренёр махнул снятой с руки перчаткой. «Але» крикнул шпрехшталмейстер, и сам, первый полу шажками выбежал на арену. Действие началось. Группа из семи девушек в золотых восточных нарядах, с обнаженными плечами и животами, но с повязками на головах. В широких штанах, разрезанных на дольки, через которые мелькали прекрасные ножки, выбежали на арену, и застыли, с поднятыми вверх ладонями. Затем стоя на лошадях выехали прекрасные юноши, в незастёгнутых жилетках из кожи, демонстрирующих великолепное сложение грудных мышц. Волосы их были черны как смола на черных узких, но мягких сапогах. Никакого труда не составляло этим умелым наездникам ни только стоять прямо во время джигитовки, но и посылать воздушные поцелуи зрителям. Казалось их ноги пришиты к седлу, а от седла по спине к шее продет штырь, так они были ровны и стройны. Затем выскочил клоун, весь костюм его был из цветных заплаток, огненные волосы торчали в стороны, совершенно не к стати белый воротник, огромный красный нос и улыбка невероятной ширины. Губы были белые. За клоуном бежал огромных размеров козёл, клоун видимо не замечал своего напарника, но когда козёл толкнул его рогами сзади, ниже поясницы, клоун выбежал на барьер, и почёсывая ушибленное место поскакал, в своих нелепых башмаках как заяц. Зрители разразились хохотом и аплодисментами. Затем была очередь дрессировщиков и их артистов. И вот появились двое Арлекин и Пьеро. Пьеро, в белом, мешковатом костюме, с большими мягкими пуговицами и гримасой отчаяния, нарисованной на лице, шёл, опуская и поднимая голову, глядя в лица зрителей. Похоже, что он искал сочувствия в своей незавидной судьбе. Арлекин, в ярком, пёстром костюме напоминавшей одежду старинных скоморохов, летел колесом, кувыркался, а сделав сальто-мортале, замер указав рукой на занавес. Занавес распахнули два униформиста в ливреях, и на арену вышла звезда – Мари Армадьни. Обтягивающий, мягкий костюм, белые тонкие чулки, накрахмаленная маленькая балетная пачка, два маленьких крылышка за спиной, привели мужскую часть зрителей в восторг. На светлой, напудренной головке была длинная накидка, ниспадавшая свадебной фатой. Личико прикрывала вуаль, через которую были видны огромные подрисованные ресницы и алые губки, сложенные бантиком. Мари выходила на арену и тут показалась ещё одна артистка. Совершенно молоденькая, идущая на пальчиках в балетных пуантах, она несла конец накидки Мари. Её походка была мягкой и грациозной. Одна тоненькая ножка как будто выскакивала из-за другой, зрителю должно было казаться, что она не шагает, а плывёт, словно лебедь. Рыжеватую головку украшала смешная треуголка, концы которой были скручены. Платьице из атласа от лифа до полы украшала гирлянда бумажных роз. Широко раскрытые, синие, глаза делали её лицо открытым, но с огоньком, с хитринкой. Это была Коламбина. Пересмешников, громко рукоплескавший Мари, встал и захлопал в ладоши неистово. Мари заметив молодого интересного офицера, повернулась к нему и сделала реверанс. На мгновение ей показалось, что капитан смотрит не прямо на неё, не в глаза, а сбоку, заглядывая за её фигуру. Раскланиваясь по сторонам, Мари медленно оборачивалась. Коламбина пытаясь занести шлейф за её спину сделала несколько высоких прыжков антраша, не выпуская ткани из рук. Весь цирк смотрел на неё.
Мари не подавая вида, выбрала место в центре арены и замерла греческой скульптурой. «Ап!» громко скомандовал шпрехшталмейстер. Лошади встали на одно переднее колено, склонив морды, танцовщицы, преклонились через одну руку, все актёры сделали поклон, собачки сели на задние лапки, Мари сделала реверанс. Только клоун, Пьеро, Арлекин продолжали заниматься своими делами – валять дурака. Пьеро, с текущими ручьём слезами встал на колени, потом на четвереньки. Коламбина, бросив накидку Мари, с весёлой улыбкой села ему на спину, Арлекин дубинкой шлёпнул Пьеро по ягодицам, и тот повёз Коламбину за занавес. Клоун хотел запрыгнуть на спину козла, но тот сделав несколько шагов увернулся, и клоун растянулся на опилках. Зал гремел так, что оркестра не было слышно. Козёл с гордо поднятой головой, красивым шагом побрёл за занавес. Клоун, очнувшись, прихрамывая погнался за ним. Постепенно сцена опустела, оставляя Мари. Юноши – наездники вскочив в сёдла поскакали к занавесу, а один из них подъехал к Мари, подал ей руку, она взявшись, наступив ему на носок сапога вскочила на круп лошади, и они сделали круг по арене. Шелковая накидка развевалась подобно струям водопада. Через секунду пролог был окончен.
Всё представление офицеры весело болтали. Они расположились в ложе, как в клубе. Человек подавал им напитки, перед тем как выпить они поднимали бокалы в сторону полковника. Николай Константинович был крайне невнимателен к происходящему, и только когда сослуживцы указывали ему на забавный, по их мнению, номер, он лениво смотрел, и несколько раз аплодировал. Но когда на арене появились Пьеро, Арлекин и Коламбина Пересмешников поднялся со стула. Офицеры посмотрели на него, потом на арену, и стали внимательно наблюдать за артистами. Арлекин изображал влюблённого, он всячески привлекал внимание Коламбины, прыгал, вертелся, делал на шпагат, сальто, прижимал руку к сердцу поднимая глаза к куполу. Коламбина танцевала. Она порхала как бабочка, легко, грациозно. Делала пируэт. Но когда Арлекин показывал, что влюблен, переставала танцевать. Пьеро пантомимой указывал, что так же влюблён, что он страдает, Коламбина жалела его, и кружилась в танце вокруг Пьеро, время от времени касаясь его плеч. В эти моменты Пьеро вздрагивал, и на его лице появлялась мученическая улыбка. Арлекин, улучив момент, наскакивал на Пьеро и колотил его дубинкой, отгоняя от Коламбины. Несмотря на весь драматизм номера зрители смеялись до слёз, а Пересмешников, стоя, следил за действом как за Эллинской трагедией. Офицеры стали шептаться, и переглядываться. Номер закончился овациями. Офицеры тоже аплодировали, поглядывая на капитана. Капитан опустив руки стоял и смотрел на занавес. Коронный номер Мари, и эпилог он бы не вспомнил. Сердцем его завладела юная дочь цирка, «Опилочная», как говорят о рожденных в цирке. Маленькая грация взяла боевого командира в плен без единого выстрела, да что там, без единого взгляда в его сторону. Николай Константинович подозвал человека, протянул ему серебряную монету и шепнул несколько слов на ухо.
Коламбина, устала. Медленно снимая грим с лица она думала: «Как тяжело даётся успех! Мои маленькие ножки, они горят огнём, спина… Я с трудом могу наклониться, чтобы развязать ленты! Но оно того стоит! Овации, улыбки, смех! Зрители счастливы, и я счастлива!» В дверь тихонько постучали. «Прошу!» отозвалась Коламбина. Вошел мальчик, сын лавочника. В руках он держал букет цветов, белые и алые розы. «Как мило! От кого?» спросила Коламбина. «Не велено сказывать… Там записка, сударыня.» ответил мальчик, отдал букет и удалился. Коламбина поднесла свежие цветы к лицу, вдохнула аромат. От сильного сладкого аромата голова закружилась. Коламбина опустилась в кресло, положила цветы на колени. Среди бутонов был спрятан плотный листок. «Поклонник Вашего таланта, гвардии капитан, Пересмешников Н.К. С надеждой на аудиенцию.» прочитала вслух Коламбина. С тяжестью в ногах она встала, положила цветы на кровать и выглянула из вагончика. Мальчик стоял возле. «Ты почему здесь?» «Велено было ждать…» «А как велено?» «Господин велел ждать, и доложить, если просто выглянит и отправит одно, если передаст записку другое, и расчёт по-другому… Так как, мне ступать, или ждать ещё?» «Обожди, я мигом…»
«Корнеев, где ты чёрт!» с порога заорал Пересмешников. «Здесь, ваше высокобродье» скороговоркой отрапортовал рядовой, приставленный к капитану. «Прими.» и Николай Константинович передал Корнееву фуражку и перчатки. «Собери закусить, чаю и наливки, да поживее!» «Слушаюсь ваш высокобродье» и рядовой исчез в стороне кухни. Капитан прошёл в опочивальню. Завалившись с сапогами на постель он стал мечтать. Все мечты его сводились к девчонке из цирка. «Вот красавица! Стройна, приятна лицом. А как игрива, весела! Непременно надо прокатиться с ней по реке! Совсем юная, но видно, смелая!» «Ваш высокобродье. Мальчонка до вас. Допустить?» из-за закрытой двери спросил Корнеев. «Пусть ожидает, я выйду!» Пересмешников сел. «Ну что, господин капитан? Двойка, или туз?» размышлял он. Поднялся и вышел к крыльцу. «Господин, пожалуйте рубль сверху!» лукаво усмехаясь, весёлым тоном пролепетал посыльный. «Смотри, как бы хворостиной… Дай, читать буду…» капитан взял записку и поднёс её к лицу, понюхал. «Как вы ловко читаете…» пошутил мальчишка. «Вот языкатый! На, держи и проваливай! Будешь болтать зашибу!» бросив монету проговорил Пересмешников. Мальчик рванул прочь, в темноте было слышно, как удаляясь затихают его прыжки. «Дорогой почитатель моего таланта! Признательна Вам всем сердцем! Но я не властна над собою. Моя жизнь в руках Фернандо, если Вам угодно видеть меня, то только с позволения антрепренёра, тайная встреча недопустима. Благодарю Вас за цветы, они прекрасны, как и Ваш взгляд на наше представление!» прочитал Николай Константинович. «К своей красоте и молодости она ещё и умна! Это обстоятельство её, конечно не делает более доступной, но разжигает огонь! Крепость тем и интересна, что взятие её сулит награду!»
«Корнеев! Одеваться и шашку!» прямо стоя в исподнем подле умывальника скомандовал капитан. Корнеев подал мундир, сапоги, и держа двумя руками перед собой принес шашку. Экипировавшись, проверив в зеркале шкафа порядок в обмундировании, Пересмешников отправился к цирку. День был погожий, теплый. Лавочники открывали ставни. По дорогам скрипели колёса телег. Капитан шёл рядом, по обочине, чтобы не запылить сапог. Вот и площадь. Шапито торчал на краю базарной площади как нелепый фурункул. Никакого движения перед входом. Зато за цирком кипела работа. Униформисты готовили реквизит, берейторы заботились о лошадях. Жонглёры перебрасывали друг другу булавы. Антипод вытащил свой тринк и лежа на нём, ногами вращал огромное бревно. Николай Константинович вошел в цирк отбросив капот из плотной парусины, являвшийся дверью. На скамьях было пусто. Одинокий мужик граблями ровнял опилки. «Эй, любезный! Где мне найти господина Ротти?» обратился капитан к мужику. «Известно, в своём вагоне… Валяйте через форганг, во внутренний двор. Самый большой хозяйский, с арлекинами на окнах…» Не благодаря Пересмешников прошел дальше и вышел во внутренний двор. Здесь всё двигалось. К ногам Пересмешникова подбежал огромный, лохматый пёс, достававший своей мордой до пояса. Пёс ткнулся носом в левую перчатку. Капитан инстинктивно положил руку на эфес. Пес не отходил. Пересмешников осмотрелся, и направился к самому большому вагончику. Пес следовал за ним. Справа от лесенки стоял человек огромных размеров. Голова его была повязана зелёной тканью. На ногах туфли без задников с задранными носами. Подпоясан он был красным тряпичным поясом, за пояс заткнута кривая сабля без ножен. Человек был бородат, и с длинными усами. «Послушай, братец, хозяин у себя? Позови! Надо поговорить!» обратился к охраннику капитан. Ни один мускул не дрогнул на лице детины. Взгляд его остался устремлённым вдаль. Однако пёс, сопровождавший Пересмешникова громким басом стал лаять, поднимая голову вверх и подвывая. Дверь вагончика отворилась, появился сам Ротти. «Молодец Князь! А теперь ступай…» похвалил он собаку. Пес затих, ещё раз понюхал перчатку капитана, и помахивая хвостом отправился к форгангу, где и прилёг, положа морду на лапы. «Чем могу служить, господин капитан?» обратился Фернандо к Николаю Константиновичу. «Здравствуйте, господин Ротти, пять минут, если позволите…» Ротти спустился по ступеням. «Вчера смотрел представление, благодарю за доставленное удовольствие!» «Всегда рад!» «Особенно впечатлила пантомима, по-моему, итальянского рода, играли трое…» «Да, восходящее созвездие, большие таланты. Мне стоило больших трудов огранить эти алмазы, вы увидите, в следующем году они заиграют бриллиантами!» «Несомненно, господин Ротти, самый крупный среди них, молодая барышня…» «Евдокия…» «Я не имел удовольствия знать её имя…» «Евдокия, «опилочная», её батюшка иллюзионист, Аввакум Михайлов, в цирке его знали, как маэстро Фарини, а матушка делала номер Мари. Так случилось, что они покинули наш цирк навсегда. Матушка от оспы, а маэстро Фарини стал пить горькую, руки дрожали, не до иллюзии. Мы расстались. После я узнал, что он свалился в пруд и утонул.» после такого подробного рассказа Фернандо пристально посмотрел на офицера сквозь кольцо золоченого монокля. «Евдокия мне как дочь.» неожиданно продолжил антрепренёр. «Да, господин Ротти, несомненно, кто дал воспитание и научил зарабатывать хлеб, тот и отец. За этим я и пришел. У меня будет ещё дня два, до отъезда в казармы, я хотел употребить это время для прогулки по реке. Возможно ли, что бы Евдокия Аввакумовна сопровождала меня?» «Пока идут гастроли вынужден вам отказать. Касса, видите ли.» «Гм, а когда бы это было возможно?» «Мы дадим ещё одно представление. Следующий, день на сборы. Евдокия на сборах не помощница, ей нужен покой. Завтра днём можете взять, в четвертом часу цирк уедет. Евдокия должна быть в вагончике!» строго проговорил антрепренёр. «Чем могу благодарить вас?» «Будем считать это отдельным номером. Пять рублей серебром. Деньги немедленно.» «А вы действительно очень деловой человек! Вот почему вы преуспеваете!» «Именно, господин капитан! Простите, должен вернуться к делам! И помните наш уговор… Если в четыре Коламбины не будет в вагончике, мне придётся огласить нашу сделку вашему полковнику…» почти угрозой закончил Ротти.
Капитан кивнул и щелкнул каблуками. Он уже собирался уходить, но заметил вчерашнего героя пантомимы, того, с длинными рукавами, и постоянно рыдающего. «Эй, милый человек, как тебя, постой… Не знаю, как к тебе обращаться!» «Пьеро!» ответил клоун. «Слушай, Пьеро, я тут беседовал с хозяином, и мне надо передать кое-что, Евдокии…» «Коламбине» поправил Пьеро. «Да…» При близком взгляде Пьеро оказался старше, чем на арене. Грима на лице ещё не было, и были заметны первые морщинки вокруг уголков рта, и глаз. Это были следы постоянных упражнений с лицом. Пьеро было уже сильно за тридцать. Всё говорило за то, что он устал, но ничего другого он не умел, и несмотря на груз, таившийся на его душе, каждый раз выходя на арену клоун смешил зрителей. Пьеро стоял и так искусно изобразил внимание, что капитан добавил: «Я хотел бы тет-а-тет…» «Я спрошу…» ответил Пьеро и неторопливо побрёл к одному из вагончиков. Пьеро остановился возле голубого вагона, с двумя дверями. Постучал в одну из них. Показалась головка девушки. Евдокия бросила взгляд на капитана, и дверь закрылась. Пьеро вернулся. «Сказала подойдет…» передал Пьеро, и зашагал по своим делам. Коламбина опять показалась на ступенях вагончика. Она была в простеньком сарафане, одетом поверх рубахи. Волосы заколоты, на шее бусы. Без грима она выглядела совсем ребёнком. Беззаботно улыбаясь Евдокия шла к капитану, балетным шагом, отводя носики башмачков в стороны. «Вы звали?» вежливо спросила артистка. «Простите, что побеспокоил! Вы вчера соблаговолили принять от меня цветы, и изволили написать. Я прибыл к господину Ротти, он мне не отказал. Официально, приглашаю вас завтра, часов в десять, если вас устроит, прогуляться со мной по реке. Я обещал господину Ротти, доставить вас в цирк до четырёх. Прошу вас…» «Так неожиданно…» «Ваш талант заслуживает внимания…» «Талант?» «Вы очень талантливы, грациозны, пластичны. Я мог бы говорить о вас часами…» Молодая девушка смутилась. «Я хотел бы узнать ваше мнение относительно прогулки со мной?» настаивал капитан. «Мне очень жаль… Но мы в цирке, как одна семья… Я не хочу никого обидеть… Цирк сегодня здесь, завтра там. Если я сегодня поеду с одним офицером, завтра с другим, братья по цирку будут меня ненавидеть. Так нельзя, простите. Я очень ценю ваше внимание, ко мне и к нашему цирку, но я не могу поехать! Вы меня понимаете?» «Да, но вы писали, что ваша жизнь в руках Ротти, он не возражает. Разве вы вправе перечить хозяину?» «Ах вот как… Конечно, я не вправе… Да, пришлите за мной завтра, я буду готова в десять…» и Коламбина, не попрощавшись ушла к себе.
«Ты играла сегодня просто из рук вон» разразился гневом Ротти. «А вы куда смотрели, если она портачит, вытягивайте репризу сами! Хорошо, что последнее представление, а то каков слух пойдёт. Не клоунада, а трагедия и драма!» Арлекин, Пьеро и Коламбина стояли еле дыша. Фернандо был страшен в гневе. Нет, рукоприкладства никогда не было, хозяин не портил свой товар, но гнев его сулил многие лишения. Однако теперь уже ничего не исправить. «Доня, что с тобой?» тихо спросил Арлекин. «Страшно мне, Егор… Молодой господин офицер зовет завтра кататься по реке…» Пьеро молчал и прислушивался. «Не ходи… Мари пусть ходит, ей не привыкать. Она никогда в своём вагончике на гастролях не ночует!» «Это её дело, а это моё. Ротти деньги взял.» «Откуда знаешь?» «Догадалась! Ты что, маленький? Офицеры, приказчики, сыновья купцов, каждый вечер зачем здесь? Кордебалет…» «Я тебя не отдам!» «Рыцарь! Что же ты будешь делать?» «Увидишь!» сердито произнёс Арлекин. После этих слов Пьеро, будто потянулся и зевнув поковылял к себе.
Огромный пёс уже поднялся, и приготовился лаять. «Тише, Князь, это я!» произнёс Пьеро, и погладил собаку по голове. Он был в сюртуке, кепи и башмаках. Выйдя из цирка быстрым шагом он отправился в город.
Стук посреди ночи разбудил рядового Корнеева. Вставив обмотанные ноги в сапоги он вышел в сени. «Кого там леший носит?» проревел рядовой не отпирая дверей. «Дело к капитану, открой…» «Стой где стоишь, доложу.» Пьеро услышал, как за дверью застучали сапоги по деревянному полу. Через минуту дверь открылась. «Ступай на кухню, их высокобродье сейчас будут.» На кухне горела восковая свеча. При слабом свете Пьеро увидел высокую статную фигуру. Пересмешников на ходу застёгивал ворот. «Ты кто таков? Как посмел?» набросился Николай Константинович на Пьеро. Пьеро снял кепи. «Простите, но мне стало известно, что вы завтра едете с Евдокией кататься…» «Да кто ты?» «Роман Мальцев, в цирке – Пьеро.» «Слушайте, Мальцев, какое вам дело до меня? Какое право вы имеете врываться к гвардии капитану и нести полную чушь?» «Не сердитесь, господин капитан. Я хотел поставить вас в известность, до того, как произойдет несчастье…» «Да, черт побери, какое несчастье?» «Так вы изволили пригласить Евдокию, или нет?» «Да, я желаю с ней кататься!» «Может быть вы желаете предложить ей руку и сердце? Во время прогулки?» «Ты что, с ума сошел?» и Пересмешников залился смехом. Корнеев подхватил настроение офицера. «Тогда в чем суть катания?» допытывался Пьеро. «Развлечение, понял!» рявкнул капитан. «А если я вам скажу, что Евдокия помолвлена, и я свидетель помолвки? Откажитесь?» «Да хоть жена самого полковника!» запальчиво выкрикнул капитан. «Кто встанет у меня на пути?» продолжил Пересмешников. «Арлекин!» с гордостью ответил Пьеро. «К черту, иди к черту, со своим Арлекином вместе! Рядовой проводи этого господина по – добру, по - здорову, а то у меня руки чешутся!» Мальцев не стал дожидаться. Гордо встал, одел кепи, и спокойно, с чувством собственного достоинства, вышел из дверей.
К десяти часам к цирку подъехал извозчик. Евдокия вышла. Новая шляпка, в руках зонтик, платьице с кружевным воротником. Ручки в перчатках. Только она устроилась на сидении, извозчик стегнул лошадей и те рысью понеслись к берегу. Недалеко от берега извозчик осадил лошадей и в коляску запрыгнул Пересмешников. На берегу, возле пристани стоял маленький пароходик. На единственной палубе был накрыт стол. Вдоль борта стояло несколько офицеров полка. За столом сидело столько же дам. Извозчик остановил прямо перед трапом. Пересмешников соскочил с коляски и подал Евдокии руку. Девушка спустилась. Вдруг из-за задней оси вышли двое. Это были Роман и Егор. «Как вы здесь?» удивлённо закричала Евдокия. «Прицепились, сестрица» ответил Роман. «Что вам угодно, господа?» обратился к незваным гостям капитан. «Я пришел за своей нареченной, и прошу вас не препятствовать!» вежливо, но уверенно сообщил Арлекин. В руках он держал ту самую дубинку, которой так нещадно колотил Пьеро на арене. «Уж не думаете ли вы, что меня устрашите своим видом, а тем более этой дрянью, которая у вас в руках?» Офицеры у борта захихикали. Дамам стало любопытно, что так развеселило их кавалеров, и они присоединились. Извозчик, почувствовав неладное, погнал лошадей восвояси.
«Евдокия, идём домой!» приказал Егор. Коламбина стояла боясь шелохнуться. «Егор, Рома, идите, я вернусь, господин слово дал…» «Господин офицер, позвольте даме уйти!» потребовал Роман. «Не позволю!» «Вы бесчестный человек, господин капитан, вам не место в гвардии!» твердо произнёс Арлекин. Офицеры и дамы на борту парохода затихли. «Где ваш секундант? Я только что лишил вас чести офицера, неужели вы не ответите?» провоцировал на драку Арлекин. «Звягин, будешь секундантом, это не долго, сейчас я обкорнаю это деревце!» Капитан выхватил из ножен шашку. Арлекин, как ни в чем не бывало стоял, с висящей на руке дубинкой. Капитан играя шашкой стал наступать, подойдя на расстояние наилучшее, чтобы разрубить заносчивого клоуна пополам, он махнул с плеча. Арлекин сделал пируэт- сальто, и шашка разрубила воздух. Дамы на пароходе зааплодировали. Капитан разил вытянутой рукой. Арлекин упал на спину и выполнив лягскач опять стоял на ногах. Разъярённый капитан рубил справа налево, и слева направо, Арлекин легко уходил от ударов, заводя Пересмешникова все ближе к трапу. Дерущиеся оказались на трапе. Арлекин сверху, капитан внизу. «Ну всё, юла, довертелся!» прокричал капитан и поднял шашку над головой. Страшный удар мог обрушиться на голову Егора, но он подставил дубинку, а сам, словно по горке, заскользил по трапу вниз. Шашка своим весом увлекла капитана вперёд. Арлекин оказался сзади внизу и со всей силой ударил капитана под колено. Нога подкосилась, Пересмешников потерял равновесие и полетел вниз головой в воду. На борту раздались овации. Арлекин встал, и поклонился. Капитан, тем временем выбрался из воды. Фуражка была потеряна, мундир в грязи и испорчен. Шашка болталась на ремешке. Пересмешников взбежал по трапу, выхватил из портупеи одного из офицеров револьвер. Капитан стал спускаться по трапу целясь то в Арлекина, то в Пьеро, то в Коламбину. «Клоуны! Ненавижу клоунов!» бормотал Пересмешников. «Господин капитан, одумайтесь, это Сибирь, господин капитан!» слышались голоса с борта парохода. «К черту! Всё к черту! Клоуны!» Послышался стук копыт. «Господа отставить! Я приказываю!» к берегу, верхом, мчался полковник. «Твои проделки?» спросил Арлекин. Пьеро театрально склонил голову, мол виноват, и произнёс «Мои...» Но тут раздался выстрел. Арлекин упал. Левый разорванный рукав стал пропитываться кровью. «Стрелять он тоже не умеет…» прошептал со стоном Арлекин. Евдокия бросила зонт и рухнула на землю. Роман стал махать над ней платком. «Рома, сколько нам ехать?» «День лошадьми, два поездом…» «Заживёт!» произнёс Арлекин и улыбнулся.
