Тяжёлые дни настали для всей семьи. Эти горькие дни нестерпимого ожидания неумолимой неизбежности... А самое горькое и обидное, что ничего с этим не поделать, ничего нельзя исправить или изменить. Никто не в силе повернуть время или просто остановить его... Остаётся только смириться, принять...
Георгий был женат, сын маленький, а у них снова пополнение, да сразу двойня. Только слишком тяжёлые были роды, две дочки родились, а вот их мать умерла. Георгий тогда остался один с тремя крохами на руках. Мать приехала из деревни, помогала ему.
А Полина в то время тоже стала вдовой, у неё тоже двое совсем маленьких ребятишек.
Вот и получилось так, что она стала помогать Георгию присматривать за его детьми, кормить младенцев своей грудью, вместе со своим маленьким сынишкой.
Ну а потом как-то прикипела к этим детям, уже не могла их бросить, все они для неё стали словно своими, родными. Ну как их можно бросить? Да и Гоша совсем не разделял всех детей, теперь они все стали словно его родные, за каждого душа болит. И сама Поля ему по сердцу, как-то сразу они потянулись друг к другу душами, словно всю жизнь бок о бок прожили.
Раньше просто знали друг друга, здоровались, разговаривали, а теперь вдруг общее горе объединило их, а оказалось, что они словно созданы друг для друга. Так хорошо им вдвоём, без слов понимают друг друга, во всём помогают, во всём поддерживают, каждый благодарен другому за поддержку, каждый старается взять на себя побольше работы, чтобы разгрузить другого, облегчить его жизнь, а в итоге получается, что всё делают сообща, нет поводов для ссор и недовольства.
Ну а постепенно они настолько привыкли и привязались друг к другу, что и правда стали одной большой и дружной семьёй.
Оба много работали, трудновато было, уставали, но как-то даже не обращали на это внимания. Теперь они постепенно и правда стали как две половинки одного целого.
Потом Полина родила совместного сына. Потом усыновили троих ребятишек, которые остались без родителей после пожара. Свои, односельчане. Ну нельзя же было деток в детский дом в город отправить, плохо им там будет. Дети должны расти в семье, у них обязательно должны быть мама и папа.
Так и жили своей большой и дружной семьёй. Мама Полины к ним переехала, помогала. Потом Полина ещё одну дочку родила.
Дом свой увеличили, появился большой пристрой, чтобы всем хватало места. Всем селом помогали, руководство помогло с материалами, выделили за счёт совхоза. Все родственники да и многие сельчане помогали в строительстве.
Ну а теперь все дети давно взрослые, все выучились, создали свои семьи. Разъехались по всей стране. У всех тоже многодетные семьи, только у младшей Насти всего трое. Муж у неё рано погиб, одна она их воспитывает. Но семья у них не просто большая, а все очень дружные, друг за друга горой стоят. Случись у кого беда или большая радость - все как по команде и звонят, и приезжают, и помогают кто чем может, всегда подставят плечо. 53 внука есть у Гоши с Полей, 18 правнуков.
Они давно живут в городе, дети купили родителям квартиру, всегда во всём помогают, заботятся. Ну а в старом доме давно сделали капитальный ремонт, благоустроили. Теперь там сын Степан живёт со своей семьёй, 8 детей у них, уже 5 внуков.
Гоша и Полина 59 лет прожили вместе. Чего только не было за это время, и горе, и радости, и взлёты, и падения, и болячек нажили оба по огромному "букету". А вот сейчас Полине совсем худо. В больнице несколько раз лежала, теперь дома лежит. Врачи уже отказываются держать её в больнице, так и говорят, что это возраст, а от этого нет лекарств. Не надо мучить её, не помочь здесь никакими лекарствами и уколами. Надо просто окружить дома вниманием и любовью, дать ей спокойно уйти... Это неизбежно, совсем мало ей осталось...
Ксения, дочка, сейчас постоянно находится с родителями. Отец всегда называл её Ксеня, потом сократил, стал говорить просто Сеня. Так с его лёгкой руки и стала она для всех Сеней, Сенькой.
Все дети и внуки уже побывали у родителей, каждый спешил успеть побыть с родителями, успеть проститься. Потом вновь разъезжались, постоянно звоня и спрашивая, как дела, нужно ли приехать и что-то помочь? Все переживают и осознают, что исправить уже ничего не возможно, каждый готов принять неизбежное. Больно на душе и страшно, но ничего с этим не поделать...
Только Георгий никак не может смириться. Его сердце никак не может принять этого факта.
Он часами сидит у постели Полины, держит её за руку, или молчит, глотая слёзы, или что-то рассказывает, вспоминая какие-то случаи из их жизни, гладит её волосы, причёсывает, даёт водичку, вливая ложечкой ей в рот, смачивает её губы, прижимается морщинистой щекой к её щеке, что-то шепчет ей на ухо...
Полина уже не разговаривает, иногда просто открывает глаза и смотрит куда-то вдаль или в глубину себя, но больше просто лежит с закрытыми глазами. Ни то спит, ни то просто в забытьи.
Гоша выходит из комнаты, шёпотом разговаривает с дочерью. На него невозможно смотреть, сердце разрывается от жалости, он теперь словно беспомощный ребёнок, которого очень обидели, а он не знает как быть, не может найти выхода... Он или эмоционально старается что-то доказать, объяснить дочери, словно надеясь, что она может найти правильное решение и сможет ему помочь, то безнадежно причитает, сокрушается, плачет...
А она усадит его рядом с собой на диван, обнимает, гладит, как ребёнка, он прижимается к ней, рыдает в её плечо и без конца причитает:
- Нет, Сеня, ну как же так?! Вот скажи ты мне - где она, эта справедливость?! Ну ведь не правильно это! Ни так должно было всё быть! Ведь я старше матери почитай на два года - значит я должен первый! И ведь известно, что женщины дольше живут, чем мужики. А тут... Это она должна меня в последний путь проводить, а не я её!
- Нет, Сенька, почему так? Ты скажи мне - почему?! Вот лежит моя Полюшка без сил, а меня никакая холера не берёт! Разве это правильно?! Ведь у меня болячек столько, что на десятерых хватит, а вот ничего - живу! Почему так?! А ведь это я должен бы сейчас там лежать, а не она, моя голубушка!...
- Ой, Сенечка, как же мне больно, как тяжело... Это ведь не Поля сейчас там мучается, помирает... Это моя душа в ней помирает сейчас, мается... Она ведь у нас одна на двоих... А вот скажи мне, как мне жить-то потом без души? Нет, без души человек жить не может...
- Ты не думай, Сеня, я ведь плачу не потому что боюсь. Мы ведь с Полей оба давно знаем, что наш век подходит к концу. Всё правильно. Пора нам уже. И не страшит меня смерть, нисколько не страшно. Давно ждём, и готовы давно к этому... Вот только обидно, что она туда раньше меня собралась, ну как я один здесь без неё смогу?! Нет! Это никак не возможно! Я вот думал, что может мне выпить зараз все эти её лекарства, чтобы вместе с нею уйти? Но не смогу. Грех это большой, а значит мы там порознь будем. А так нельзя. Нельзя нам с нею порознь, мы и там должны быть вместе! Понимаешь?! И где моя-то смертушка запропастилась, почему за мной не идёт никак?!
- Ой, Сень, я вот всё думаю - может я чем обидел Господа нашего, чем прогневил Его невольно, что не хочет он меня к себе забирать? Не заслужил я такой милости уйти раньше моей голубушки? Может специально не забирает меня, чтобы дать ещё помучаться - ведь без неё это уже не жизнь будет, а мука... Или может наоборот - в этом и есть Его справедливость? Ведь уйди я раньше, так ведь тогда Полюшке бы страдать пришлось... Она ведь тоже сильно бы страдала и переживала... Нет. Тогда всё правильно. Тогда всё справедливо. Пусть уж лучше я пройду через всё это, а она уйдёт в мире и покое... Ничего. Я выдержу. Я потом к ней отправлюсь. Всё равно вместе с нею будем, никак нельзя нам порознь...
Полина ушла ночью, во сне. Без мук и страданий. Гоша сидел рядом, обнимал её, прижавшись к её щеке, словно пытаясь ещё ненадолго задержать её здесь, рядом с собой...
А потом вдруг стал снова деловитым, собранным. Давал распоряжения, что и как нужно сделать, ничего не упустить, всё предусмотреть, лишь порой, отвернувшись от всех тайком вытирал выступившие слёзы с покрасневших воспалённых глаз.
Сказал, чтобы не вздумали надевать на мать новое платье и туфли. Вот это - её самое любимое. Она предпочитала его носить в самые торжественные случаи, любила очень. И туфли вот эти - они лёгкие, удобные. Их она тоже любила, нигде не давят, не натирают. И всё это совсем не старое. Красивое, удобное, а главное - любимое.
Сам съездил с детьми на кладбище. Выбрал место сразу для двоих. Выбрал памятник тоже один на двоих. Скромный, без излишеств. И оградку скромную. Сказал, что это всё уже вовсе не для них, они ведь не здесь, они в другом мире вдвоём будут жить и здравствовать. За ними сверху наблюдать и оберегать. А здесь - это просто для детей, чтобы было куда прийти, вспомнить их. Ни к чему здесь ни роскошь, ни показуха. Пусть всё будет скромно, как и жили они всегда скромно...
Отдал детям деньги, что скопили они именно для этого. Дети конечно захотят, как всегда, все скинуться, сделать всё наилучшим образом, но он желает чтобы ничего этого не делали, им этого не нужно! А показуха для людей - ни к чему.
Весь день суетился Георгий - всё надо продумать, всё успеть, всё оформить и закупить... Он вдруг словно даже помолодел, силы откуда-то появились. Сгорбленная спина и опущенные плечи вдруг даже словно расправились. Снова сосредоточенный, деловой, хозяйственный. Дети не спорят, делают всё так, как он говорит.
До поздней ночи все суетились, обсуждали, вспоминали, думали. Спать легли за полночь.
А утром Георгий не проснулся... Лежал спокойный, вроде даже с какой-то застывшей улыбкой на лице...
Успел. Не отпустил свою голубушку одну. Теперь они больше никогда не расстанутся.
ИВ
Советую прочитать:
