"Леонтий сидел на лавке, привалившись спиной к теплой стене, обогреваемой печью. Под его ногами нагретый кирпич, обвернутый куском ватной такни от старой фуфайки. Леонтию уже 80 лет. Может чуть больше,может чуть меньше. Точного года рождения своего он не знает. У Леонтия с годами стало слабым зрение, стерлись и скрипят распухшие колени, трясутся руки и гнется к земле спина. Единственное, с чем у мужчины все прекрасно – это с памятью..."
Нюра, в свои пятьдесят лет, была все еще женщиной видной, выделяющейся среди своих одногодок пышностью форм женственной фигуры, и белой, нежной кожей, которую она всю жизнь старательно прятала под вещами от лучей солнца, чтобы избежать получения возрастных пятен и ранних морщин.
В семье своих родителей Нюра родилась шестой дочерью из десяти. И так получилось, что жизнь раскидала родных сестер по всему свету еще в довоенные годы. Долгое время, отец Нюры, Леонтий, старался сохранить многочисленную семью (дочерей, зятьев и внуков) в одном «кулаке», давая всем и крышу над головой, и возможность жить безбедно, делая совместной "артелью" дело его жизни– сбруи для лошадей, но время внесло свои коррективы, безжалостно разрушив устоявшийся уклад жизни многочисленной семьи.
К 1947 году, рядом с Леонтием (жена Леонтия умерла десять лет назад) остались жить только три дочери из десяти (Нюра с мужем Лаврентием (у пары есть взрослый сын), Ольга (вдова 48 лет, (проживает в доме своей замужней дочери)) и самая младшая из сестер Мария (35-ти лет), когда-то с позором вышедшая замуж (единственная, из всех добропорядочных сестер!) за татарина Льва Сокеева.
И вот сейчас, находясь в доме этого зятя-татарина, Льва Сокеева, властная Нюра радовалась своей маленькой победе (женщина настаивала на том, чтобы Маня рожала дома, а не в больнице), глядя, как мучается в родах ее младшая сестра, лежа на циновке в новой комнате-спальне, отстроенной ее мужем Львом прошлым летом).
Готовясь принять младенца, Нюра приговаривала, гордясь своим умом и знаниями:
- Придумали роддомы! Зачем они нужны только! Испокон веков женщины дома рожали! Родные руки должны дитятю принимать, родственные!, а не какие-то чужие! Что они там знают, эти докторишки! Мы и сами справимся! Без этих больниц!
---
Рядом с роженицей в комнате, помимо Нюры, находилась еще одна молодая женщина по имени Глаша, жена свата Марии и Льва, Ивана.
Глафира мало понимала в "повитушьих" делах, и оказалась сейчас здесь лишь по просьбе самой Мани. Испытывая трепет в душе перед умудренной опытом Нюрой, Глаша старалась не мешать повитухе, и лишь успокаивала Маню, сидя рядом с ней. Она держала, бережно, Маню за руку, и утирала мягкой тряпицей пот с ее лица.
- Тужься, Маня, тужься. Не зажимай дитя! Приподнимайся! Голову выше! Глаша, поддержи ее за спину! Да. Вот так!
Маня, слушая наставления Нюры,и из последних сил, старалась, как могла, помочь своему ребенку покинуть ее тело.
И вот, живой и теплый комочек, попав в руки Нюры, через минуту, разразился громким плачем, оповещая всех присутствующих о своем рождении.
Глаша, увидев младенца в руках повитухи, поднялась со своего места, и поспешила помочь Нюре обмыть новорожденного ребенка теплой водой над тазом.
В это время, Маня, лежа на циновке, тяжело дышала, приходя в себя после всех мучений. Лишь через несколько минут, она, облизав сухие губы, смогла произнести, стараясь немного приподнять голову, и увидеть своего ребенка в руках женщин:
- Кто? Покажите мне скорее!
Нюра, услышав просьбу сестры, обвернула маленькое, кричащее тельце сухой пеленкой, и поднесла новорожденное дитя к Марии. Откинув край ткани, Нюра произнесла как-то не сильно радостно:
- Девица у вас родилась. Глянь, Маня..?? ..Волосики у нее светленькие…Как так? У вас же с Львом все сыны темноволосые! А это беляночка…??
Маня же, увидев долгожданную дочь, заплакала от счастья, и спешно протянула свои руки, желая прижать малышку к своей груди. Уже целуя дочь в еще влажные волосики на макушке, Маня, улыбаясь счастливо, ответила сестре:
- Я заказывала потому что мужу именно такую доченьку)) Это подарочек мой! Лёвушка мне его подарил)) Как и обещал))
Маня не смотрела сейчас на лицо сестры, но если бы посмотрела, то увидела его смешно "вытянутым в недоумении" (Нюра не понимала таких странных слов сестры: как это: «она заказывала мужу такую доченьку»? Как такое может быть??)
Глядя на новорожденную дочь, Маня, ждала момента, когда малышка откроет глазки...
Какие они у нее???
Но не тут-то было: "глазки", видимо, хотели спать, и не думали смотреть на мамочку.
- Маня! Давай сюда дитя! Позже полюбуешься дочерью. Одевать будем. Отец за дверями заждался! Что ж мучить Льва лишним ожиданием…Глаша! Ты ребенка одевай, а я пока Маню в порядок приведу.
Раздав указания, Нюра вновь почувствовала себя прекрасно, видя, что никто даже не подумал оспорить ее слова.
Так и должно быть. Я здесь старшая, значит все должно быть по-моему. И хорошо, что невестки-татарки (жены братьев Льва) не успели приехать на родины к Мане. Ничего! И без их участия прекрасно справились!
----
Лев стоял за дверями новой комнаты, крепко стиснув зубы. Как же ему страшно…
Выдохнув с шумом воздух через ноздри, Лев прикрыл глаза, желая, чтобы время ускорило свое движение.
Сколько еще ждать?!
Терпению Льва приходил конец в эти минуты.
Иван, видя состояние Льва, сидел в сторонке на табурете, и тоже тихо ждал, не мешая свату своими словами или действиями. Сейчас Льву никакие слова не помогут успокоиться. Не стоит и начинать.
В голове самого Ивана сейчас тоже мечется пугливо, из угла в угол, маленькая яркая искорка, обещая в будущем вырасти до размеров настоящей паники. Мужчина сидит, и примеряет всю эту ситуацию «на себя»…Его молодая и нежная жена Глашенька тоже ждет ребенка. И скоро (через несколько месяцев) придет и его черед вот также стоять под дверями, до боли кусая губы, в волнении за супругу…
И вот, двери в спальню открылись.
Лев, оттолкнувшись плечом от стены, резко выпрямился, …и …решительно и нетерпеливо переступил порог супружеской спальни.
Уже через минуту, Льву в руки, с поклоном, Нюра отдала новорожденное дитя, со словами:
- Дочь принимай, Лев Маратович))
Лев стоял неподвижно, пока мимо него прошли Нюра и Глаша. И лишь когда за женщинами закрылась дверь, Лев, с дочерью на руках, подошел к Мане, лежащей на постели.
Опустившись на край кровати, Лев, очень осторожно, развернул красивое одеяльце, украшенное по краям изумрудными лентами, и посмотрел на малютку. На маленькой крохе было надета длинная широкая рубашка, тоже украшенная бантиками и рюшами из тех же лент, что и на одеяле. Светленькие волосики пушились вокруг головки дочки. Ее розовые губки и маленький носик выглядели очаровательными.
- Представляешь…Не хочет открывать глазки наша красавица…
Маня, с интересом заглядывала на дочь, приподняв голову от подушки.
Лев, услышав слова Мани, улыбнулся, и легко дотронулся до носика дочери подушечкой указательного пальца.
Раз. Потом еще раз.
И вот малышка, подвигав плечиками, и подтянув к животику ножки с крохотными ступнями, вдруг, раскрыла свои сонные глазки. Причем распахнула их сразу широко,и с самым настоящим интересом во взгляде стала смотреть на Льва, при этом старательно дуя губки, и громко кряхтя от прилагаемых усилий.
- Открыла?
Маня затаила дыхание, ожидая ответа от Льва.
И Лев, наклонившись, показал Мане личико дочери.
Маня, вздохнув с тихим восторгом, произнесла:
- Господи…Они твои)) Даже не верится))
Лев, глядя в зеленые глаза своей дочки, тоже качнул головой, в неверии и восторге:
Удивительно...))
Поцеловав Маню в губы мягким и благодарным поцелуем, Лев спросил, глядя любимой женщине в глаза:
- Как назовешь нашу дочь?
И Маня, сверкая васильковыми глазами, в которых блестели слезы счастья, ответила любимому мужу:
- Дарьей))
Кивнув головой в знак согласия, Лев вдруг наклонился немного вбок, и через мгновение достал что-то из кармана. Оказалось - это расшитый платок. Когда Лев умело, с помощью пальцев одной руки, развернул платок, Маня увидела на его ладони серебряную цепочку с подвеской в виде луны, в окружении маленьких звезд. Протянув жене подарок, Лев произнес:
-- Это тебе, Луна моя)) В благодарность за рождение нашей Дашеньки))
Когда цепочка мягко обвила шею, найдя свое место, Маня ответила, принимая еще один благодарный поцелуй от мужа в губы, и касаясь кончиками пальцев серебряной Луны на своем теле:
- Спасибо, любовь моя)) Она теперь всегда будет здесь)) Со мной)) Навеки))
----
В этом же селении. В доме Ольги (сестры Мани и Нюры).
Леонтий сидел на лавке, привалившись спиной к теплой стене, обогреваемой печью. Под его ногами нагретый кирпич, обвернутый куском ватной такни от старой фуфайки. Леонтию уже 80 лет. Может чуть больше, может чуть меньше. Точного года рождения своего он не знает. У Леонтия с годами стало слабым зрение, стерлись и скрипят распухшие колени, трясутся руки и гнется к земле спина. Единственное, с чем у мужчины все прекрасно – это с памятью... Его ночью подними – и он расскажет, как молитву «Отче наш»: где на участке его старого дома закопаны каждый из трех небольших глиняных горшков, залитых смолой, и наполненных серебряными монетами и банкнотами еще царских денег.
Хранит Леонтий эту тайну крепко. Уже много лет. Никому из дочерей и внуков ее раньше времени не доверяет.
Так ему спокойнее...
----
Только в этом году, почувствовав, что силы его покидают окончательно, собрал Леонтий своих оставшихся рядом с ним трех дочерей, и сказал, что каждой из них он оставит наследство. Но какое наследство –пока не сказал. Сказал только, что поделено оно ровно на три части именно для тех дочерей, что будут его досматривать. И узнает место, где хранится наследство только та из дочерей, в чьем доме придет его последний час. Раньше Леонтий тайну наследства открывать не собирается.
А тем дочерям, внукам и зятьям, что живут в других городах ничего не достанется - нечего было уезжать, лучшей жизни искать. Вот теперь пусть локти кусают...
И наказал Леонтий Нюре, Ольге и Мане: до конца дней оставшихся его жизни, забирать Леонтия, по очереди!, к себе на постой в свои дома – по десять дней у каждой.
Таким способом решил Леонтий избавить себя от заточения в каком-то одном из домов. Хотелось мужчине до последнего дня видеть людей (это становилось возможным, пока его, на телеге, везли от одной дочери к другой через все селение), и видеть оставшихся рядом зятьев, дочерей и их детей.
И вот сегодня, сидя в доме Ольги, Леонтий, глядя в окно, шевелил губами, отсчитывая дни…Еще три дня у Ольги, потом десять в доме у Нюры, а потом…)))
Старик блаженно прикрыл глаза:
- А потом к Мане...
Хоть и недолюбливает Леонтий своего зятя-татарина Льва, но дом его любит больше всех. Там и кормят вкуснее и сытнее, и внук Пашка – отрада для сердца Леонтия. Младший сын Мани и Льва всегда рад деду. С удовольствием, и без устали слушает Паша его рассказы о прошлой жизни, интересуется его делом. Даже записи делает в тетрадочке – что да как называется, что за чем производится, что к чему крепится… Интересный мальчонка. Ум у внука пытливый, острый, хоть и двоечник в школе. Почти круглый)) ...Маня со Львом расстраиваются, но поделать ничего не могут. Пареньку легко дается любая работа, а вот учеба в школе...Просто Беда...
Леонтию даже кажется, что во внуке Пашке много чего от него самого имеется…
«Наследник»
Именно так называет Леонтий внука Павла.
И в душе своей Леонтий надеется и просит Всевышнего, чтобы в последний свой час оказаться именно в доме Мани и Льва...
Потому что последнее, чтобы он хотел увидеть в этой жизни, перед тем, как навеки закрыть глаза - это лицо внука Павлика.
Наследника… Третьего сына младшей дочери Мани и окаянного зятя- татарина... Льва Сокеева...
-----
Путеводитель по каналу можно посмотреть здесь
Всем привет)) Запомните, пожалуйста, как выглядит подарок Льва Мане. В этой истории вы еще услышите о нем)) Кстати, кто помнит, как звали "невоспитанного" жеребца Льва? ))
Всем спасибо за прочтение)))