Завтра д/р одного из гуру перестроечного ТВ. Когда-то я расспрашивал Анатолия Лысенко о начале большого пути. Каким образом в постсталинскую эпоху люди приходили в профессию?
— Первый раз я попал на телевидение, будучи студентом МИИТа, в 1957 году: участвовал в морально-этическом диспуте. Меня тогда даже кто-то из знакомых сфотографировал с экрана телевизора.
А пять лет спустя мне позвонили и сказали, что, вот, мол, пришли мужики с телевидения и хотят сделать передачу о нашей самодеятельности. И эту передачу за 3 часа до начала сняли с прямого эфира.
Режиссер, который с нами работал, начал ломать голову — чем заткнуть брешь в сетке. Ребята говорят: у нас есть Олег — способный карикатурист, нарисует карикатуры, а Лысый — так они называли меня — напишет к этим карикатурам тексты. И за пару часов мы сваяли монолог о студентах.
Опыт оперативной работы у меня был: я у нас в самодеятельности практиковал как конферансье и читал лекции о международном положении поэтому мне предложили вести передачу «Комсомольский прожектор».
Лет пять работал внештатно, совмещая с основной работой на заводе. Плюс учился в аспирантуре.
— «Прожектор» это ведь тоже проект «молодежки»?
— Да, я тридцать лет проработал в молодежной редакции, с 1968 года. Из неё, как знаешь, вышли почти все нынешние руководители каналов.
— Тогда так же сурово сюжеты запрещали?
— В первый же день я сам снял с эфира передачу Ворошилова «Хиросима — любовь моя». Если бы мы её дали в эфир, редакцию закрыли бы. Ну ко мне ввалился Ворошилов и говорит, что будет драться. Мы потолковали и решили работать вместе. Сотрудничество с Владимиром Ворошиловым очень много мне дало: мы делали «Аукцион», «Письма о войне», «КВН», «А ну-ка, девушки!», «А ну-ка, парни!», «От всей души!», «Молодцы», «Что? Где? Когда?».
— «Мир и молодежь»?
— Тоже. Еще я делал «Диалог» и цикл «Наша биография». Руководителем редакции была Маргарита Эскина, она мне доверяла. Программа у нас была политическая, а я ведь был секретарем парторганизации, но при этом не был идеологически зажатым — просто нужно было уметь «прикрываться зонтиком», выражать свое мнение так, чтобы оно не противоречило общепринятой идеологии.
Степень свободы зависела от редакции.
Например, в редакции пропаганды можно было попасть на прием к главному редактору, только если в начале была аудиенция у заведующего отделом. Там была такая дисциплинарная система. В нашей редакции, например, этого не было. Вот редакция пропаганды занималась общественно-политическим вещанием, были редакции: информации, музыкальная.
А молодёжная занималась и общественно-политическими передачами, и музыкально-развлекательными, и информационными, и международными — всякими.
То есть мы делали все. И на этом мы себе немного развязывали руки. Как только нас пытались ограничить по тематике, мы начинали объяснять, что, мол, понимаете, это же для молодежи, нужен особый подход, ведь это совершенно другая аудитория. И нам это разрешалось.
А когда нас начинали давить и говорить: вы занимайтесь своими молодежными проблемами и не лезьте никуда больше, — мы отвечали, что нельзя же делать возрастное гетто, молодежь интересует все.
И вот, лавируя между этими ограничениями, мы добились определенной самостоятельности.