О том, что общего у магии с кибернетикой, а у прозы Стругацких с Хемингуэем, как весёлая и легкомысленная повесть превратилась в символ «идеальных 1960-х», о литературных аллюзиях и был ли диван…
«Маги, Люди с большой буквы, и девизом их было — «Понедельник начинается в субботу». Да, они знали кое-какие заклинания, умели превращать воду в вино, и каждый из них не затруднился бы накормить пятью хлебами тысячу человек.
Но магами они были не поэтому. Это была шелуха, внешнее.
Они были магами потому, что очень много знали, так много, что количество перешло у них наконец в качество, и они стали с миром в другие отношения, нежели обычные люди. Они работали в институте, который занимался прежде всего проблемами человеческого счастья и смысла человеческой жизни, но даже среди них никто точно не знал, что такое счастье и в чём именно смысл жизни. И они приняли рабочую гипотезу, что счастье в непрерывном познании неизвестного и смысл жизни в том же.
Каждый человек — маг в душе, но он становится магом только тогда, когда начинает меньше думать о себе и больше о других, когда работать ему становится интереснее, чем развлекаться в старинном смысле этого слова. И, наверное, их рабочая гипотеза была недалека от истины, потому что так же как труд превратил обезьяну в человека, точно так же отсутствие труда в гораздо более короткие сроки превращает человека в обезьяну. Даже хуже, чем в обезьяну»
(Борис Стругацкий, Аркадий Стругацкий. «Понедельник начинается в субботу»)
Признаюсь, что «Понедельником», этой книгой братьев Стругацких зачитывался в школьные годы. Ну а как же иначе? Кроме истории и литературы в школе увлекался физикой, математикой, астрономией, собирал радиоприёмники, участвовал в «Кожаном мяче» и «Золотой шайбе», летом и зимой играл в «Зарницу», запоем читал Джека Лондона и фантастику, учился в классе с «физмат уклоном» … То прекрасное время кажется мне далёким сном …
Но рассуждая сегодня с позиции уже «много пожившего человека», думаю, что вместе с произведениями других писателей, фильмами Эльдара Рязанова и Георгия Данелии повесть Аркадия и Бориса Стругацких «Понедельник начинается в субботу» вошла в «шестидесятнический канон». Под влиянием этого «канона» сформировался эталонный образ типичного молодого интеллигента этой эпохи, романтизирующего научный и творческий поиск и искренне презирающего быт.
На мой взгляд, эта «сказка для научных сотрудников младшего возраста», главный герой которой, программист Саша Привалов (мой тёзка 😀), попадает на работу в сказочный НИИЧАВО, — одно из самых светлых и оптимистичных произведений братьев Стругацких. Однако устроена повесть не так просто, как может показаться на первый взгляд. И, возможно, даже сложнее, чем представлялось её авторам…
Седьмое небо
Благодаря кропотливой работе группы «Людены» - энтузиастам-исследователям творчества братьев Стругацких (название группы отсылает к циклу романов о Мире Полудня, о группе можно почитать на сайте «Аркадий и Борис Стругацкие», в финале публикации указан этот и другие полезные источники), а также многочисленным письмам, дневникам, рабочим тетрадям и интервью Стругацких, многое известно о том, как именно и в каких условиях создавались произведения классиков советской фантастики.
Нужно сказать, что далеко не все книги получились именно такими, как их задумывали братья-соавторы. Нередко в процессе работы над рукописью менялись акценты и герои. Вот два таких примера.
В 1950-х братья Стругацкие несколько лет вынашивали идею лёгкой, приключенческой, «мушкетёрской» повести без всякого социального подтекста и блуждания по «этическим тупикам». А десятилетием позже, устав от бесконечных отказов издателей и редакторских придирок, они запланировали, цитируя «Комментарии к пройденному» Бориса Стругацкого, «бездумный, безмозглый, абсолютно беззубый, развлеченческий, без единой идеи роман о приключениях мальчика-е…чика, комсомольца XXII века»...
Тексты были написаны, но что-то пошло не так. В первом случае получилась пропитанная чувством отчаяния повесть «Трудно быть богом» (1963).
Во втором — остросоциальный «Обитаемый остров» (1969)...
А вот с «Понедельником» история вышла немного сложнее...
С одной стороны, Стругацкие с самого начала подходили к этой вещи как к тексту чисто развлекательному и проходному. В письме, отправленном брату в 1962 году, Аркадий Стругацкий призывал наконец взяться за давно задуманную «повесть о магах»: «Легкомысленную. Весёленькую. Без затей».
С другой стороны, в основу книги положена ключевая для ранней прозы Стругацких идея о созидательном труде как об одной из главных жизненных ценностей. К этой концепции Стругацкие относились со всей возможной серьёзностью, по крайней мере в 1950–60-х...
Так, среди черновиков/набросков есть запись:
«Человек — это животное, которое может стать магом. Волк рождается волком и всю жизнь остается волком. Свинья рождается свиньей и всю жизнь остается ею. Человек рождается обезьяной, но вырасти он может волком, свиньей и магом».
То есть, никакой иронии. Вполне искренний пафос молодых максималистов…
По воспоминаниям Бориса Стругацкого, замысел повести «о магах, ведьмах, колдунах и волшебниках» появился ещё в конце 1950-х. Однако братья долго не могли определиться ни с сюжетом, ни с названием, ни даже с объёмом. В оживлённой переписке речь шла то о небольшом произведении размером три-четыре авторских листа, то о повести в нескольких частях, менялось рабочее название: «Седьмое небо», «Восьмое небо», «Маги».
Дело сдвинулось с мёртвой точки лишь в октябре 1960 года, когда Борис Стругацкий вместе с коллегой по Пулковской обсерватории Лидией Камионко оказался на несколько недель заперт на Кисловодской горной астрономической станции...
Именно там в четыре руки был написан текст, который можно считать «драфтом», эскизом «Понедельника».
Борис Стругацкий в «Комментариях к пройденному» рассказывает:
«БН /Борис Натанович/ только что прекратил труды свои по поискам места для Большого Телескопа в мокрых и травянистых горах Северного Кавказа и теперь ждал, пока закончатся всевозможные формальности, связанные с передачей экспедиционного имущества, списанием остатков, оформлением отчета и прочей скукотищей.
А Л. Камионко, приехавшая на Горную станцию отлаживать какой-то новый прибор, отчаянно бездельничала по причине полного отсутствия погоды, пригодной для астрономических наблюдений.
И вот от скуки принялись они как-то вечером сочинять рассказик без начала и конца, где был такой же вот дождь, такая же тусклая лампа на шнуре и без абажура, такая же сырая веранда, заставленная старой мебелью и ящиками с оборудованием, такая же унылая скука, но где при всём при том происходили всякие забавные и абсолютно невозможные вещи — странные и нелепые люди появлялись из ничего, совершались некие магические действия, произносились абсурдные и смешные речи…»
Собственно, этим наброском участие Лидии Камионко в создании повести и ограничилось. Но тем не менее в воспоминаниях Борис Стругацкий не забыл отдать должное коллеге по Пулковской обсерватории...
Более плотно взяться за эту работу Стругацкие смогли только в конце 1963 года, начав, как обычно, с составления плана. Первую часть «Понедельника» соавторы завершили за несколько недель. Согласно записям в рабочем дневнике, в июне 1964 года в Ленинграде Стругацкие закончили черновик второй и третьей частей. Рабочие заглавия — «Ночь перед Рождеством» и «О времени и о себе…»
Отдельного упоминания заслуживает история названия повести. Борис Стругацкий подробно рассказывает об этом всё в тех же «Комментариях к пройденному».
Фраза «Понедельник начинается в субботу» обязана своим происхождением шутке, которую сыграла с Борисом Стругацким другая его коллега по Пулковской обсерватории Наталия Свенцицкая. Она сообщила Борису, страстному поклоннику Эрнеста Хемингуэя, что в Доме книги якобы появился новый роман Хемингуэя под названием «Понедельник начинается в субботу». Розыгрыш быстро раскрылся, но название оказалось слишком удачным, чтобы пропасть впустую…
Эта повесть Стругацких была закончена к концу 1964 года. В 1965-м «Понедельник» вышел стотысячным тиражом в издательстве «Детская литература» с иллюстрациями Евгения Мигунова, ставшими неотъемлемой частью канона ...
Дивана не было!
Думаю, что вряд ли эту повесть можно назвать «жизнеописательной». Но тем не менее без автобиографических мотивов не обошлось.
Окончив в 1955 году математико-механический факультет ЛГУ по специальности «астроном», Борис Стругацкий более десяти лет проработал в Пулковской обсерватории. Причём большую часть этого срока — в должности инженера-эксплуатационника по счётно-аналитическим машинам, бок о бок с программистами, коллегами главного героя «Понедельника», оператора вычислительной машины «Алдан» Саши Привалова. Собственно, Стругацкие никогда не скрывали, что образ Научно-исследовательского института чародейства и волшебства (НИИЧАВО) основан именно «на реалиях Пулковской обсерватории». Только местом действия стал не Ленинград, а вымышленный город Соловец на Русском Севере. Эта деталь должна была подчеркнуть сказочный, фольклорный характер происходящих событий ...
НИИЧАВО во многом напоминает Пулковскую обсерваторию начала 1960-х. Деятельность института охватывает все области, так или иначе связанные с магией, от разработки сугубо теоретических вопросов («отдел Абсолютного Знания») до исследования истории чародейства и волшебства («Изба на курьих ногах»).
Стругацкие попытались уйти от прямых параллелей в сторону максимального обобщения. В финальный вариант рукописи не попал, например, «отдел Цирковой техники», придуманный Борисом Стругацким по аналогии с отделом астрометрии, некогда уважаемой астрономической отрасли, в 1960-х переживавшей тяжёлый кризис.
Зато появился «захудалый, запущенный отдел Предсказаний и Пророчеств», который, однако, не спешат закрывать. Такое подразделение существовало, наверное, в каждом советском НИИ, и часто не в единственном экземпляре…
Конечно, в работу Пулковской обсерватории 1960-х активно вмешивались чиновники. То же происходит и с НИИЧАВО.
Большинство конфликтов повести «Понедельник начинается в субботу» построены на контрасте. Всемогущие маги живут по законам бюрократического учреждения с бесконечным документооборотом, обязательными выездами в колхоз, комсомольскими собраниями и заседаниями ученого совета.
Пока Стругацкие мягко иронизируют. Но потом, в прямом продолжении, в «Сказке о Тройке», гротескный бюрократический аппарат, против которого уже бессильны чародейство и волшебство, станет объектом ядовитой сатиры.
Нужно сказать, что некоторые прототипы героев «Понедельника» легко узнаваемы, другие требуют пояснений.
Персонажей повести можно условно разделить на три группы.
Во-первых, это герои, позаимствованные у других писателей. Например, самовлюбленный зануда Мерлин, вечный претендент на пост главы «отдела Предсказаний и Пророчеств», явился из романа Марка Твена «Янки из Коннектикута при дворе короля Артура».
Другие персонажи списаны с коллег Бориса Стругацкого по научному сообществу. Так, прототипом директора НИИЧАВО, двуликого Януса Полуэктовича Невструева, стал астроном Александр Александрович Михайлов, с 1947 по 1964 год занимавший пост директора Пулковской обсерватории.
Наконец, третья категория — это герои, наделённые узнаваемыми чертами советских писателей. Так, Фёдор Симеонович Киврин, заведующий «отделом Линейного Счастья» - дружеский шарж на Ивана Антоновича Ефремова, автора «Туманности Андромеды», «Часа Быка» и «Таис Афинской».
Особняком стоит образ профессора Амвросия Амбруазовича Выбегалло. В нём соединились черты академика Лысенко и фантаста Александра Казанцева, сыгравших роковую роль в истории советской науки и советской литературы. Кроме того, неистребимые «-изьмы» в речи Выбегалло напоминали о публичных выступлениях Никиты Сергеевича Хрущева...
Вокруг «Понедельника» сложился целый корпус легенд, иногда весьма показательных.
Например, сотрудники Пулковской обсерватории до сих пор с удовольствием рассказывают о диване из вычислительного центра, который якобы стал прототипом дивана-транслятора, вокруг которого разворачивается действие первой части повести.
Между тем ударная фраза «ДИВАНА НЕ БЫЛО!!!» впервые появилась в том самом легендарном первом черновике, написанном Борисом Стругацким в соавторстве с Лидией Камионко на Кисловодской горной станции, и к Пулковской обсерватории никакого отношения не имела...
Другой пример. В Романе Ойре-Ойре узнают одного из основателей советского программирования Михаила Романовича Шуру-Буру...
Но на самом деле Ойра-Ойра — один из полностью вымышленных героев «Понедельника». Его фамилия имеет совсем другое происхождение и другой смысл.
Вот что об этом сказал Борис Стругацкий:
«Я не помню уже в точности, но мы вычитали в какой-то книжке или услышали от знакомых, что „ойра-ойра“ — это такой танцевальный припев у цыган. Что-то вроде русского „тра-ля-ля“ или „ой-люли“. Такой фамилией мы хотели подчеркнуть цыганское происхождение горбоносого Романа».
Ещё одна легенда связана с профессором Выбегалло. Из-за сходства фамилий его иногда ассоциируют с Азазелло из «Мастера и Маргариты».
Этот миф опровергается проще всего.
«Понедельник» был завершён в 1964 году, а роман «Мастер и Маргарита» был впервые опубликован только три года спустя, в 1966–1967 годах, на страницах журнала «Москва». Только тогда братья Стругацкие смогли познакомиться с Азазелло, Бегемотом, Воландом и прочими персонажами Михаила Булгакова...
Девять десятых программиста
Саша Привалов — идеальный главный герой для повести «о магах и чародеях», безупречный сторонний наблюдатель, органически чуждый всему потустороннему, иррациональному, волшебному. Человек будущего с переднего края науки, представитель редкой и престижной профессии, но — парадокс! — именно в таких людях остро нуждается НИИЧАВО.
«„Вам действительно так нужен программист?“ — спросил я. „Нам позарез нужен программист“. — „Я поговорю с ребятами, — пообещал я. — Я знаю недовольных“. — „Нам нужен не всякий программист, — сказал горбоносый. — Программисты — народ дефицитный, избаловались, а нам нужен небалованный“. — „Да, это сложнее“, — сказал я. Горбоносый стал загибать пальцы: „Нам нужен программист: а — небалованный, бэ — доброволец, цэ — чтобы согласился жить в общежитии…“ — „Дэ, — подхватил бородатый, — на сто двадцать рублей“. — „А как насчет крылышек? — спросил я. — Или, скажем, сияния вокруг головы? Один на тысячу!“ — „А нам всего-то один и нужен“, — сказал горбоносый. „А если их всего девятьсот?“ — „Согласны на девять десятых“»...
Братья Стругацкие увлеклись кибернетикой ещё в середине 1950-х, вскоре после выхода этапной статьи Сергея Соболева, Анатолия Китова и Алексея Ляпунова «Основные черты кибернетики» в августовском номере журнала «Вопросы философии» за 1955 год, когда информация о существовании в СССР малой электронной счетной машины (МЭСМ) и быстродействующей электронно-счетной машины (БЭСМ-1) перестала быть «страшной государственной тайной»...
Впервые к этой теме соавторы обратились на страницах рассказа «Спонтанный рефлекс» (1958). Инопланетный корабль, управляемый логической машиной, появляется в их повести «Извне», написанной в 1957–1958 годах и впервые опубликованной в 1960 году.
В рассказе Стругацких, получившем название «Испытание СКИБР» (1959), подробно описан универсальный кибернетический комплекс, оснащенный дистанционными машинами-разведчиками. В «Забытом эксперименте» (1959) Стругацкие используют слово «кибер» «для обозначения любой достаточно сложной многофункциональной „разумной“ машины», вероятно, впервые в отечественной фантастике.
Впрочем, неофитский восторг вскоре схлынул. Настало время напряженной практической работы.
Лаборатории и отделы электронно-вычислительной техники открывались при вузах и НИИ по всей стране. Ещё недавно полузапретная, ославленная в прессе как буржуазная лженаука, кибернетика стремительно превращалась в один из самых ярких символов ранних 1960-х наравне с космонавтикой. «Мыслящие машины» всех типов заполняли страницы советской фантастики.
Этот прорыв кибернетики из закрытых исследовательских центров и военных лабораторий на первые полосы центральных газет стал своеобразным символом «оттепели», важным этапом обновления...
Примерно то же происходит с чародейством и волшебством в «Понедельнике». Иррациональное рационализируется и становится на службу человечеству. То, что ещё недавно представлялось мракобесием, суеверием, опасным предрассудком, на глазах превращается в перспективную научную отрасль, в дисциплину, которая подчиняется строгим внутренним законам.
И так же, как любая другая отрасль, нуждается в точных расчетах, тщательной систематизации и сложных математических моделях. Что возвращает нас к кибернетике, вычислительной машине «Алдан» и ленинградскому программисту Саше Привалову, который позарез нужен НИИЧАВО - Научно-исследовательскому институту чародейства и волшебства…
Гво́здики братьев Стругацких
В 1960-х Стругацкие активно экспериментировали, учились у классиков и вырабатывали свой индивидуальный подход. Причем экспериментировали не только с фабулой, композицией, но и с языком.
В период работы над «Понедельником» Стругацкие, как и значительная часть советской интеллигенции и молодёжи, переживали страстное увлечение Эрнестом Хемингуэем и осваивали его «телеграфный» стиль. Лаконичные фразы, минимум прилагательных, энергичные глаголы действия, сдержанность при описании экстремальных ситуаций, передача переживаний через язык тела — всё это выдает влияние «папы Хэма».
К собственным находкам братьев-соавторов относится то, что Стругацкие называли «гво́здиками». В интервью «Без напарника» Борис Натанович рассказывает:
«Мы стремились на каждой странице забивать два-три „гво́здика“ — это могли быть какие-нибудь хохмы, или редкие обороты речи, или, скажем, неожиданные эпитеты, — словом, нечто такое, за что цепляется внимание читателя».
В качестве таких «гвоздиков» Стругацкие охотно использовали неологизмы. В «Понедельнике», например, только профаны называют волшебную палочку волшебной палочкой, профессиональные маги и чародеи именуют её исключительно «умклайдетом».
Борис Стругацкий вспоминает :
«Насколько я помню, название это возникло так: я взял немецко-русский словарь, раскрыл его наугад и наткнулся на слово umkleiden. Звучание нам понравилось, мы поиграли этим словом так и сяк — образовался „умкляйдет“».
Ну и конечно же, «Понедельник» подарил нам, читателям, массу запоминающихся фраз и афоризмов. В 1960–80-х любители фантастики могли часами перекидываться цитатами из Стругацких.
По этим репликам узнавали своих:
«Человек — это промежуточное звено эволюции, необходимое для создания венца творения пpиpоды — рюмки коньяка и дольки лимона»,
«Не чай он там пьёт»,
«Я по натуре не Пушкин, я по натуре Белинский»,
«Так вот и возникают нездоровые сенсации»,
«Совершенно секретно. Перед прочтением сжечь»...
И, конечно, слова Кристобаля Хозевича Хунты о задаче, которая не имеет решения:
«Мы сами знаем, что она не имеет решения. Мы хотим знать, как её решать. <…> Бессмыслица — искать решение, если оно и так есть. Речь идет о том, как поступить с задачей, которая решения не имеет»...
С легкой руки Стругацких эта фраза вошла в лексикон научных сотрудников и стала своего рода девизом нескольких поколений советских ученых...
Диалог между текстами ...
Но чаще всего в «Понедельнике» роль «гвоздиков» играют цитаты и литературные аллюзии. Повесть насыщена ими так плотно, как ни одна другая вещь Стругацких.
Диапазон источников невероятно широк, от Откровения Иоанна Богослова до журнала «Вопросы философии» за 1959 год, от Цицерона до Станислава Лема и от «Грядущего Хама» Дмитрия Мережковского до «12 стульев» Ильи Ильфа и Евгения Петрова...
В первой части повести, «Суете вокруг дивана», это очевидные отсылки к «Руслану и Людмиле» и другим произведениям Пушкина, повестям Гоголя и Алексея Николаевича Толстого — но не только.
Развернутые цитаты из экзотических источников вроде «Основы Упанишад (Дух Упанишад). Сборник выдержек, афоризмов, изречений, текстов из «Упанишад», священных индусских книг» 1909 года или работы Павла Карпова «Творчество душевнобольных и его влияние на развитие науки, искусства и техники» добавляет происходящему нотку абсурдности.
Фрагменты из оды Михаила Хераскова «Добродетель» подчеркивают архаичность «памятника соловецкой старины» Избы на курьих ногах, куда определяют на ночлег Сашу Привалова...
Во второй части, «Суете сует», Стругацкие цитируют «Гаргантюа и Пантагрюэля» Франсуа Рабле в переводе Владимира Пяста. Реплики профессора Выбегалло на искаженном французском позаимствованы из «Войны и мира» Льва Толстого.
Наконец, в третьей части, «Всяческая суета», в эпизоде, посвящённом путешествию Привалова в описываемое будущее, братья-соавторы иронически обыгрывают сочинения советских фантастов 1950–60-х: «Победителей недр» Григория Адамова, «Гриаду» Александра Колпакова (была первой фантастической книгой, прочитанной мной), «Суэму» Анатолия Днепрова, «Пути титанов» Олеся Бердника, «Туманность Андромеды» Ивана Ефремова, «Гостя из бездны» Георгия Мартынова...
В основном это беззлобное подтрунивание. К большинству упомянутых писателей братья Стругацкие относились с симпатией, с некоторыми дружили, а перед Ефремовым и вовсе благоговели.
«Досталось» в этом эпизоде, в этой части повести и классике мирового масштаба. Фраза о совершенном обществе, где все граждане «богаты и свободны от забот, и даже самый последний землепашец имеет не менее трех рабов» — очевидная отсылка к античным и средневековым утопиям, начиная с «Диалогов» Платона и заканчивая «Городом Солнца» Томмазо Кампанеллы и «Утопией» Томаса Мора.
Но не всегда это очевидные источники.
«Понедельник» начинается фразой «Я приближался к месту моего назначения», дословно позаимствованной из второй главы «Капитанской дочки».
В начале 1990-х писатель-фантаст и переводчик Александр Александрович Щербаков (1932-1994) предположил, что своим появлением у Стругацких такой «зачин» обязан не столько Пушкину, сколько Александру Григорьевичу Архангельскому (1889 — 1938), написавшему около 1937 года серию прозаических пародий, начинавшихся именно с этих слов...
Думаю, что благодаря такой постмодернистской цитатности, интертекстуальности, непрерывному бахтинскому диалогу между текстами, «Понедельник» заметно выделяется на фоне советской фантастики шестидесятых, да и советской литературы в целом.
Правда, сами Стругацкие относились к «сказке для научных сотрудников младшего возраста» весьма спокойно. В интервью Борис Стругацкий признаётся с некоторым недоумением:
«Мы никогда не считали „Понедельник“ программным произведением. Это был капустник, „развлекуха“, „беззубое зубоскальство“ (как сказали бы Ильф с Петровым). Да и популярность его не так уж велика: научники, студенты „естественных“ вузов, вундеркинды из ФМШ — вот и весь его „ареал существования“. Заметьте, что продолжение „Понедельника“ („Сказка о Тройке“) — повесть значительно более серьезная — не имеет и этой аудитории. Народ любит развлекуху. По крайней мере, en masse (как сказал бы Амвросий Амбруазович)».
И всё же, вопреки скепсису Бориса Стругацкого, именно этот капустник стал для нескольких поколений советских и русских читателей олицетворением «идеальных 1960-х», с их азартом и энтузиазмом, наивностью и искренностью, воодушевлением и молодым запалом…
Ну а маги из НИИЧАВО, искренне влюблённые в свою работу, считавшие творческий труд главной жизненной ценностью, стали неким образцом для подражания, символом веры в то, что эпохи сменяются, кризисы приходят и уходят, а понедельник по-прежнему начинается в субботу. По крайне мере для меня...😀
Все иллюстрации для публикации взяты в свободном доступе сети Интернет.
Напомню, что на своём канале сформировал и поддерживаю тематические подборки публикаций, связанных с историей мировой и русской культуры, историей Москвы, литературой, литераторами и другие ...
Взгляните, например, на такие подборки (на них можно перейти простым кликом на картинку):
«О литературе и литераторах»,
«Мой Великий Учитель»,
«Лев Толстой»,
«Мой любимый Михаил Булгаков»,
«История районов Москвы и исчезнувшие поселения».
Вдруг найдёте что-то интересное или неожиданное для себя ? ..
Посмотреть тематические подборки публикаций, полистать другие статьи и подписаться на канал «Московский летописец» можно здесь.
Источники и полезная литература :
1. Володихин Д. М., Прашкевич Г. М. Братья Стругацкие (ЖЗЛ). — М.: Молодая гвардия, 2012.
2. «Комментарии к пройденному» Бориса Стругацкого (эл.версия)
3. Материалы с сайта arzamas.academy.
4. Материалы с сайта «Аркадий и Борис Стругацкие».