Родители и Денис в ожидании смотрели на меня. А я молчала. Напряжение росло. Радостные искорки в голубых глазах Дениса сменились беспокойством. Наконец он осторожно спросил:
- Тась… ты согласна?
Я беспомощно взглянула на родителей. Бесполезно, они ждали лишь моего ответа. Я опустила голову, мотнула головой, кинулась к двери, пинком открыла её и выбежала на улицу.
Я бежала вниз по мостовой долго, пока не сперло дыхание в груди. Слезы градом катились по щекам. Хотелось кричать. Я в бессилии села на асфальт посреди тротуара. Надо же, а я, оказывается, босиком. В спешке забыла даже туфли…
Сзади послышались тяжелые шаги.
- Тася? Тасенька! - запыхавшийся Денис шлепнулся передо мной на колени, - Что произошло?
Я смотрела на него, в последний раз, стараясь запомнить эти родные глаза, длинные светлые ресницы, взмокший и вечно непослушный вихор светлых волос надо лбом, изящную линию губ, которые я так любила целовать…Слезы застилали мне глаза, не давая говорить.
А мимо шли люди и удивленно оглядывались на нас, сидящих посреди тротуара, но Денису, как всегда, было наплевать на все, что не касалось нас с ним.
- Маленькая моя, - он прижал меня к себе, - Что с тобой?
Сейчас. Иначе…
- Я не люблю тебя.
- Что? – голубые глаза не поверили мне.
- Я тебя не люблю! Я не выйду за тебя! Никогда, слышишь?! Я люблю другого! И выхожу замуж за него! – я выкрикивала эти слова, словно выплевывая из себя легкие.
- Кого? – тихо, дрогнувшим голосом спросил Денис, и посмотрел на меня так… так…
Знаете, когда от охотника убегает лань, и после долгой и изнуряющей погони он настигает её все-таки и прицеливается, лань уже не бежит. Она просто стоит и ждет смерти, лишь вопрошая недоуменным взглядом больших глаз: «За что?»
Сейчас на меня смотрели точно такие же глаза, и от этого хотелось умереть самой, лишь бы не причинять намеренно боль тому, кого так сильно любишь.
- Эдика… - точно так же тихо ответила я. – Прости…
Денис кивнул, встал, отряхнул колени, помог подняться мне, и негромко сказал:
- Идем, я тебя провожу. – и отвернулся.
Я лежала на диване в гостиной и смотрела в одну точку. Вот уже три часа, как Денис привел меня, и ушел. Ушел, чтобы больше не возвращаться. Поцеловал на прощание меня в лоб, провел рукой по моим кудрям и прошептал: «Будь счастлива, Тасенька».
Плакать не хотелось. Хотелось кричать. Хотелось разбить все к чертовой матери, пристрелить себя и не мучаться. Но вместо этого я лежала. Лежала, словно неподвижное чучело, стараясь не шевелиться. Казалось, малейшее движение причиняет мне адскую и невыносимую боль. Родители ничего не сказали. Похоже, они все поняли, а может, решили дождаться, пока я сама расскажу. Мама ушла в магазин за продуктами и пропадала уже второй час, а папа сидел тут же, на кресле, и смотрел новости. Мне в ухо мерно сопел Тотошка, расположившийся на моей спине, и это придавало хоть какой-то теплоты моей вконец уже заледеневшей душе. Казалось, я медленно, но верно иду ко дну.
- Таисия, съешь чего-нибудь, - негромко сказал папа, посмотрев на меня, - Уже третий час так лежишь.
- Не-хо-чу… - чуть слышно выдохнула я.
- Что бы ни случилось, надо есть. – папа присел рядом со мной на край дивана. Погладил по голове: - Тасенька, да не грусти ты так – милые бранятся – только те…
- Да это я виновата, понимаешь? Я! Я дура, я тварь послед… - закричала я, вскочив, и осеклась на полуслове – в новостях по телевизору промелькнуло знакомое лицо, машина, какая-то дорога… - Поставь! Поставь громче! – нетерпеливо закричала я отцу.
- … авария на окраине города. Водитель серого «Форда» на высокой скорости врезался в грузовик, на месте происшествия погибли двое – сам виновник аварии и водитель грузовика. Тела были опознаны, по нашим данным, водителем «Форда» оказался сын крупного предпринимателя города Горностаева Владимира Сергеевича – Горностаев Эдуард. Предположительно, юноша ехал в нетрезвом состоянии… - равнодушно тараторила ведущая.
А я сидела, уставившись в монитор, и слезы жгли мне изнутри всю грудную клетку. Внутри меня все перевернулось, в глазах потемнело, виски сдавило железными тисками, и я потеряла сознание.
Неделю спустя я шагала на кладбище, с букетом белых роз в руках. Он первый, кто дарил мне белые розы и улыбался так… по-особенному. На похоронах собрались почти все параллели наших бывших одиннадцатых. Безутешная Наташка рыдала над гробом в объятиях матери Эдика, молчаливый отец пожимал руку приходящим и благодарил за последние почести, отданные его сыну.
Я тихо подошла к гробу. Эдик лежал, как-то странно вытянувшись, он почти не изменился, только побледнел, и под прядью волнистых волос, резко пересекал лоб страшный, черный шов. Я положила цветы ему на грудь, слегка коснувшись холодных пальцев Эдика. А когда-то у него были такие теплые руки…
- Наташ… - я подошла к подруге. Она бросилась ко мне на шею :
-Тая! - и затряслась в плаче.
Я погладила её по плечам и зажмурилась. Так трудно было поверить, что это все происходило именно с нами. Там был и Денис. Он подошел к нам, выразил соболезнования отцу и матери Эдика, приобнял Наташу и нерешительно сказал:
- Привет.
- Здравствуй, - кивнула я.
- Сочувствую… - а потом повернулся и зашагал к воротам кладбища.
Две недели спустя я узнала, что после того, как я ушла из дома Эдика, он сел на машину и поехал, предположительно обратно, в Москву. Что не справился с управлением потому, что был пьян. Да только непохоже это на Эдика. Хоть я и не видела его до этого четыре года, я была уверена в том, что он не пил. Никогда не пил.
А еще я узнала, что он не умер. Что во мне осталась его часть. Его важная часть. Его ребенок.