День седьмой
- Теперь по всем каналам только Борис… - прогягивает Килька, отреченно и понуро щелкая пультом, – даже президент помолодел и агитирует принять Нового Мессию.
Марк молчит, переваривает страшную смерть Хворостинского. В душной, парящей обстановке дома, в полумраке зашторенной наглухо кухни – тихо, и капает в раковину вода.
- Как жить? – Килька сжимает мощные кулаки и дергает плечами. – Ведь мы, - причина… А я поддался, дурак! Захотел без усилий и тренировок, - сильного тела…
Марк глядит перед собой с тупым равнодушием, впрочем, этот взгляд для него обычное дело. В телевизоре смиренно улыбающийся Борис вещает о прелести вечной жизни тех, кто успел преобразиться и недостатках тех, кто не успел или не захотел.
Шаркая тапками, вошла мать, залезла в аптечку, достала лекарства:
- Давление скачет, Маркуша, жарко как никогда…
Задумчиво Марк отвечает:
- Полежи, мам, не вставай…
Мать вздыхает:
-З ря может я отказалась? Все, вон, молодые,… никакого давления…
- Не начинай, мам!
- Эх, был бы жив твой папа, он бы меня поддержал, а если и нет, то старились бы вместе, всяк вместе веселей… - на глазах у старушки слезы, дрожащей рукой, она подносит стакан ко рту и запивает таблетку. Крутит в руках стакан, – Поздно уж, вчера надо было… - и также шаркая, плетется в спальню, – Какой был человек твой папа, жили, душа в душу!
- До сих пор переживает смерть отца,… никак успокоиться не может… - объясняет Марк другу, - Мне десять было, когда он начал свой эксперимент, а когда исполнилось одиннадцать, его не стало!… Коллеги его, до сих пор не могут ответить, где он взял бешеную собаку,… и сферическое оборудование, кстати, что мы использовали при создании Бориса - отца… и нетипично оно для восьмидесятых,… да и для нашего времени тоже… оно будто и не с Земли вовсе…
Грудь Марка колышется от судорожного дыхания, глазки-щели бегают в поисках ответов, - но ничего.
- Мама носила ребенка, так из-за трагедии случился выкидыш. В один день она лишилась мужа и сына, а я отца и брата,… а мать после случившегося сдала, работать не могла, медик она по образованию… жили крайне бедно, на пенсию…
Килька грустно и отстраненно качает стриженой головой:
- Так это оборудование твоего отца? А я-то думаю, где ты взял такое?
Внимание друзей отвлекает Борис, поскольку речь его становится напористой.
- Никакой грех не возбраняется молящемуся мне! Я здесь, и прощаю все! Не надо каяться, не надо сокрушаться о содеянном, и искупление не нужно мне! По присутствию моему в ваших мыслях и душах я прощаю… - взгляд стал мягким и любящим. – А для тех, кто не захотел молодости и здоровья, - сделал ударение, – именно для тех, кто по каким либо причинам не смог отречься и испить, возможно потому, что молод, здоров, красив и без этого,… для таких, у меня есть особый подарок...
Борис прошел к столу, камера за ним. На столе кирпич белого хлеба, и графин с бордовой жидкостью.
- Преломите хлеб со мной, и глотните вина! – он отломил от буханки и налил в стакан, - Преломите, и хлеб ваш насущный станет золотом! Помолитесь и будьте через причастие - причастны к делам моим!
Борис откусил и сжевал кусочек, запил из стакана, и улыбка заиграла ямочками на щеках:
- Что предлагал вам «предыдущий», принять с причастием? Соединение с ним же? Не кажется вам это глупым, нереальным и не имеющим материальной основы? На какой ляд вам это соединение, если жизнь полна тягот и лишений? Еще вопрос. Когда? Когда оно произойдет, - соединение? После жизни на грани выживания? После смерти? В раю? А если вы добывали хлеб не совсем честно, по причине безвыходности, так и совсем не видать вам соединения того?
Черные кудри Бориса прыгают от возбуждения.
- Причаститесь с мыслью о богатстве земном, живите здесь и сейчас, и будет вам по причастию благо!… Создайте свой рай, рай на земле! Двенадцать часов у вас на раздумья,… успейте!
Борис закончил с благовестием и заговорил о допущении грехов. О медицинской необходимости прелюбодеяния, новизне ощущений мужеложества и правдивости лжи, и еще много о чем, а в голосе его столько убеждения и святости, что и самый матерый скептик поверит, что любой грех – сама чистота.
Марк берет пульт у Кильки и выключает телевизор.
- Теперь он пытается купить тех, кто не отрекся,… подменяет богатства духовные, богатствами материальными…
В кухню снова вползает мать, достает из хлебницы батон и рыщет по шкафам:
- Маркуша, ты не видел, где-то здесь был кагор…
- Мама, не вздумай! Зачем тебе золото?
Мать всхлипывает:
- Мне незачем, тебе… все ж тебе и достанется, поживешь,… ты у меня в детстве не доедал, в обносках ходил, так хоть состаришься как человек!
Марк встает, как гора возвышается над крохотной сморщенной фигуркой:
- Ты у меня спросила? Нужны ли мне богатства такой ценой, ведь цена, - душа твоя!
Мать машет руками, моргает обиженно:
- Что за разговоры? И это с мамой? – развернулась на пятках и уходит, бурча – Кто-то молод, кто-то богат, а мы… душа! Сказано же, - грехи прощены! Не видит тебя папа!
- Куда катится мир? Неужели не понятно, что ничем хорошим это все не закончится? – вздыхает Марк.
Килька, совсем поникнув, отвечает:
- Не понятно… уж я-то знаю, и Белла знает,… интересно, как там она?
Словно в ответ ему, телефонный звонок, разрезает сжатый воздух. На проводе Белла.
- Марк, Андрей не с тобой? Я вчера пришла домой, здесь бардак, телевизор в гостиной разбит, пустые бутылки из-под спиртного и никого,… - голос обеспокоен и слаб, и вот-вот сорвется в рыдание – не с тобой? Может он с Эдуардом? Кто такой Эдуард? Кильку зовут Эдуард! – затем всхлипы, - Совсем забыла! Приходили из агентства, сказали, что Андрей умер, и похороны в субботу… он умер, а я виновата! – шмыганье носом, хлюпы и опять обеспокоенно, – Так ты не знаешь где мой блудный муж?
Тяжко Марку слушать бред сумасшедшей, а еще тяжелей осознать, что друга больше нет, недослушав, он кладет трубку и смотрит на Кильку. Тот ни живой, ни мертвый. Сильные руки тянутся к голове, сжимают виски.
- И я! Я тоже виноват! Я ударил его в тот момент, когда должен был поддержать! – только сейчас полное осознание, понимание и принятие. – Борис затуманил мой разум! Борис смог затуманить разум всех нас еще до своего рождения, убедив, что все получается по воле высших сил,… а Хворостинский чувствовал подвох! Старался предупредить нас, но мы его не слушали… Прости нас, Господи, мы не ведали что творили!
Килька стенает, корчится в душевной муке и невозможности повернуть время вспять и странно видеть его таким, но не менее странно, что по мере раскаянья тают подаренные Борисом мышцы, весь он становится тоньше, черты мельчают, снижается рост. Минута, и Килька снова Килька, как до преображения – угловатый, с фигурой подростка, близорукий и пегий.
Марк шепчет:
- Все, все, угомонись, не то вовсе растаешь…
Килька хлопает глазами, ощупывает себя, вздыхает облегченно и лопочет, глядя ввысь:
- Спасибо, Господи! Я прежний, а то не по себе было… - расправляет ставший мешковатым костюм, – Думать надо, как исправить ситуацию. Думать…
Марк по обыкновению вперивает взгляд в одну точку.
- Имитатор… оборудование отца,… запустить новый виток…
Килька перебивает:
- Зачем новый виток? Обойдемся старым, ведь сферы собраны, ведь в принципе, все готово,… останется лишь поместить частицу! - в возбуждении встает, отодвигает занавеску, выглядывает в окно, запускает в кухню несколько обжигающих солнечных лучей, гвалт двора, и бледнеет, – но делать это лучше не здесь,… глянь!
Подходит Марк. Под палящим, почти белым солнцем, - серыми тенями группы людей. Кто-то поет псалмы, кто-то вздымает руки к небу и благодарит Бориса, на лавочках распивают вино и закусывают хлебом, и люди пьяны уже, пьяны, счастливы и преступно беспечны.
Мужской хмельной бас, возмущенно препирается с приятным женским контральто:
- Я хотел всего лишь пенис! Для жены! Кто ж знал, что золото будут раздавать? Теперь пенис есть, а золото, - ту-ту! Знал-бы…
- Молитесь, и по вере вашей будет вам,…
- Молюсь…
- Значит, плохо молитесь!
- Хорошо я молюсь, только вот богатым становится тот, кто не взял преображение…
Марк двигает Кильку и задергивает штору. Килька присаживается, и лицо его, сосредоточенное - светлеет.
- Запустить частицу… Если высшие силы, что помогли нам создать Бориса полярные Богу, ведь частица имела отрицательный заряд, то эту мы сделаем полярной Борису, из частицы с положительным зарядом!
Марк оживляется:
- Отвезем оборудование на дачу, в старый дом, собственно, откуда оно и взято…отвезем, укроем, не думаю, что кому-то придет в голову помешать нам в этом забытом людьми месте… не раньше чем, - Марк глянул на ходики, – через одиннадцать часов,… надо проконтролировать мать…
Килька согласен, но есть но:
- На машине туда не проехать, а в поезде слишком много свидетелей, что если, Борис пронюхает где мы и постарается помешать… - молчание, обдумывание путей. – Вертолет! Здание, где располагается наша лаборатория, оборудовано вертолетной площадкой! И ей-богу, я видел там подходящий!
- Но как мы поднимем его в небо? У нас ни ключа, ни пилота…
Килька краснеет от гордости:
- Плохо вы меня знаете, профессор! Я не только прожженный и продвинутый хакер, а вы вероятно в курсе, что хакеры сейчас умеют находить ключи от всех дверей, но и в компьютерной симуляции пилотирования и полетов мне нет равных!
- Вот и проверим!
- Ха, вот и проверим!
Тяжело ожидание. Тяжело и тревожно. Выкрики с улицы нарастают, - люди пьяны уже в стельку и распаляются до безумия в чистом виде.
- Грехи прощены! Аллилуйя Святому Борису!
- Дарующий спасение!
- Причастимся?
- Что же, можно. Вина, правда, нет уже, зато есть водочка…
- Мы причастны к добрым деяниям его!
Несколько раз, в кухню выходит мать, видит сидящих броней друзей, машет досадливо на них рукой, и с бормотанием уходит обратно в спальню.
- Эх, не видит папа! Ну что за упрямец, и в кого такой?
Белла звонит на протяжении дня, - спрашивает, где муж, затем вспоминает о его гибели, зовет на похороны и плачет. Тоскливо слышать ее полоумные рыдания. Тоскливо ожидание.
Наконец, ночь. Томная, гнетущая, с миллиардами звезд в бездонном небе и едва различимым шорохом засушенной солнцем листвы, с бесперебойным стрекотом разморенных кузнечиков и удушливостью, свойственной скорее пустыне, чем центральной полосе континента.
- Пора! – шепчет Марк. – Не разбуди мать, не то крик поднимет…
- Угу, - мычит Килька, натягивая шлепанцы, – Такси на улице вызовем…
И вот, под покровом ночи, двое заговорщиков мчатся на желтой легковушке по пустынным проспектам. За рулем, улыбающийся азиат, коего не коснулись изменения, судя по узкоглазой морщинистой физии, и тому, что мужик все еще работает, да еще и по ночам. Подъезжают к офисному зданию, где по пути никого, пробираются в лабораторию, собирают инструмент, реактивы и оборудование, на грузовом лифте везут его на крышу. С помощью хакерских достижений Кильки, подбирают код от ключа к вертолету, от зажигания. Из последних сил перегружают все из лифта, не без бурчания Марка:
- Эх, коллега, не могли вы попозже похудеть, как бы сейчас пригодились ваши мышцы!
- Сейчас у меня накачан только мозг, и я безмерно рад этому! Кесарю – кесарево, коллега! – тужась, чтобы запихнуть куб, пыхтит Килька. – Ну, вроде все…
Окинув с высоты сожалеющим взглядом поддавшийся соблазну город, огни фонарей, или окон, за которыми преображенные или богатые, а может и не те и не другие укладываются спать, друзья отчалили в бездну ночи.
Отчалили, чтобы приземлиться на опушке, где еще совсем недавно пили чай, и радовались открытию в полном составе, где ждали Беллу с таким нетерпением, что чуть было не срубили старую ель, где жали руки друг другу и обнимались душой и сердцем веря, что это лишь начало, а впереди! А впереди.. Как бы хотелось сейчас друзьям, чтобы не было этого «впереди», запустить время вспять, запустить процесс эволюции вспять и даже схождение сфер, к черту! Вспять!
Заглушают вертолет, крадучись как мыши, хотя и пустынно это место, следуют в дом. Перетаскивают оборудование, подключают его, настраивают, проверяют и перепроверяют, ввергают в сферу, положительно заряженную частицу, переставляют к окну под тем же углом, что и в лаборатории, но на всякий случай с другой стороны света, ставят на автомат, еще раз проверяют, шепчут:
- Все, готово…
- Теперь только на Господа уповать… - Килька выливает воду на стекло колбы, куда по всем расчетам должна приземлиться частица. – А нам пора! Светает, не хватало чтобы хватились вертолета и обнаружили его по спутниковой навигации,… не для того вся эта затея!
- Почему вода? – задумчиво спрашивает Марк.
- От обратного. Тогда, был горячий кофе, - теперь, холодная вода,… авось выйдет…
Загружаются в вертолет, и, шумя лопастями, скрываются из виду, оставляя и ель, и опушку, и старый дом, что темными глазницами окон смотрит вслед улетающей машине, а морщинистая крыша будто разглаживается. Дом спокоен. Ему вернули то, что он оберегал долгое время, то, что доверили когда-то, а год назад варварски вывезли. Бурый, сумеречный фасад умиротворен, ставни закрыты от посторонних глаз. Теперь свершается чудо.
- А ты неплохой пилот, Эдуард… Можно я буду звать тебя по имени?
- Ха! Неплохой? Первоклассный!
И мы, с позволения, Кильки-Эдуарда, с этого момента будем звать его по имени, как-никак заслужил.
Продолжение следует.