Продолжаю цикл своих психотерапевтических этюдов об отечественных поэтах и писателях... Это целое погружение, моя фантазия о том, если бы великие пришли на сеанс психотерапии, вдохновенная фактами их жизни и творчеством.
На тему поэзии у нас состоялась беседа с поэтом-любителем и моим подписчиком, который пишет под ником DNiiiii https://vk.com/dniiiiiii
Было полезно почерпнуть ценные мысли о восприятии пишущим человеком его погружения в творческий процесс. Один его комментарий из нашего диалога я включила в этот этюд. Выделила его курсивом.
Приятного чтения!
***
Сегодня шла десятая по счету психотерапевтическая сессия доктора Задушевного с ещё одним известным поэтом. Перед ним в мягком уютном кресле сидел молодой брюнет с выразительными карими глазами по имени Владимир. Внешне он казался могучим как скала: плечистый, ростом под метр девяносто, с крупными чертами лица, на котором особенно выделялись надбровные дуги и волевой подбородок. В области его рта, казалось, застыло напряжение, словно от едва сдерживаемых ругательств или звериного рыка.
Мужчина производил первое впечатление угрюмого и резкого как шпалоукладчик с БАМа, а на самом же деле в душе был ребёнком: сентиментальным, ранимым.
Доктор чувствовал, что отношения между ними постепенно накаляются, так как пациент заходит в фазу переноса, когда начинает приписывать психотерапевту свойства значимых для него людей, чаще родителей, и ожидать соответствующей реакции на себя.
- Вы знаете, я думаю, что пришло время завершить нашу работу. Мне стало гораздо лучше, - заявил Владимир в начале встречи.
Несколько секунд Задушевный сидел с озадаченным видом. Из уст рвалось станиславское "не верю", но вместо этого он спокойно произнёс: - Я чувствую себя почему-то так, как будто вы вдруг выставили между мной и собой забор. А ещё я сейчас пребываю в некотором недоумении, ведь неделю назад вы в этом самом кресле говорили, что моя помощь нужна вам сейчас как никогда, поскольку вы находитесь на этапе завершения любовных отношений с Лилей. Не подумайте, что я уговариваю вас остаться в терапии, однако считаю важным прояснить возникшее противоречие. Что заставило вас изменить своё мнение?
Гость внезапно заплакал и быстро потянул руки к карманам широких штанин, вынул из одного кармана флакончик с антисептиком и пару раз брызнул себе на ладони, растер, затем промокнул глаза платочком, извлеченным из кармана пиджака.
Доктор отметил про себя, что обсессивно-компульсивная симптоматика его пациента обострилась, хотя до этого всё шло к улучшению.
- Да, вы правы, - заговорил визитер, когда первый аффект немного стих. - Я был не совсем честен с вами. Мне всё так же нужна ваша помощь и, в то же время, невыносимо от мыслей...
Владимир сделал паузу, будто ещё сомневался, стоит ли говорить.
- Каких мыслей?
- От мыслей, что я лишний, ненужный. В прошлый раз вы, завершив наш сеанс, куда-то заторопились, были воодушевлены. Я увидел, что у вас есть своя наполненная жизнь за пределами этого кабинета и этого центра, а тут я со своими чувствами, совсем некстати. Приём окончится и вы забудете про меня. Мне очень горько от этого, хочется уйти и никогда больше не приходить:
Пройду,
любовищу мою волоча.
В какой ночи
бредовой,
недужной
какими Голиафами я зачат —
такой большой
и такой ненужный?
Закончив говорить, мужчина в бессилии понурил голову и плечи.
- Да, у меня есть жизнь за пределами этого кабинета, безусловно, как и у вас она есть. И, тем не менее, я не считаю вас лишним, ненужным. Я очень ценю наши отношения, вы вызываете у меня большой интерес как личность. Предлагаю вам поразмышлять, кому ещё, кроме меня, могут быть адресованы ваши переживания о ненужности.
- На ум сразу приходит Лиля. Если честно, одна моя часть благодарна ей, а другая злится и жалеет, что вступила в связь с замужней женщиной. Я ведь был довольно скован поначалу в сексуальном плане, и в ней меня манила её свобода, дерзость. Признаюсь, были фантазии, как она соблазняет меня, инициирует нашу сексуальную близость, а я подчиняюсь. Я то идеализирую её и она кажется мне божественной в минуты слияния и после, то, из-за измен, флирта с другими, начинаю видеть в ней проститутку, падшую женщину, и моя мизофобия усиливается многократно - я часто мою руки, везде вижу грязь и микробы.
- Вижу, вы живёте в сильном дистрессе, однако несмотря на то, что эти отношения вас фрустрируют, вы продолжаете в них находиться, дарить подарки и даже содержать, - сказал Задушевный, подумав про депрессивно-мазохистский характер.
- О, да! У нас, мазохистов, страдание - это наше всё, а главное - громко о нём заявить, - съерничал пациент, словно прочитав мысли психотерапевта. - Да, Лиля не очень-то щадила мои чувства, оправдывая это тем, что мне необходимы страдания для вдохновения. Но какие бы замечательные стихи я ни писал, какие бы дорогие подарки ей ни дарил, она продолжала отдавать предпочтение своему мужу, а не мне. А я - лишь бесплатное приложение к их двуспальной кровати. Это так унизительно! Хочется выжечь каленым железом из своей души любовь к ней.
- Если, справедливости ради, разделить ответственность между вами, то оставаться при ней, дарить подарки - это ваша инициатива. Она же вам ничего не обещала. Значит и у вас есть какая-то неосознаваемая выгода быть с ней и страдать?
- Не могу понять, какая выгода в страдании? Каждый раз, когда вижу Лилю с кем-то, ощущаю бешеную ревность и всю полноту своей ничтожности, аж хочется застрелиться. Я бросаю ей какие-то резкие обидные слова и ухожу, но ненадолго. Извините, процитирую из своего, накипело...
Гость откинул движением головы прядь густых волос с высокого лба, чёрных как смоль, и в тиши кабинета загремел его бас:
"Нам е*ля нужна
как китайцам
рис.
Не надоест х*ю
радиомачтой топорщиться!
В обе дырки
гляди —
не поймай
сифилис.
А то будешь
перед врачами
корчиться!
Задушевный не мог сдержать лёгкой улыбки, вызванной стихотворением. Однако улыбки улыбками, а ситуация требовала психотерапевтических интервенций.
- Стихи, наверное, требуют сильного эмоционального надрыва? Эмоции же нужно откуда-то черпать? Хотя от постоянных надрывов можно быстро сгореть.
- Я не одобряю слово "надрыв". Мне больше по душе аналогии со стихией: волны, шторм, порой цунами, порой постоянный ветер одного направления, да даже штиль - когда повисают паруса - все это источник.
Не могу не процитировать Анну Ахматову:
"Мне ни к чему одические рати
И прелесть элегических затей.
По мне, в стихах все быть должно некстати,
Не так, как у людей.
Когда б вы знали, из какого сора
Растут стихи, не ведая стыда,
Как желтый одуванчик у забора,
Как лопухи и лебеда.
Сердитый окрик, дегтя запах свежий,
Таинственная плесень на стене...
И стих уже звучит, задорен, нежен,
На радость вам и мне".
Стихи появляются не от надрыва, а из неравнодушия, хотя и из равнодушия тоже. Из чего угодно.
И поэты умирают не из-за стихов. Просто они умирают заметнее других.
- Сильно сказано! Значит, выгода не в эмоциях? Тогда в чём?
Владимир пожал плечами и ненадолго в кабинете повисло молчание. Задушевный продолжил размышлять вслух:
- Вероятно, у вас произошла фиксация на более ранней травме и эта травма требует повторения сценария. Попробуйте вспомнить какой-нибудь день из ваших детских лет, где вы, мама, отец, сёстры.
- Сестры... А ведь у меня ещё и братья были, но умерли очень рано. Помню, как мать с отцом их поминали, плакали, а я думал: "Почему они, а не я? Почему я выжил?" Даже сейчас чувствую вину. Мать ушла в своё горе и практически меня не замечала, да, она была со мной ласковая, но я видел, что мыслями она где-то там, а не со мной, не вовлечена в меня. А потом умирает и отец. Мы с мамой, сёстрами переезжаем в Москву. Мама удручена безденежьем и другими тяготами, свалившимися на нас после смерти папы. Мне хочется её утешить, чтобы она перестала страдать, говорю ей: "Мама, не переживай. Я заработаю деньги, сделаю всё, чтобы ты и сёстры ни в чём не нуждались!" А она смотрит на меня с печальной улыбкой, явно не воспринимая всерьёз мои слова, и спрашивает невпопад: "Володя, ты уроки сделал?" Я расценивал это, как её желание отделаться от меня и снова уйти в себя. Я думал, что для мамы больше важны отец, братья - даже когда они мертвы, а я, живой, не важен, не нужен... Как будто меня не существует. Я ведь всё время пытался привлечь её внимание. Я разрывался между потребностью быть любимым, замеченным и чувством вины за то, что требую этого. Я злился на мать и, вместе с тем, внутренне наказывал себя. Так и с Лилей: я злюсь на неё за то, что у неё всегда на первом месте кто-то другой, потом казню себя за свои притязания.
- Выходит, в страданиях вы ищите наказания за то, что остались живы и хотите любви?
- Выходит, что так. Звучит абсурдно, конечно. Поразительный инсайт для меня! Произношу это, и ощущение, как будто мой голос мне не принадлежит. А в глубине - чувство вины и мысли, что я неблагодарный, ведь мать старалась дать мне всё лучшее. Тьфу, терпеть не могу себя слезливым, с этими сантиментами!
- Важно быть по отношению к себе не только пунитивным, но и уметь проявить сострадание. Амбивалентность чувств - нормальное явление. Одна часть вашей матери любила вас, заботились, а другая была отстранена в своём горе. Также одна часть вас благодарна ей, а другая чувствует обиду. Хуже, когда сознание затмевает что-то одно - идеализация или обида, злость - тогда нет ничего уравновешивающего.
- Быть пунитивным - это то, что получается у меня лучше всего, - с усмешкой сказал поэт.
- Предлагаю вам выполнить одно упражнение. Оно поможет сгладить пунитивность.
- Давайте.
- Закройте глаза и сделайте три глубоких вдоха и выдоха. Представьте, что вы видите одинокого ребёнка на улице. Расскажите, что его окружает, сколько ему лет, как он выглядит, в каком настроении, о чём думает?
Речь доктора лилась спокойно и немного приглушенно, дабы ничто не отвлекало пациента от терапевтического погружения.
Владимир закрыл глаза и, тяжело выдохнув в третий раз, заговорил:
- Ребёнок играет возле реки, лепит из глины какую-то крепость. Вдали виднеются горы в легкой дымке облаков. Его обдувает тёплый ветерок, воздух свеж, пахнет сиренью и магнолиями. Ребёнку шесть лет. На нём просторная рубаха, шорты, волосы аккуратно подстрижены. Он грустит, так как все, кто могли с ним играть, разошлись по своим делам. Ребёнок заходит в реку, мочит ноги в холодной воде, любуясь её течением, и думает: "А если меня не станет, смогу ли я занять в жизни других место гораздо более важное, чем сейчас?"
- Что вам хочется сделать по отношению к этому ребёнку? - вторгся в фантазию пациента голос психотерапевта.
Владимир от волнения часто задышал, как будто в действительности наблюдал за мальчиком, решающим совершить самоубийство.
- Хочется его спасти, не дать совершить роковой ошибки. Хочется подхватить его на руки, прижать к своей груди и крикнуть: "Даже не думай этого делать! Ты должен жить! Ты такой замечательный ребёнок!"
Слезы снова полились из-под его закрытых век.
- Хорошо. Откройте глаза, - попросил Задушевный.
Поэт открыл глаза, промокнул навернувшиеся слёзы, однако теперь из его облика ушла тяжесть и грусть, лицо просияло безмятежностью.
- Сейчас вы говорили о своём внутреннем ребёнке и проявили к нему любовь и сострадание, - подытожил доктор. - А наш сеанс подошёл к концу. Поделитесь, что вы взяли для себя полезного из него?
- Спасибо вам за этот опыт! Почему всё хорошее так быстро заканчивается? Что полезного я взял? Я понял, что могу искажённо воспринимать реакции людей на себя и сильно раниться о свои же проекции. Также я осознал, что держит меня в этих зависимых отношениях - увидел причину и следствие. Моя вина уменьшилась. Я получил опыт сострадания к себе, но всё равно не до конца пока получается принимать свою слабость - бичующий критик то и дело выскакивает, как черт из табакерки со своими язвительными замечаниями.
- Не спешите получить результат сразу. Терапия - это процесс. Проживая боль в этом управляемом процессе, вы обретаете над ней власть.
- Застреливштсь, можно было бы гораздо быстрее обрести власть над болью, но я не стану этого делать. Во всяком случае, не сейчас.
Когда доктор Задушевный ехал до дома, у него в голове всё вертелись навязчивые мысли о прошедшем сеансе и о том, как дальше строить терапию, ведь у пациента были отчётливые суицидальные тенденции: "Процесс - это последовательная смена состояний объекта во времени с целью достижения какого-либо результата... Почему один человек выбирает в качестве результата свое эмоциональное благополучие, а другой, несмотря на все усилия, - разрушение? Иерархия мотивов?"
Он настолько погрузился в себя, что едва избежал столкновения с другим авто на светофоре, а в голове зазвенела фраза, сказанная пациентом: "А если меня не станет, смогу ли я занять в жизни других место гораздо более важное, чем сейчас?". Ох уж этот дефицитарный нарциссизм!
***
Послушайте!
Ведь, если звезды зажигают —
значит — это кому-нибудь нужно?
Значит — кто-то хочет, чтобы они были?
Значит — кто-то называет эти плево́чки жемчужиной?
И, надрываясь
в метелях полу́денной пыли,
врывается к богу,
боится, что опоздал,
плачет,
целует ему жилистую руку,
просит —
чтоб обязательно была звезда! —
клянется —
не перенесет эту беззвездную муку!
А после
ходит тревожный,
но спокойный наружно.
Говорит кому-то:
«Ведь теперь тебе ничего?
Не страшно?
Да?!»
Послушайте!
Ведь, если звезды
зажигают —
значит — это кому-нибудь нужно?
Значит — это необходимо,
чтобы каждый вечер
над крышами
загоралась хоть одна звезда?!