Я помню это так, словно это было вчера.
Ты была лишь десятилетней принцессой, что пришла посмотреть на только освободившихся рабов. Я был таким же, как и остальные дети. В ранах и лохмотьях. Однако ты не брезговала. Ты хотела подойти поближе к нам, но тебе не разрешали. В этот момент, набравшись смелости, я сам пошел навстречу. Чётко помню громкий лязг меча преграждающего мне путь. Я остановился. Наши взгляды пересеклись. И черт возьми! Как же прекрасны твои бледно-голубые глаза! Было много подобных глаз, но никакие не сравнятся с твоими. Ты была ребенком, однако в твоём взгляде уже читалось величие. Но это не страшило. Наоборот. Дыхание перехватило. Слова все никак не хотели выходить. Твой охранник пытался что-то сказать, однако ни ты, ни я не хотели его слушать. Насмотревшись вдоволь, ты сказала:
— Красивый...
Красивый. Ты назвала красивым восьмилетнего мальчишку в крови и грязи. Тогда, не имея понятия, что значит "красивый", из моих уст раздалось короткое "что?", а в ответ ты лишь громче повторила. Твои эмоции были чистыми и открытыми. По моим щекам потекли слезы. Ты приказала своим охранникам убрать мечи. Нехотя они все же послушались. Я не знал, что это, но было приятно и тепло. Сейчас, вспоминая это, понимаю, что это были крепкие теплые объятия.
Вторая встреча была неожиданной. Помнится, я тогда гулял по небольшому саду приюта. Траву только-только скосили, от чего в воздухе оставался душистый аромат зелени. Время близилось к обеду, поэтому детей вокруг становилось все меньше. Сев под дерево я достал свой самодельный блокнот из салфеток и газетных листов и принялся писать что-то. Вроде это были стихи.
Шло время, глаза стали медленно закрываться. Опрокинув голову назад, я собирался задремать, как вдруг увидел кого-то сидящего на дереве среди листвы. Это была ты. Одевшаяся под мальчика, вся выпачкавшаяся в грязи, но такая красивая! Клянусь, ты была словно ангел-хранитель, наблюдавший за мной. Но тогда я перепугался не на шутку. На мой вскрик ты рассмеялась и начала меня подразнивать. Мои щеки горели, а ты все громче смеялась, потихоньку слезая с дерева. Отряхнувшись, ты представилась. Эдвиж Дэ Поаль. Никогда не забуду твоего имени. После представился и я. Мы начали болтать. Ты попросила показать мои стихи. Пока я доставал свой «блокнот», твое лицо сильно изменилось. На нем читалось недоумение. В этом момент мое сердце сжалось. Мне было страшно, что, увидев эту жалкую вещицу, ты, одетая в шёлковую рубаху и кожаные штаны, перестаешь со мной разговаривать. Пока я надумывал себе самое страшное развитие событий, ты взяла меня за руку. Но тепло рук почти не ощущалось. Все мое внимание было приковано к твоему лицу, полному беспокойства и доброжелательности. По просьбе я начал читать свои стихи вслух. Ты внимательно слушала. Мы уже оба лежали на траве, все ещё держась за руки. Облака медленно плавали по небу, а я все читал и читал. Когда я прочитал все свои стихи, увидел, что твои глаза были полны блеска. Резко привстав, поднимая меня следом, ты вновь начала нахваливать меня. Почти уверен, что это была ложь. На вопрос: «почему ты пишешь только природе?» я просто ответил, что она мне не противна. В этот момент наступило неловкое молчание. Мы смотрели друг другу в глаза, прямо в душу. Потом ты вновь плюхнулась на землю, напугав меня. Пока я беспокоился за твой затылок, раздался твой голос неуверенно:
— Знаешь, наблюдая за тобой, мне все хотелось спросить, почему ты не играешь с другими ребятами? Сначала я подумала, что это из-за твоего бывшего статуса, но когда мы начали с тобой разговаривать, стала сомневаться, что в этом причина.
Я объяснил свою неприязнь к другим. Раскрыл мое восхищение твоей искренностью. В ответ на произнесённые слова ты замерла с изумлением. Твои зрачки задрожали.
— Ты ошибаешься…Я… не такая, меня учили, что нельзя показывать неприязнь к другому, даже если сильно хочется…так что... прости, что разочаровала.…
Вместо того чтобы ответить на твое извинение, я достал из кармана потрёпанных штанов карандаш и начал писать стихотворение на клочке газеты в честь тебя. Во время всего процесса ты находилась рядом. Мне доставляло неописуемое удовольствие, как твое беспокойство с каждым новым словом уходило, сменяясь восторгом. Закончив, оторвав лист от скрепляющих всю конструкцию ниток, я положил тебе прямо в руки это. И господи! Так ты не радовалась, наверное, никогда! К сожалению, начинало темнеть, и нам пора было расходиться. Мы напоследок обнялись, и уже тогда эти объятия были словно последними.
После этого утром, на тумбочке у кровати, я обнаружил совсем новенький блокнот в кожаной обложке, а рядом с ним запечатанное письмо. Это было от тебя.
Дальнейшие наши встречи были не такими уж и выделяющимися. Помню, как мы играли вместе, ели и разговаривали. Я начал много учиться, чтобы ты продолжала со мной общаться, несмотря на разницу в возрасте и статусах. Это были беззаботные деньки.
Когда меня усыновил верховный маг, жизнь превратилась в настоящий ад. Побои были почти каждый день, постоянные тренировки и учеба до поздней ночи изматывали. Но меня радовало то, что я, наконец, приблизился к тебе. Я мог ощущать то же, что и ты. Такую же боль, те же наказания.
Ты, встав на одно колено передо мной, поклялась что не оставишь меня, несмотря ни на что, когда мое положение было под угрозой. Я поступил также, когда погибла вся твоя семья. Твои руки дрожали, сердце бешено колотилось, и я единственный кто был рядом и мог увидеть и утереть твои слезы. Только за меня ты так отчаянно хвасталась. Возможно, именно из-за тех времён ты по сей день приходишь ко мне, чтобы забыться.
Ты уехала учиться за границу, жизнь стала не просто ужасной, а невыносимой. В какой-то момент твои письма перестали доходить до меня. Каждый день, желая увидеть тебя, я работал шутом в театре, чтобы попасть в тур по стране, где была ты. Ох, сколько же криков и упреков услыхал. Но даже отречение от рода меня не остановило и не заставило забыть тебя.
Я с огромным успехом покорил сцену. Ты была права — мне присуща красота и харизматичность. Спустя год стараний, каждодневной носки маски притворства, мой план свершился, но буквально через неделю после моего отъезда ты вернулась на родину. Тебя повели под венец с каким-то иностранным принцем. Меня до сих пор мучает совесть, что я не смог быть рядом с тобой тогда. У нас получилось увидеться только спустя ещё полгода, на балу, что устроил твой непутевый жених в честь завершения войны. Твое платье было таким изысканным и дорогим, но лицо грустным. Мешки под глазами, которые не скрыть косметикой, ужасали своей чернотой на болезненно бледной коже. Глаза не имели бликов. Румянец совсем пропал, а губы обветрились.
Только когда я протянул тебе руку, приглашая на танец, твои очи наконец-то, блеснули. Это были далеко не нежные чувства. Думается мне, ты приняла мое предложение тогда лишь для того, чтобы позлить аристократию и жениха. Но это было неважно. Мы танцевали в самом центре зала, привлекая внимание всех, так, словно были одни. Это был танец, бросающий вызов всем, после которого мы под шушуканье ушли в сад. Гуляя под звездным небом, мы рассказывали друг другу о том, как жили. Хотя, трудно было назвать это жизнью. Для меня это было скорее бессмысленным существованием.
Но даже после воссоединения мы не смогли часто видеться. Теперь ты была королевой, а я популярным шутом. Но, несмотря на это, каждая наша встреча была полна эмоций. На протяжении нескольких месяцев я наблюдал за тем, как ты пытаешься хоть как-то бороться с коррупцией и неуважением к своей персоне со стороны своего жениха. Но это было безрезультатно. И тогда мне не удавалось помочь.
Однажды, выступая в одном элитном баре, мне посчастливилось встретиться с одним революционером. Он готовил план по свержению иностранца у власти. Изначально я хотел сохранить все в секрете от тебя, но вновь, видя твое уставшее лицо, полное отчаяния и боли, не смог промолчать. После этого признания ты была явно зла, но в глубине души всем сердцем желала и ждала этого. И я был прав. Когда в одну темную ночь весь дворец озарило ярким пламенем, ты с радостью посодействовала преступлению, громко и безумно смеясь. В этот момент до меня дошло, что ты не станешь такой, какой была в детстве. Но меня это вовсе не огорчило. Мы оба изменились, став безумцами.
Я помню жар твоих губ в день провозглашения тебя императрицей. Я помню, как мы поднимали бокалы, воспевая то, что нам пришлось пережить. Как ты приходила в поместье, доставшееся мне от тебя, глубокой ночью дождливых дней и сбегала ранним утром, не давая проснуться рядом. Бывали моменты когда ты сбегала на границу страны даже не попрощавшись. Помню, момент, когда ты впервые спустя целых шестнадцать лет без проигрышей, после коронации, проиграла. Пустоту, что мне довелось увидеть на твоем лице, хотелось бы забыть.
Я был готов всегда поехать за тобой на поле битвы. Ради тебя я продавал свое тело для получения хотя бы крохи информации, следил за аристократией и натягивал каждый день на себя маску безнравственного клоуна. И не важно, сколько бы ты меня ни отталкивала за эти годы, не было бы того, чтобы заставило пожалеть.
—Филиберт,— начала ты однажды, стоя на перилах своего балкона. — Я разрушаю все, к чему прикасаюсь. Пользуюсь тобой, а после бросаю. Так почему же ты так любишь меня?
Я сел перед тобой на колени. Мне нравилось, как ты возвышалась надо мной. Нет ничего, что можно было сказать из того что тебе не доводилось услышать. Мы вместе росли и менялись, далеко не в лучшую сторону. Мы знаем друг друга лучше, чем сами себя. Но все-таки, почему же мы любим друг друга? Ведь мы могли быть просто хорошими друзьями, коллегами, да даже незнакомцами! Но что греха таить, чувства это не то, что можно объяснить. Истинная любовь не имеет причин. Да. Забота, нежность, честность, улыбка, взгляд, прикосновение, какой-то навык – не повод. То, что мы называем фактором это лишь наблюдения, являющимися следствием любви.
—А для любви нужны причины? Тогда за что же ты любишь меня?
—…За это-то и люблю.
На мое некоторое недоумение ты так и не дала ответ.