Поэт и актёр Константин Фролов – крымчанин, чья известность давно уже преодолела границы полуострова. С началом специальной военной операции его гражданская лирика, исполненная неподдельного патриотизма, приобрела необычайную актуальность, а сам автор поставил себе цель: каждый день писать по одному стихотворению, тем самым внося свой посильный вклад в будущую победу.
О том, какое место в его жизни занимала дружба с такими замечательными артистами, как Василий Лановой и Андрей Ростоцкий, почему история должна быть главным предметом в школе и как работа в «Артеке» способствовала расширению его кругозора, Константин Юрьевич рассказал в интервью «Крымской газете».
Цой и история
– С началом СВО в Интернете стремительно распространилось видео, где ваш друг Александр Михайлов, народный артист РСФСР, исполняет ваше стихотворение «Мы русские!» с беспощадным финалом: «И коль вам стыдно называться русским, // Вы, батенька, не русский. Вы – никто». Можно сказать, что вскоре после этого вы проснулись знаменитым?
– На материковой части России меня знают давно. Я бывал в разных регионах. В Ангарске, например, лет двадцать уже проводят конкурсы, посвящённые моему поэтическому творчеству. С моими стихами побеждают в различных конкурсах и даже поступают во ВГИК (смеётся). Учителя из Ангарска пишут мне, что давно на внеклассных чтениях знакомят учащихся с моими стихами, особенно такими, как «Мы русские!», «Не зовите меня в Бундестаг!», «Не будите русского медведя!». Мне прислали ссылку на видео, где один человек читает моё стихотворение «Православные и мусульмане». Так у этого ролика на тот момент было три с половиной миллиона просмотров! Что касается стихотворения «Мы русские!», то под его публикацией на моей странице на портале «Стихи.ру» более восьмисот рецензий! Оно написано в 2012 году. Возникла мысль: почему бы не зарифмовать великих русских нерусского происхождения?
– В этом случае вы, пожалуй, выступили в роли не только поэта, но и учителя истории.
– Да! И здесь для меня исторические знания играют главную роль. Я вообще считаю, что история должна быть главным предметом в школе. История, русский язык и литература – вот три предмета, которые формируют мировоззрение человека. Остальные предметы, безусловно, тоже важны: и география, и биология, и труд. Но эти формируют главное: человек понимает, где он живёт, ради чего, какие у него перспективы и как он должен себя вести. Знание истории меня очень часто выручает и поддерживает. Мы пишем историю. То, что вчера произошло, уже история.
– Не было ли у этого стихо-творения реальной сюжетной основы? Возможно, вы повстречали таксиста, которому было «стыдно называться русским» и принадлежать «к нации бездарных алкашей»?
– Нередко читатели воспринимали этот текст как своего рода ответ Андрею Макаревичу и даже так затем его подписывали, притом что я никогда не был в восторге от творчества Андрея Вадимовича. Например, Виктор Цой для меня не звезда. Он требовал перемен. Мы получили перемены. Радуемся, да?.. Я его ни в чём не обвиняю. Но для меня он – никто: ни голоса, ни мелодии, ни текста. «Я сажаю алюминиевые огурцы на брезентовом поле» – это бред сивой кобылы. Но он нашёл отклик, поскольку то-гда уже не было ни Высоцкого, ни Визбора.
– В то же время был Александр Башлачёв, о котором весьма комплиментарно высказался Булат Окуджава.
– Цоя в массы протолкнул режиссёр Сергей Соловьёв, когда снял в своём фильме «Асса». А в случае с Башлачёвым этого не произошло. Слава – это вообще лотерейный билет. В 1978 году я выступил на Грушинском фестивале и неожиданно стал его лауреатом, разделив третье место с Вероникой Долиной (это уже в 1987-м, когда участвовал в третий раз, занял первое). Но Вероника жила в Москве, сразу стала известной, ездила по всем бардовским фестивалям, её знали. А я уехал в деревню работать директором школы, где вообще перестал писать.
Единственная известная песня, которую там написал (и то только после того, как посмотрел фильм «Эскадрон гусар летучих»), – «Посвящение Денису Давыдову и его друзьям». Спустя девять месяцев, в ноябре 1988 года, я встречаюсь с Андреем Ростоцким, исполнившим в этой картине роль Дениса Давыдова, пою ему эту песню, он плачет. И затем в течение оставшихся тринадцати лет его жизни, если я ехал в Москву, в столице останавливался только у Андрея. Для его кинопроектов я написал свыше тридцати песен. Но, к сожалению, в выпущенные картины вошли только четыре.
Поэзия и стихи
– Вы семь лет работали директором общеобразовательной школы, не одну смену как педагог отработали в «Артеке». Насколько ценным для вас как для художника был этот опыт?
– В «Артеке» каждая смена тематически отличалась от предыдущей. И там у меня постоянно расширялся кругозор, а сам я совершенствовался в организации тех или иных мероприятий для артековцев. Директором школы в одном из сёл Воронежской области я стал сразу после института, ни дня до того не проработав где-либо рядовым учителем истории. Она для меня самого стала, можно сказать, хорошей школой жизни. Это было здание постройки 1913 года с восемью печами, которые нужно было топить. А поскольку технички регулярно уходили в запой, приходилось просыпаться в пять утра, чтобы затапливать печи.
Тем временем нас с Верой (женой, педагогом и актрисой Верой Петровской. – Ред.) постоянно звали в Крым, в конце концов в феврале 1983 года мы переехали. Работали в Раздольненском и Сакском районах, пока в 1996 году Анатолий Григорьевич Новиков не пригласил нас в Крымский академический русский драматический театр имени Максима Горького.
После выступления артистов театра в Доме культуры в селе Берёзовка Раздольненского района я за чаем часа полтора пел им свои песни. Там же был Новиков, который сказал: «Как только переберёшься в Симферополь, добро пожаловать в мой театр». И он сдержал своё слово. Нам дали для выступлений камерную сцену (зал на сто мест). Но каждый раз, когда шёл мой спектакль, Новиков говорил: «У меня такое впечатление, что скоро придётся продавать билеты на люстры». В зале не было ни одного свободного места.
– Согласны ли с Некрасовым: «Поэтом можешь ты не быть, // Но гражданином быть обязан»?
– Да, и следую этому завету. Поэзия и стихи – это разные вещи. А большинство рифмоплётов этого не понимают. Они думают, что если зарифмовали «галка – палка» и «будка – ублюдка», то уже поэты. Нет! Я сравниваю это с гончарным искусством. Обучение гончара начинается с того, где и как искать глину, как её подготовить к работе, как работать с гончарным кругом… Сначала изготавливаются простые изделия: кувшины, банки и так далее. Когда человек осваивает эту профессию и становится мастером, он начинает делать изящные вещи: вазы, чаши и так далее. Но и это ещё не поэзия. Вот когда в изготовленный мастером кувшин наливают роскошное вино, тогда получается поэзия.
Стихи – это форма. Она может быть грубой, резкой, ломаной, как у Маяковского или Высоцкого. А поэзия – это квинтэссенция человеческой мысли, когда словам тесно, а мыслям просторно. Поэтому начинающим авторам я рекомендую оттачивать технику, работая над сонетом. Всего четырнадцать строк, но это спектакль. Там есть завязка, кульминация и финал. Причём в двух катренах одинаковые рифмы, не должно повториться ни одного слова. У меня, кстати, девять венков сонетов.
– Однако вернёмся к оппозиции «поэт – гражданин». Был ли, на ваш взгляд, гражданином Максимилиан Волошин, который во время Гражданской войны, по собственному лирическому признанию, «всеми силами своими» молился «за тех и за других»?
– Да. Он молился за Русский мир. И я тоже молюсь за Русский мир. Мне тоже жалко одурманенных идиотов, которые поверили клоуну и сейчас тысячами гибнут. У некоторых уже включаются мозги. Один из украинских командиров уже задумался: «А за что мы гибли в Бахмуте?» Мол, там же русские живут и ждут русских, а мы зачем там гибнем? А ведь так в Николаеве, в Одессе, в Харькове… И в Сумах, и в Полтаве полно русских, которые ждут, когда мы придём. Их просто задавили.
– Почему в России суждено поэтами рождаться «лишь тем, в ком бродит гордый дух гражданства, // кому уюта нет, покоя нет», как писал Евгений Евтушенко?
– Чувство гражданственности особенно необходимо людям, которые являются каким-либо ориентиром. Если ты гражданин, это, безусловно, хорошо. Но если ты какой-нибудь третьестепенный чиновник, то неспособен как-то серьёзно ни на что влиять, да и на тебя, в общем-то, внимания никто не обратит. Но если ты выходишь на трибуну, на сцену, хочешь, чтобы за тобой пошёл народ, если ты, главное, убеждён в том, что знаешь, куда идти и вести, ты кладёшь на алтарь Отечества свои судьбу, здоровье, жизнь. И здесь уже никаких колебаний быть не должно. В связи с этим я постоянно повторяю слова Александра Невского, который в своё время фактически спас Северо-Западную Русь: «Бейся там, где стоишь». Если ты воин – воюй, если доктор – лечи, если повар – готовь так, чтобы пальцы облизывали, если поэт – пиши.
Лановой и попса
– Вы как-то посетовали на циничное, безжалостное и агрессивное наступление на отечественную культуру. Кто и как его ведёт и давно ли?
– Минимум последние тридцать лет. Меня невероятно корёжит, когда на больших форумах в ответ на хорошие и правильные слова аудитория вторит выкриками «вау!». Просто прибил бы! У нас кричали «ура!», «здорово!», в крайнем случае «браво!». Это «вау!» в нас вставила мразь, которая пролезла в верхи эстрадного искусства. Это результат работающего вдолгую объединённого Запада. Там давно поняли, что в прямой военной битве нас не победят, а вот изнутри разрушать возможно мерзопакостной, безграмотной, бездушной попсой.
Я не представляю, зачем, выступая перед нашими бойцами, что-то им провизжать или про-орать в третьей октаве, как это делает, например, Григорий Лепс. Им нужны душевные песни. Вспомните песни Великой Отечественной войны, которые можно спокойно, без крика, воплей исполнить под гитару: «Бьётся в тесной печурке огонь…», «Ночь коротка, спят облака…». Вот это им надо! Выступая перед ребятами в госпиталях и гарнизонах, я стараюсь это исполнять. Исполнять произведения, соответствующие их настроению. И они сидят и плачут!
Мой сын воевал три месяца в зоне специальной военной операции. Из-за контузии вернулся. Об этом у меня есть стихотворение «Подарок маме». Сюжет заключается в том, что сын, рядом с которым разорвался снаряд, чудом остался жив 17 мая, в день рождения Веры, моей жены и его мамы.
– Вы довольно близко дружили с выдающимся русским артистом Василием Лановым. Как Василий Семёнович, выходец из семьи украинских крестьян, воспринимал события, которые разворачивались на территории Украины с весны 2014 года?
– Очень правильно, по-русски. При этом он обожал Украину. Однажды он представил нас с женой как своих друзей, которые никогда не предадут. А мы у него ничего не просили. Наоборот, готовы были исполнить любой каприз, хотя он был очень скромным человеком. И артистом, который мог восемь часов подряд Пушкина читать по памяти! Я ловил минуты общения с ним, как нектар смаковал, понимая их неповторимость. Он рассказывал нам такие вещи, которые никому до этого не говорил, зная, что мы никому это не понесём, не продадим. Как-то признался: «Ребята, у меня очень мало друзей, можно пересчитать по пальцам одной руки, и вы среди них». С уходом Василия Семёновича я второго отца фактически потерял. А отец был для меня примером.
Беседовал Алексей ВАКУЛЕНКО