Кто они — люди за штампом «стигматизированные слои населения»? О чем думают и как живут? И как можно им помочь? На эти и другие вопросы отвечают приглашенные эксперты в новом выпуске подкаста «Нечего носить?».
Стигматизация — формирование негативного отношения к отдельному человеку или к группе людей из-за психологических, интеллектуальных, физиологических и любых других особенностей.
Мы пригласили представителей фондов, которые помогают людям, столкнувшимся со стигматизацией. У нас в гостях Дарья Байбакова — директор московской Ночлежки, Анастасия Бабичева — член совета фонда SILSILA, руководительница проекта «Знание остановит гендерное насилие», Игорь Пчелин — председатель фонда борьбы со СПИДом «Шаги», Елена Гордеева — заместитель директора «Центра содействия реформе уголовного правосудия».
Как правильно обращаться к людям из стигматизированных слоев населения и какие слова точно не стоит употреблять
Дарья Байбакова: Мы в Ночлежке помогаем бездомным людям. Работаем, чтобы бездомный человек мог максимально быстро выбраться с улицы и вернуться в свою привычную жизнь.
В отношении бездомных не стоит употреблять аббревиатуру БОМЖ, которая довольно распространена до сих пор. Хотя со временем кажется, что как минимум журналисты используют эту аббревиатуру все реже и реже. Мы с коллегами этому очень радуемся. Лучше говорить «бездомный» или «человек с опытом бездомности». За аббревиатурой, к которой все привыкли, ничего содержательного не стоит. Непонятно, что такое «определенное место жительства». С другой стороны, БОМЖ — это такой штамп, который как будто человека характеризует. Но бездомность — это не характеристика, это период в жизни. Можно быть студентом, разведенным, безработным, а можно — бездомным.
Анастасия Бабичева: Я много лет работаю с проблемой насилия, преимущественно домашнего. Приоритет моей работы — профилактика. А она всегда начинается с работы со стигмой. В профессиональном сообществе под запретом фраза «жертва насилия». Потому что вернуть человеку, пережившему насилие, субъектность и авторство своей жизни — это конечная цель всей нашей работы. Называя этого человека жертвой, мы свои усилия обнуляем, потому что жертва — это роль пассивная. С ней что-то происходит, на неё кто-то воздействует. Субъектности тут нет.
Следующий вопрос очень чувствителен — как называть того, кто совершает насилие? Насильник — это табу. Мы не развешиваем ярлыки и не стигматизируем. В рамках работы с такими людьми наша конечная цель — дать человеку альтернативный паттерн, возможность перестать выбирать именно насильственное поведение.
Агрессором я тоже предпочитаю не называть людей, совершающих насилие. Потому что агрессия и насилие — это принципиально разные вещи. Первое — нормальная эмоция, а второе — поведение. Поэтому в этом сложном случае остается формулировка «автор насилия». Кому-то комфортнее говорить «актор насилия», от английского act, совершать. Это даже точнее, но для русского чуждо.
В вопросе миграции тоже часто используют дегуманизирующую лексику. Мы все очень любим говорить «поток мигрантов» — это табу. Это не поток, это люди. Тут есть большая разница между понятиями: «миграционный поток» — это то, что рисуют на геополитических картах. А мигранты — это люди.
Елена Гордеева: Одно из направлений нашей организации — поддержка женщин в заключении. Мы оказываем помощь правовую, социальную, гуманитарную. Передаем средства гигиены, одежду, медикаменты. С коллегами между собой мы так и говорим — заключенные или освободившиеся. Все годы работы организации стараемся убрать стигму из этих слов и из отношения к людям.
Например, когда человек находится в воспитательной колонии, то там ребята учатся в школе. Десятилетиями существовал штамп о том, что человек окончил учреждение ФСИН. С таким аттестатом пути, как правило, были закрыты. Это отмечалось и в трудовой книжке. После освобождения, соответственно, на работу никто не брал. Сейчас это тоже есть, но уже чуть-чуть меньше.
Когда мы общаемся напрямую с заключенными или освободившимся, обращаемся только по имени и отчеству. Потому что люди годами существуют в совершенном неуважении, мы стараемся это исправить.
Игорь Пчелин: Мы работаем с людьми, имеющими социально значимые заболевания, их близким окружением и родными. Мы не говорим «больной СПИДом или ВИЧ». Это медицинская терминология, которая переросла в стигму. С удаления самостигмы начинается принятия диагноза и себя.
Одна из групп, с которой мы работаем — секс-работники. Мы транслируем этот термин в сообщество, чтобы люди сами себя так называли. Не «проститутка», «давалка», или ещё что-то. В сообществе это очень самостигматизированно. И теперь мы видим изменения на уровне самосознания, не только лингвистики.
Другая группа, с которой мы работаем — это наркопотребители и наркозависимые. Слово «наркоман» — это неприемлемо. Есть много синонимов, в том числе аббревиатуры, но их я не люблю. Аббревиатура — это начало стигмы.
При этом, есть разница между наркопотребителем и наркозависимым. Потому что зависимым человек остается практически на всю жизнь. Он живет с этим, ежедневно преодолевает себя. Наркопотребитель — тот, кто именно сейчас находится в потреблении.
Причины возникновения стигматизации
Анастасия Бабичева: Я считаю, что стигма появляется из нашего инстинкта выживания. Помогает выживать сигнальная история «свой-чужой». Если это чужой, я должна быть бдительна, чтобы выжить. А когда мы обвиняем людей или стигматизируем, то нам сложно признать мысль, что со мной тоже может случиться что-то плохое. Если я все буду делать правильно, то у меня все будет хорошо. А если у кого-то все плохо, то мне гораздо проще считать, что он что-то сделал неправильно. Он чужой, он виноват.
Дарья Байбакова: Я согласна. А после этого происходит удивительная вещь: когда в отношении каких-то людей у нас очень мало информации, то нет знаний для того, чтобы разобраться в ситуации. Но наш мозг подкидывает очень понятные и стереотипные шаблоны. Если он бездомный, то, наверное, алкоголик или тунеядец?
А ещё, конечно, начинается всё с семьи. Есть родители, которые приводят детей волонтёрить к нам. А есть родители, которые нам звонят и спрашивают: «Можно привести ребенка? Чтобы посмотрел, что с ним будет, если начнет плохо учиться в школе». Таким детям, конечно, тяжело будет разбираться с этой стигмой.
Как бороться со стигмой
Анастасия Бабичева: Я для разнообразия предлагаю отменить борьбу. Не представляю, как можно бороться с представлением, которое существует в культуре. Мы сами — продукты культуры. Поэтому предлагаю сменить метод, работать через принятие себя, разрешения.
Игорь Пчелин: Золотые слова. Это не борьба. Я хочу быть свободен от стигмы. И мне это приносит кайф — находить закопанные в себе стигматы.
Полную версию разговора слушайте в новом выпуске подкаста «Нечего носить?». Мы узнали, каких успехов в работе со стигмой добились профильные НКО за последние несколько лет. Спросили кого надо — а вам осталось только послушать.