Вновь обретённое счастье

Глава 1

Ивану Михайловичу Стародубцеву недавно исполнилось семьдесят, однако из-за подтянутого вида и крепкого телосложения ему с лёгкостью прощали с десяток лет. Лицо мужчины было строгим и в то же время располагало к себе правильными чертами: в меру резкие скулы, ровный красивый нос, слегка выдающаяся вперёд нижняя челюсть с волевым раздвоенным подбородком, – всегда вовремя подстриженная белая бородка, равномерно соединяющаяся с такого же цвета густыми усами, серо-голубые глаза со всё ещё ясным и острым взглядом, широкие изогнутые брови и зачёсанные назад прямые волосы без какого-то ни было намёка на возрастную лысину.

В посёлок городского типа Иван Михайлович переселился около трёх лет назад, продав свою двухкомнатную квартиру в городе-миллионнике, добавив кое-какие накопления и приобретя в Андреевке участок земли и обветшалый домик, который за пару лет своими силами и трудовым упорством превратил из выцветшего строения в уютное и комфортабельное жилище с подведённым водопроводом и электрической системой отопления. Прилегающую к дому территорию работящий хозяин обустроил цветочными клумбами, вишнёвым садом на заднем дворе, небольшой бревенчатой банькой, приземистым деревянным сарайчиком для хранения всяческих инструментов, садового инвентаря и прочих вещей, которым не место в доме, и отрадой для души – светлым и просторным курятником, где нынче обитали ворчливо квохчущие рыжевато-коричневые курочки вместе со своим важным надсмотрщиком – сизохвостым петушком Петей, по какой-то неведомой причине еле слышно кукарекавшим по утрам.

На дворе стоял ясный и тёплый июнь. По давней армейской привычке Иван Михайлович пробудился ото сна ранним утренним часом, несмотря на то, что день был воскресный – праздный. Впрочем, Иван Михайлович уже давно вышел на досрочную пенсию, и для него разница между выходными и будними днями состояла лишь в их календарных названиях.

Заварив крепкий кофе и скрутив папироску из душистого табака, который неизменно приобретал на развес у одного и того же торговца на рынке, мужчина вышел на широкое крыльцо под выгнутым навесом и непринуждённо устроился на светло-коричневой дачной скамейке. Чиркнув спичкой о боковую поверхность спичечного коробка и распыхтев папироску, Иван Михайлович с истинным удовольствием затянулся густым дымом, тут же выпустил его струйками через нос, отхлебнул горьковатого напитка из пузатой чашки и приятно откинулся на удобную спинку скамьи.

Пространство, которое созерцал перед собой Иван Михайлович, представляло самый настоящий летний пейзаж: в паре метров от ступенек крыльца красовалась пышная клумба с уже распустившимися розовыми, белыми и жёлтыми головками цветов, за ней протягивалась параллельная ей же, но менее пёстрая полоска лохматых декоративных кустарников, далее росли несколько молодых вишнёвых деревьев, что в силу своего возраста ещё не начали плодоносить, а у самого забора, зелёного и сетчатого, горделиво выстроились в ряд стройные высокие сосны, смотревшиеся ещё более эффектно на фоне голубого безоблачного неба, – звуковым же сопровождением к этой умиротворённой и целостной картине служило звонкое стрекотание бодрых кузнечиков, прерывисто доносившееся из рослой травы у грунтовой дороги, что многие годы пролегала прямо перед нынешними владениями Ивана Михайловича. За дорогой, в метрах двадцати от неё, ровный рельеф почвы крутым обрывом уходил в поросшую диким кустарником и тонкой гибкой лозой низину, где спокойным течением тихо дышала узенькая речушка, из которой Иван Михайлович на радость соседским котам нередко выуживал мелкую рыбёшку и у которой в иной час просто любовался водной гладью, игриво поблескивающей на солнце или укутанной низкой дымкой полупрозрачного утреннего тумана.

Просидев некоторое время на скамье и уже потушив папироску, Иван Михайлович неспешно отхлёбывал из чашки слегка подостывший кофе, как вдруг увидал своего соседа, ставшего за последние пару лет приятелем, который мерно шагал вдоль забора по грунтовой дороге и беспрестанно поглядывал в сторону крыльца Ивана Михайловича.

– Здравствуй, Ваня! – подойдя к незапертой калитке и подняв руку в приветствии, крикнул щупленький невысокий мужчина лет шестидесяти.

– Ты заходи, Паша, – подозвал его рукой в ответ Иван Михайлович, – или спешишь куда?

– Спешу, да не особо, – подойдя к хозяину дома и поздоровавшись с ним крепким рукопожатием, с улыбкой ответил Павел Игнатович и присел рядом на скамейку.

– А куда путь держишь в такую рань?

– Да вот на рынок плетусь, хочу с самого утра всего свеженького прикупить, а то потом солнце поднимется, всю дорогу слепни в шею жалить будут…

– Может, кофею тебе заварить? – добродушно предложил Иван Михайлович. – Посидим, поговорим…

– Благодарствую, Ваня. Но ты ведь знаешь, что я кофе не пью, только чай крепкий.

– Да знаю я, Паша, знаю, но предложить-то нужно было, – улыбнулся Иван Михайлович. – Как семья?

– Да всё по-старому. Внучков вот ждём со дня на день, каникулы ведь у них сейчас, лето, должны приехать на неделе, будем с Марией баловать.

– А Мария твоя где? Воскресенье ведь… впрочем, ещё не звонили.

– Да, скоро звонить начнут, она всегда к началу службы поспевает, тут ведь недалеко, собирается уже.

– Хорошая она у тебя, Паша, правильная!

– Это да, – согласно кивнул Павел Игнатович, – ну а ты чего?

– Чего? – недоумённо нахмурил брови Иван Михайлович.

– Чего всё один-одинёшенек маешься? Есть ведь у нас в округе пригодные… и вдовушки есть, да и просто свободные… в летах уже, конечно, но ведь и мы с тобой не юнцы безусые. Всё б веселее было, а то курицы только твои кудахчут да компанию составляют: ко-ко-ко, ко-ко-ко, – забористо рассмеялся Павел Игнатович.

– Да ну тебя, – махнул рукой Иван Михайлович, – вдовушки-совушки, скажешь тоже. Всё одно и будет, что с курочками моими: ко-ко-ко, – только ещё и с претензиями! Не получилось у нас в своё время с Анастасией, ну, я тебе рассказывал как-то, стало быть, не суждено уж боле…

– Зря ты себя хоронишь, Ваня, зря! Сколько уж нам осталось-то небо коптить?.. Может, поспрошаю я у Марии? Познакомит она тебя с кем-нибудь… у неё много…

– Так, ладно, – резко оборвал приятеля собеседник, – ты вроде бы на рынок путь держал… Засиделись мы, да и курочек мне нужно уже выпускать на травку, – слегка раздражённо проговорил Иван Михайлович, взял опустевшую чашку с края скамьи и первым поднялся на ноги.

В этот самый миг он внезапно почувствовал телесное недомогание, в голове его тревожно и гулко зашумело, а перед глазами беспорядочно замельтешили полупрозрачные мятлухи-звёздочки.

– Ваня, с тобой всё в порядке? – будто из-под воды послышался знакомый голос.

Иван Михайлович хотел было что-то немедленно ответить, но в следующее мгновение его ускользающее сознание предательски сменилось на непроницаемую бездонную темноту.

Глава 2

Иван Михайлович пришёл в себя уже во мчавшейся на всех парах, ревущей гулкой сиреной и мигающей голубыми проблесковыми маячками машине скорой помощи, когда светловолосая женщина в голубой униформе с белым крестом на левой стороне груди беспокойно водила перед его лицом кусочком ватки, от которого раздражающе веяло острым запахом нашатырного спирта. В то же время вторая женщина, более молодая и темноволосая, облачённая в такую же униформу, кропотливо возилась с левой рукой новоявленного пациента, держа в своей руке наполовину опустошённый шприц.

Раскрыв глаза и тут же встревожившись от увиденной картины, мужчина стал силиться, чтобы подняться и как можно скорее прояснить сложившуюся непонятным для него образом ситуацию, однако женщина с ваткой в руке его тут же решительно придержала свободной рукой и успокаивающе произнесла:

– Тише, тише, ну что же вы…

– Очнулся, голубчик, – радостно добавила её коллега и широко улыбнулась.

– Где я, что случилось? – слегка приподняв голову, спросил Иван Михайлович.

– Вы в машине скорой помощи, в больницу едем, – отложив ватку с нашатырём, ответила ему женщина.

– Вам очень повезло, что во время вызова мы рядом с вашим домом оказались, – пояснительно проговорила вторая женщина, всё ещё не выпуская из своей руки полупустой шприц с оголённой иглой, – ещё бы каких пару минут – и всё!

– Давайте-ка я вам давление измерю, – снова заговорила первая женщина и стала накладывать на свободную руку Ивана Михайловича серую плечевую манжету, – полежите спокойно с минутку.

Иван Михайлович безропотно подчинился, уставил свой взгляд в белую крышу автомобиля и стал пытаться припомнить последние события сего дня, что происходили с ним до встречи с заботливыми парамедиками.

«Вроде бы Пашка заходил, – напряг свою память мужчина. – А чего хотел? О чём говорили мы с ним?.. Нет, не помню, всё как в тумане».

– Девяносто на шестьдесят, – вскоре произнесла женщина с резиновой грушей в руке.

– Это ведь хорошо? – растерянно вопросил Иван Михайлович.

– Да не очень, – ответила медик и стала снимать с руки мужчины манжету, – пониженное, должно быть выше, но в вашем случае – и то слава Богу, мы вас еле в сознание привели. Когда по вызову приехали, у вас верхнее сорок было, а нижнее вообще не обозначалось.

– Скоро уже в больницу приедем, – произнесла другая женщина, – вы как себя чувствуете?

– Да вроде ничего, слабость только… – поразмыслив с несколько секунд, отозвался пациент и снова попытался сесть.

– Лежите, мужчина! – в один голос строго остановили его женщины, и та, что недавно измеряла давление, продолжила: – Когда до больницы доберёмся, вы тоже не поднимайтесь, мы разложим тележку, на которой вы сейчас лежите, и в приёмное отделение вас отвезём, там уже с чистой совестью и передадим...

– А с чего бы это мне могло так поплохеть? – неожиданно перебил женщину Иван Михайлович.

– Не знаю, пускай доктора разбираются, мы своё дело сделали, дайте-ка я вас послушаю ещё напоследок.

– Спасибо вам, девоньки! – душевно произнёс Иван Михайлович, когда от его груди убрали головку стетоскопа. – Что спасли меня…

– На здоровье! Ну с сердцем у вас всё в норме, насколько я могу судить, – обнадёживающе проговорила медик и убрала стетоскоп в оранжевую переносную коробку, – только пульс слегка замедленный, но при вашем давлении это нормально.

– Вот и добрались, – посмотрев через некоторое время в окно боковой двери, бодро сказала другая женщина, и автомобиль плавно остановился у широкого серого здания в пять этажей, прямо на просторной площадке у входа в приёмное отделение.

Глава 3

Проведя вместе с больничными медсёстрами надлежащие диагностические манипуляции, врач приёмного отделения посчитал, что состояние новоприбывшего пациента не является критичным, и определил Ивана Михайловича в терапевтическое отделение на третьем этаже, где его на первое время разместили в небольшой одноместной палате с широким пластиковым окном, за которым тяжеловесно покачивались высокие разлапистые сосны, произраставшие прямо в прилегавшем к больнице парке и величаво соседствующие с молодыми худенькими берёзками.

К одиннадцати часам мужчине уже сделали электрокардиографию, измерили давление, провели ультразвуковое исследование сердца и живота, взяли на анализ кровь и мочу, после чего наказали спокойно дожидаться лечащего врача, дабы тот прояснил сложившуюся ситуацию и обозначил диагноз.

Около часа Ивану Михайловичу на сервировочной тележке привезла обед прямо в палату полненькая светловолосая буфетчица. Она перенесла две тарелки с блюдами на прикроватную тумбочку, рядом с ними поставила стакан с полупрозрачным желтоватым компотом и завершила незатейливую сервировку столовыми приборами и парой кусочков чёрного хлеба, после чего доброжелательно улыбнулась, пожелала мужчине приятного аппетита и вместе со своей тележкой покинула помещение.

Через минут двадцать Иван Михайлович размеренно поглотил предоставленную ему пищу, опустошил стакан с компотом и с чувством лёгкой сонливости прилёг на бок, приятно положив голову на пышную белоснежную подушку, дабы по уже устоявшейся привычке вздремнуть в послеобеденное время часик-другой, однако в этот миг дверь в палату бесшумно отворилась, и через мгновение внутрь осторожно шагнул Павел Игнатович, держа в руке большой чёрный пакет. Он со спины подобрался к Ивану Михайловичу, нерешительно похлопал его по плечу и негромко вопросил:

– Ваня, не спишь?

– Паша, ты ли это? А я и не услышал, как ты вошёл, – повернувшись лицом к своему приятелю, растерянно ответил Иван Михайлович и медленно присел на край кровати.

– Я, Ваня, я, кто же ещё… я вместе с медиками хотел, но они не взяли, не до меня было, тебя, Ваня, в чувство приводили. И как это так случилось…

– А что случилось, Паша? Не помню я ничего… тебя только помню, что заходил ты ко мне во двор… а потом я в машине скорой очнулся.

– Да я и сам-то толком не понял, – откровенно ответил Павел Игнатович, отступил от кровати к столу, взял свободной рукой деревянный стул и перенёс его ближе к кровати, поставив прямо перед Иваном Михайловичем, затем торопливо уселся, машинально разместил принесённый с собой пакет у себя же на коленях, обхватил его руками и продолжил свою речь: – Я на рынок шагал, тебя увидал на крыльце, сидел ты на скамеечке своей, подошёл я к тебе, общаться мы стали про то да сё, а после ты будто обиделся на слова мои о том, что тебе бы не помешало познакомиться с какой-нибудь хозяюшкой, чтоб не скучать одному…

– Хоть убей – не помню такого! – с досадой произнёс Иван Михайлович, перебив своего собеседника, и вполсилы хлопнул себя ладонью по лбу.

– Ну так вот, – снова взял слово Павел Игнатович, – и сказал ты затем, что засиделись мы, а тебе курочек уже время на травку пускать… поднялся ты, Ваня, первым на ноги, и будто повело тебя… а потом ты медленно стал оседать, словно по стенке съезжать, в коленках слабым стал, чашку выронил, из которой кофе пил до того. Тут уж и я вспорхнул! Слава Богу, успел подхватить тебя, так бы ты точно голову расшиб о крыльцо…

– Ужасы какие... а скорая?

– А что скорая? Вызвал я её по телефону твоему домашнему, дверь-то открытой осталась, ключи в замке…Ты извини, Ваня, что ничего тебе не привёз сейчас, не знал, чего тебе можно из еды, но я вот… на вот, погляди сам, – мужчина наконец-то раскрыл большой чёрный пакет с ручками, который до сего момента находился у него на коленях, – одежда тут твоя: костюм спортивный и тапочки, – а то ты в сандалиях своих так и «поехал». Я, Ваня, когда тебя увезли, в дом твой снова зашёл, взял вот одежду эту, что на видном месте была, не рыться же мне по шкафам твоим, потом паспорт и кошелёк из серванта достал, тоже на видном месте – за стеклом лежали, ну и всё. Вышел я из дома, запер дверь снаружи и прямиком на автобус, хорошо, что у медиков в скорой удосужился спросить, в какую больницу тебя повезут, ах да, кошелёк-то да паспорт, вот они, – Павел Игнатович вынул из кармана брюк вышеупомянутые вещи и отдал их хозяину, потом поставил пакет на пол, поднялся на ноги, ещё пошарил в карманах и достал связку ключей с деревянным круглым брелоком, – вот и ключи от твоего дома, держи, Ваня.

Иван Михайлович покрутил в руках свои вещи, открыл и закрыл паспорт, о чём-то ненадолго задумался и неожиданно воскликнул, глядя на своего приятеля снизу вверх и словно вспомнив что-то настолько важное, от чего зависела целая его жизнь:

– Мои курочки! Мой Петенька! Как же они… – далее Иван Михайлович стал говорить быстрее и эмоциональнее, будто принялся тараторить заученное ранее, – я ведь пока не знаю, сколько меня здесь продержат, может быть, завтра выпустят, а может и дольше пробуду… доктор пока ещё не приходил, и вот я хотел бы тебя попросить …

– Я пригляжу, – понимающе и с тёплой улыбкой произнёс Павел Игнатович, продолжая стоять у покинутого стула, – знаю ведь, насколько они тебе дороги.

– Пригляди уж, друг мой сердешный, будь так любезен, а то как это им… ежели некому будет на травку выпустить? Яички там тоже собери, себе возьми, омлетика сготовите или яичницу какую, яички-то домашние, крупные, хорошие…

– Не волнуйся, Ваня, поухаживаю я за твоими курочками и петушком, прямо как вернусь сегодня от тебя, так их на пару часиков и выпущу, а вечером обратно в курятник загоню и каждую пересчитаю. Не переживай, ты, главное, поправляйся, уж не знаю, что это за хворь такая с тобой приключилась… – участливо и даже ласково проговорил Павел Игнатович, и в эту минуту в палату вошёл молодой худощавый мужчина в белом медицинском халате, со стетоскопом на шее и с тоненькой папкой для бумаг в руке.

– Здравствуйте, здравствуйте! Николаем Фёдоровичем меня зовут, я – ваш лечащий врач, – немедленно обратился он к сидевшему на краю кровати мужчине и мягко попросил посетителя покинуть палату.

Павел Игнатович коротко попрощался со своим приятелем, ещё раз удостоверил его, что самостоятельно и безоговорочно выполнит своё обещание относительно пернатых, и шагнул в сторону приоткрытой двери.

– Я позвоню тебе вечером с больничного телефона, сообщу… – бросил ему вдогонку Иван Михайлович и хотел было ещё что-то сказать, но доктор резко прервал его обещающую перерасти в начало новой беседы реплику: «Так, любезнейшие!» – после чего пациент вынужденно замолчал, а его посетитель покинул помещение.

Глава 4

После того как Николай Фёдорович остался наедине со своим пациентом, он неторопливо опустился на стул, который Павел Игнатович так и не перенёс на прежнее место, закинул ногу на ногу, пристально посмотрел на Ивана Михайловича и доброжелательным тоном стал задавать общие вопросы:

– Ну, как ваше самочувствие? Что-нибудь тревожит, беспокоит? На что-то жалуетесь?

– Да нет, доктор, – поразмыслив несколько секунд, спокойно ответил мужчина, – ни на что не жалуюсь, ничего не болит у меня, даже слабость прошла.

– Я взглянул на результаты ваших анализов, проконсультировался с кардиологом относительно показателей ЭКГ и УЗИ, – резко перешёл от общего к частному доктор, – и вроде бы всё с вами в полном порядке, но…

– Так это же и замечательно! – торопливо вставил Иван Михайлович и со смутной надеждой добавил: – Может, домой тогда отпустите сегодня?

– Не так быстро, – лукаво улыбнулся Николай Фёдорович. – Кое-что меня всё-таки в этих бумагах настораживает, – он мягко похлопал по тоненькой папке с бумагами, которую держал перед собой, положив на ногу.

– Что же вас настораживает, доктор? – слегка напрягся Иван Михайлович.

– Ваша кровь.

– И что же с ней не так?

– Позвольте спросить, какой образ жизни вы ведёте?

– В каком это смысле? Самый обычный образ… много времени на свежем воздухе провожу, частный дом у меня, хоть хозяйство и небольшое, но постоянно требует присмотра…

– Курите?

– Есть такое, – честно признался Иван Михайлович, – давно уже курю, как в армию пошёл, там и пристрастился, но никаких жалоб по этому поводу у меня нет, даже не кашляю… ну, если только совсем чуть-чуть, по утрам.

– Кофе пьёте?

– И кофей пью, – чего уж тут такого, не литрами же я его сосу… на сердце не отдаётся, я не чувствую.

– Как с питанием?

– Обычное питание, овощи свежие, яйца вообще свои, курочки у меня. Ну, мясо употребляю, картошку там… жареную…

– Жареное, значит, любите? – снова лукаво улыбнулся доктор, и в этот миг Иван Михайлович представил жареную картошечку, грибную подливу, капустный салатик и увесистую отбивную.

– А кто ж не любит! Доктор, к чему все эти вопросы?

– В последнее время стали замечать, что утомляемость повысилась? – словно не слыша вопроса пациента, снова вопросил доктор.

– В каком смысле?

– Устаёте в последнее время быстрее прежнего при той же самой работе? – перефразировал Николай Фёдорович, и Иван Михайлович тут же поднял взгляд и призадумался, словно пытаясь отыскать в памяти конкретные примеры, подходившие к вопросу доктора.

– Будто и да, – вскоре ответил он, – так и возраст ведь, не мальчик уже… а что всё-таки происходит? К чему эти вопросы, если у вас на руках есть все мои анализы?

– А к тому, мил человек, что как бы всё у вас и замечательно, а кровь густая, – наконец-то доктор вымолвил хоть что-то близкое к конкретике, – об этом свидетельствуют повышенные показатели…

– Отчего же ей густой-то быть? – Иван Михайлович удивлённо прервал Николая Фёдоровича и неопределённо пожал плечами.

– Причины могут быть разные: от болезней сердца или крови вплоть до самого рака… – впрочем, это уж я забегаю вперёд.

– Рака? – испуганно расширил глаза Иван Михайлович. – Как так-то? Болезни сердца?

– Успокойтесь, я просто сказал, каковыми могут быть причины. Кардиолог меня заверил, что с сердцем у вас полный порядок, однако я бы хотел вам предложить пройти ещё некоторые дополнительные тесты и сдать новые анализы… В общем, пройти полное обследование, учитывая уже известные нам результаты…

– Нет, доктор, лучше не стоит, знаю я вашего брата, к вам как попадёшься в лапы, так и не вылезешь после, а у меня курочки дома… домой мне надо, доктор. Можно сегодня?

– Иван Михайлович, – впервые обратился к пациенту по имени Николай Фёдорович, – будьте же благоразумны, какие, к чёрту, курочки?

– Самые обыкновенные! – рассерженно ответил мужчина и нахмурил брови.

– У вас показатели по крови зашкаливают, Иван Михайлович! В будущем это может явиться не только причиной высокой утомляемости и потери сознания, но даже и спровоцировать образование тромбов, которые будут способны стать причиной совершенно иных последствий, более тяжёлых. Иван Михайлович, день-два, не более, зато мы сможем иметь внятное представление…

– Нет! – резко и непреклонно отрезал мужчина. – Сколько Богом выдано мне времени, столько и проживу! – безапелляционно добавил он.

– Значится так, Иван Михайлович, вы уже взрослый человек, нянчиться с вами никому не в радость, хотите помирать – помирайте! – холодно проговорил Николай Фёдорович и поднялся на ноги.

– Так что же, можно тогда домой сегодня? – с неутомимой надеждой продолжал выпрашивать своё «освобождение» Иван Михайлович.

– Нет! – твёрдо изрёк доктор. – От полного обследования вы отказываетесь, но и в таком состоянии я вас отпустить не могу, это только с виду вы здоровым кажетесь…

– Так что же тогда?

– Полежите у нас в отделении ещё несколько дней. Кровопускание будем делать!

– Это как? Пиявками, что ли? – искренне удивился больной.

– Ну… мы не при Гиппократе с вами живём, Иван Михайлович, и даже не в семнадцатом веке… Капельницу вам поставим с раствором, а после трубочку системы обрежем и кровь по ней пустим.

– И можно будет домой в тот же день? – всё никак не унимался мужчина.

– Нет! – снова твёрдо ответил доктор. – Через день анализы новые сдадите, тут на месте, чтоб под присмотром. Ну и по их результатам…

– Эх… проваляюсь я здесь ещё…

– Ничего, Иван Михайлович, ничего. Полежите, отдохнёте… я распоряжусь, чтобы завтра вас в общую палату перевели, всё ж веселее будет с народом, а приятелю своему сегодня вечером с больничного телефона позвоните, как и обещали, пускай кто-нибудь там уж и присмотрит за вашим хозяйством, за курочками. А процедуру… – немного задумавшись, произнёс доктор, – а процедуру по кровопусканию можно и сегодня первую сделать, я назначу. Если нужно, сходите сейчас в туалет, вам с часик точно полежать придётся, – подытожил Николай Фёдорович и покинул помещение.

Глава 5

Через минут двадцать после ухода доктора в палату к Ивану Михайловичу вошла молоденькая сероглазая и светловолосая медсестра. С собой она прикатила высокий штатив на колёсиках с уже висевшей на нём системой для внутривенных вливаний, а также принесла металлический лоток со всеми необходимыми для начала процедуры медицинскими инструментами, который пока отложила на прикроватную тумбочку. Женщина повелела мужчине лечь на спину, затем перенесла стул, что после ухода врача оставался стоять у кровати, к столику, снова возвратилась к кровати и заботливо поинтересовалась:

– Удобно вам так лежать? Может, вторую подушку принести?

– Нет, не нужно, всё хорошо, – ответил Иван Михайлович и уже начал сжимать и разжимать кулак руки, что располагалась ближе к штативу с капельницей.

– Та-а-ак, а теперь кулачок сожмём и немного потерпим, – сдавив жгут выше локтя и растерев место для укола проспиртованной ваткой, попросила женщина.

– Ой-ой! – начал было роптать Иван Михайлович и даже закрыл глаза.

– Ну вот и всё, можете разжать кулачок, – ободрительно изрекла медсестра, зафиксировала катетер прозрачной наклейкой и ввела через него шприцем неведомую жидкость, отчего у мужчины похолодело в руке.

Далее она подключила к катетеру дренажную трубку, отрегулировала голубое колёсико в пластмассовом зажиме для регулирования скорости вливания и стала глядеть, с какой скоростью капает раствор препарата, что висел в пластиковой ёмкости на штативе.

– Я вам слишком быстро не буду ставить, так лучше для сердца будет, вы ведь всё равно никуда не спешите…

– Уже не спешу, – хмуро ответил Иван Михайлович.

– Я время от времени буду заходить, тут где-то на полтора часика будет, так что лежите и отдыхайте, если почувствуете себя неважно, нажимайте кнопку вызова, вот она – прямо над прикроватной тумбочкой, свободной рукой легко дотянетесь.

– Хорошо, я понял.

– Ну, лежите тогда, – сказала женщина, взяла с прикроватной тумбочки медицинский лоток и вышла из палаты.

Раствор медленно, капля за каплей, опустошал пластиковую ёмкость, и Ивану Михайловичу уже через пятнадцать минут стало казаться, будто лежит он здесь, с этой «дрянью» в вене, целую вечность. Мужчина выгибал спину, словно на ней уже образовались несносные пролежни, аккуратно поворачивался на бок, затем снова ложился на спину и продолжал с выжиданием наблюдать за неспешным падением капель.

«Так вот и жизнь вся прошла, – в какой-то момент подумал Иван Михайлович, – капля за каплей утекла… И что же теперь, на старости лет? Лежу вот в больнице… кровь густая, видишь ли… А если придётся так годы пролежать… если парализует, тьфу-тьфу… И присмотреть-то за мной некому…» – меланхолично размышлял мужчина и время от времени позёвывал во весь рот.

– Может, и прав был Паша?.. Познакомлюсь с какой-нибудь бабёночкой, поселится она у меня, веселее всё же будет, да и присмотрит потом за мной, коль худо совсем станет. Или не присмотрит, а до нитки оберёт? Хлеба не выпросишь тогда, ежели сляжешь и беспомощным сделаешься… – стал ещё через некоторое время шептать себе под нос Иван Михайлович, – палка о двух концах… эх, Анастасия, Анастасия… зачем же ты так со мной…

– Ну, как тут у нас дела? – внезапно прервала еле слышные размышления мужчины медсестра, вновь вошедшая в палату.

– Вроде бы всё нормально, – полусонно ответил Иван Михайлович.

– Через минут десять уже докапает, – посмотрев на оставшуюся жидкость в висевшей на штативе ёмкости, сказала женщина. – Схожу за принадлежностями… – мягко добавила она и опять оставила мужчину в одиночестве.

Вскоре медсестра снова возвратилась в палату, держа пустую пластиковую ёмкость в одной руке и металлический лоток для медицинских инструментов, в котором были ножницы, вата, небольшая ёмкость со спиртом и бинт, – в другой.

– Ну вот и прокапались, – с улыбкой произнесла она, подойдя к кровати Ивана Михайловича, и стала всё подготавливать к предстоящей процедуре.

Женщина отложила лоток на прикроватную тумбочку, достала из-под кровати махонькую скамеечку, похожую на те, которыми продавцы на рынках предлагают воспользоваться покупателям обуви, села на неё рядом с кроватью, дотянулась рукой до лотка, взяла из него длинные ножницы, голубым колёсиком в пластмассовом зажиме прекратила подачу мельчайших остатков жидкости и ниже зажима просто перерезала трубку, по которой до сего момента лечебный раствор доставлялся в организм пациента. Быстро возвратив ножницы в лоток, она аккуратно спустила с кровати конец присоединённой к катетеру трубки и всунула его в пустую пластиковую ёмкость, которую давеча принесла с собой, поставив её на пол.

По прозрачной трубочке в тот же миг потекла тёмно-рубиновая кровь. Иван Михайлович почему-то подумал, что прямо сейчас из его вены кровь хлынет бурным потоком, однако густая жидкость капала столь неспешно, капля за каплей, что трудно было себе представить, за какое время наберётся полулитровая пластиковая ёмкость, которую, по указанию доктора, нужно было наполнить дополна.

– Не течёт, что ли, совсем? – спустя пять минут обратился к женщине озадаченный пациент.

– Трубочка катетера широкая, давление слабее, чем при наборе крови для анализа обычной иглой, – пояснительно ответила медсестра, – да и кровь-то густая у вас, даже по цвету видно.

В течение дальнейшего получаса женщина старательно растирала руку мужчины ниже локтя, надавливала на неё и поворачивала то к себе, то от себя. Она также затягивала на руке жгут, заставляя Ивана Михайловича поработать кулачком, затем жгут ослабляла и вовсе снимала. От этой тягостной маеты спина и лоб Ивана Михайловича покрылись потом, а вена стала немного побаливать. От неудобства мужчина пытался то и дело ворочаться, и женщина его терпеливо подбадривала: «Ну, потихоньку капает, наберём уж, сколько доктор указал».

– Ну вот и всё, мой хороший! – наконец-то победоносно произнесла она, вынула катетер из вены, наложила на место прокола плотную проспиртованную ватку и туго забинтовала руку. – Часик-другой не разматывайте, – серьёзно наказала она, взяла с пола ёмкость с рубиновой кровью, металлический лоток и покатила штатив на колёсиках прочь из палаты, сообщив перед этим, что вскоре снова вернётся к Ивану Михайловичу и измерит ему давление, которое доктор распорядился в этот день пронаблюдать в динамике.

Вечером того же дня, после раннего ужина, состоявшего из пышных оладий, сметаны и чая, Иван Михайлович переоделся в синий с белыми полосами спортивный костюм, надел тапочки и вышел из палаты. Он неспешно прошёлся по длинному коридору до телефона-автомата, что висел на стенке при выходе из отделения, позвонил Павлу Игнатовичу и сообщил ему, что пробудет в больнице ещё как минимум дня два-три, не забыв при этом осведомиться о своих курочках и вновь попросив своего приятеля в эти дни за ними поухаживать. Далее мужчина возвратился к своей палате, что располагалась прямо у сестринского дежурного поста, спросил у медсестрички какой-то журнал, который приметил на краю стола, и, получив разрешение и взяв глянцевое издание, скрылся за дверью своей одноместной палаты.

Глава 6

Утром следующего дня, как и обещал доктор, сразу после завтрака Ивана Михайловича перевели в светлую и просторную общую палату, в которой уже лежали три человека: темноволосый крепкий мужчина лет сорока, совсем молоденький паренёк с вихрастыми светлыми волосами и янтарного цвета веснушками, а также седовласый ворчливый старичок, всё ещё бодрый духом, но уже слабый здоровьем.

Ивану Михайловичу досталось единственное свободное место – слева от двери и подальше от окон, впрочем, мужчина решил, что так оно и предпочтительнее, потому что на этой стороне отделения в дневные часы солнце так нагло заглядывало в окна, что лучше было держаться от них подальше, дабы напрочь не испепелиться под его усиливающимися от стёкол лучами. Поздоровавшись сразу со всеми и вежливо представившись, мужчина положил в прикроватную тумбочку свой пакет с вещами, сунул в выдвижной ящик кошелёк, паспорт и ключи от дома, затем снял тапочки и занял свою койку.

В тот день Ивану Михайловичу от врача не было никаких назначений, так как после кровопускания анализ крови надлежало делать лишь через день-полтора, дабы получить более точные, достигнутые проведённой процедурой показатели, и мужчина праздно лежал на кровати и с лёгким любопытством поглядывал на своих соседей.

Через некоторое время в палату вошла черноволосая высокая медсестра в зеленовато-голубой униформе, сменившая утром свою коллегу на дежурстве, и прошагала к крепкому мужчине, что лежал у окна и дожидался окончания капельницы.

– Мариночка, ну сделай ты быстрее, у меня уже всё затекло, – по-приятельски обратился он к женщине.

– Нельзя, Миша, – твёрдо ответила она, – сердце тебе спасибо за скорость не скажет, сам ведь знаешь. Тут недолго уже, потерпи, мой сладкий, – она широко улыбнулась, потрепала мужчину по густым тёмным волосам и вышла из палаты.

– Знакомая ваша? – с неподдельным интересом вопросил Иван Михайлович, кровать которого стояла рядом с кроватью нетерпеливого Михаила.

– Жена моя! – гордо ответил мужчина.

– И даже в больнице от неё не скрыться, – скрипуче протрещал седовласый старичок, что лежал у окна на другой стороне палаты. – Помирать будешь ежели в больнице, так последнее, что услышишь, – щебетание своей зазнобы, – то ли в шутку, то ли насмешливо добавил он и гулко просипел: – Хе-е-е-е.

– Ты, дед, говори, да не заговаривайся, – недовольно отозвался мужчина, – сам-то вон – на ладан дышишь. А Маринка меня спасла здесь несколько лет назад, в этом же отделении, когда я поступил с ларингитом, а ночью задыхаться стал…

– Повезло, что к жене попали, – участливо произнёс Иван Михайлович.

– Так не была она тогда ещё моей женой, – невольно улыбнулся мужчина, – тогда-то мы только и познакомились… тогда-то всё и завертелось у нас… года три уже как вместе.

– Бывает же… – удивлённо изрёк Иван Михайлович. – А сейчас с чем лежите?

– Да воспаление лёгких подхватил. На работе побегать пришлось, вспотел весь, разгорячился, а потом сдуру воды ледяной напился. Знал же, что нельзя, но…

– Коня даже не поят после работы, – снова вмешался седовласый старичок, – любой дурак это знает, эх, молодёжь… хе-е-е-е.

– Выбрали же мы время болеть, – присоединился к разговору светловолосый паренёк, кровать которого, так же как и кровать старичка, стояла на другой стороне палаты, прямо напротив кровати Ивана Михайловича, справа от входной двери. – Погодка-то какая, на озерцо бы сейчас… хоть разочек окунуться…

– А вы с чем лежите, молодой человек? – поинтересовался у него Иван Михайлович.

– С гайморитом, – тут же коротко ответил парень и пояснительно добавил: – Хронический он у меня. Как ветер сильнее подует, так почти сто процентов, что обострится…

– Печально это слышать, – сочувственно сказал Иван Михайлович.

– У меня тоже хронический, – снова вступил в беседу сиплый старик, – только не гайморит, а бронхит! Когда-то воспаление лёгких не долечили, потом с бронхитом поступил – его тоже не долечили… хе-е-е-е. Ну и работа пыльная у меня была, на стройке всю жизнь трудился, да и папиросы эти проклятые, куда ж без них, так вот оно всё одно на другое и наложилось… Теперь в полгода минимум раз приходится здесь прозябать… хе-е-е-е.

– Да уж, и вам нелегко, – ответил и ему с искренней жалостью Иван Михайлович.

– А сами-то вы с чем тут? – поинтересовался у Ивана Михайловича его сосед по койке, у которого уже скоро должна была закончиться капельница.

– А не пойми с чем, – растерянно произнёс мужчина, – стало плохо вчера с утра, сознание на крыльце потерял, приятель мой рядом был, вызвал скорую… так вот я сюда и попал. А доктор потом сказал, что кровь густая у меня, нужно кровопускание делать, один раз вот вчера сделали, теперь жду завтрашнего дня, чтобы анализы заново сдать, а там посмотрим…

– Ну так надо разбавлять… – игриво воскликнул мужчина с капельницей и многозначительно щёлкнул себя пальцем по боку шеи, он хотел было ещё что-то добавить, но в этот миг в палату снова вошла его жена – медсестричка Марина.

Она вынула иглу из руки своего мужа, заклеила место прокола, в очередной раз ласково потрепала его по густым волосам и вышла из палаты, выкатив вместе с собой высокий штатив на колёсиках. С её появлением и скорым уходом мерно шедшая беседа сама по себе расстроилась и вскоре вовсе прекратилась. Немного поворочавшись на постелях, пациенты удобно устроились на своих койках и стали спокойно дожидаться дневного обхода, только седовласый старичок время от времени нарушал воцарившуюся в палате тишину, продолжая невольно протягивать своё сиплое «хе-е-е-е», всем уже порядком поднадоевшее и раздражительно царапающее слух.

Через некоторое время в палату ожидаемо вошёл доктор, полный мужчина невысокого роста. Он осмотрел трёх пациентов, выслушал их жалобы и сетования, каждого оповестил о своих будущих назначениях касаемо лекарств и процедур, после чего пожелал всем хорошего настроения и вышел из палаты, лишь мимоходом взглянув на Ивана Михайловича.

«Наверное, мой доктор ко мне сегодня не придёт, – рассеянно подумал Иван Михайлович, – впрочем, и незачем сегодня… новый анализ крови только завтра будут делать».

Неспешно близилось время обеда, и у кого-то из мужчин даже стало предательски урчать в животе, однако вместо свежих и ароматных блюд около двенадцати часов медсестричка Марина принесла в палату металлический лоток с наполненными шприцами и сделала всем пациентам, кроме Ивана Михайловича, назначенные им доктором уколы.

– Задница синяя уже совсем, – сидя на краю кровати и придерживая ватку на верхней части ягодицы, сердито произнёс паренёк с веснушками, когда медсестра покинула палату.

– Листья капустные нужно прикладывать, чтобы отёчность спала, хе-е-е-е… – посоветовал «молодому поколению» народное средство седовласый старичок.

– Спасибо, буду знать, – благодарно ответил парень. – Скоро там на обед уже позовут?.. – обращаясь то ли ко всем в палате, то ли к самому себе, нетерпеливо вопросил он и снова улёгся на спину.

Около часа в палату наконец-то вошла уже знакомая Ивану Михайловичу со вчерашнего дня полненькая светловолосая буфетчица, оставив свою тележку с блюдами в коридоре, и поинтересовалась, кто из пациентов будет обедать в палате, а кто своим ходом доберётся до столовой. Седовласый старичок сразу сообщил, что будет принимать пищу в палате, а молодой паренёк и темноволосый мужчина бодро подскочили на ноги, взяли с прикроватных тумбочек свои чашки и отправились в столовую, что находилась на этом же этаже, на самой его середине: между мужской частью отделения и женской. Иван Михайлович тоже хотел было отправиться с ними, но когда поднялся с кровати, голова его предательски закружилась, а в ногах почувствовалась ватная слабость.

– Пожалуй, я здесь пообедаю. Можно мне сюда принести? – сев на край кровати и указав на прикроватную тумбочку, застенчиво попросил он. – Только у меня приборов нет и чашки…

– Ничего, я сейчас всё принесу, – доброжелательно ответила женщина и стала с тележки вносить в палату положенный пациентам обед.

Глава 7

После того как из столовой возвратились мужчина и паренёк, а полненькая буфетчица увезла из палаты посуду с остатками пищи, в помещении воцарились тишина и покой – наступил тихий час: то особое время, когда больные должны оставаться в палатах, а их посещение строго воспрещается.

Наевшись сытного обеда и преисполнившись дремотным чувством, пациенты вальяжно развалились на своих койках и вопреки невыносимой жаре силились забыться во сне. Однако этого у них никак не выходило, хоть окна и были приоткрыты, а на стёкла спустили рулонные шторы. Помаявшись на своих постелях с минут двадцать, мужчины стали мало-помалу заводить праздный разговор «за жизнь», вспоминая всякие любопытные случаи, делясь своими впечатлениями о разных минувших событиях и время от времени просто друг над другом подшучивая или рассказывая бородатые анекдоты.

Сначала беспечное общение принимало более или менее весёлый и легкомысленный характер, но со временем плавно перешло на серьёзные темы, которые так или иначе заставляли собеседников сопереживать друг другу или хотя бы вызывали в них живой эмоциональный отклик.

– …А я вот среднюю школу в следующем году окончу и думаю документы в полицейскую академию подавать, – сменил предыдущего собеседника парень, – отметки у меня хорошие будут, надеюсь, да и физические тесты пройду при поступлении, но вот гайморит этот…

– Это ничего, – прервал его темноволосый мужчина. – Гайморит – это не сердце, возьмут. Потом тебе будет причина лишний больничный взять, – лукаво улыбнулся он, – на госслужбе можно этим и позлоупотреблять. А у меня не сложилось в этой структуре… – задумчиво и будто с лёгкой ностальгией проговорил он.

– Почему же? – коротко изрёк парень.

– Я в первый же год машину остановил за превышение, в дорожной я служил, – стал пояснять мужчина, – а там друзья мои…

– И что же? – заинтересованно вопросил Иван Михайлович.

– Машина в угоне оказалась. Мне тогда ребята клялись, что «покататься просто взяли» на пару дней у какого-то старика в деревне, пообещали тотчас же незаметно возвратить…

– Неужто отпустил, касатик? Хе-е-е-е...

– Отпустил, друзья ведь, да и трезвые они были, я и поверил…

– И что же дальше было? – увлечённо спросил паренёк и сел на кровати, пристально уставившись на неспешного рассказчика. – Вернули ваши друзья машину?

– Нет, не вернули, не успели. Разбились спустя час на трассе, в поворот не вошли, прямо в дуб толстенный въехали, все четверо под дубом тем и остались, никто не выжил. До сих пор корю себя. Думаю, условным бы сроком отделались, если б я задержал их тогда… хоть живыми бы остались.

– Из-за этого и уволились? – не унимался взволнованный паренёк.

– Можно и так сказать. Напарник мой тогда доложил начальству, что незадолго до этой трагедии мы машину ту самую останавливали и по моей просьбе отпустили, – со злобой ответил мужчина, – тогда в машинах полиции ещё камер фиксации не было, были только слова напарника против моих, так что никакой проверки не начали и шумиху поднимать в управлении не стали, но написать заявление по собственному попросили. Я бы мог и не писать, ничего бы мне не было, сменил бы экипаж или перевёлся куда-нибудь в другое место, но я тогда много думал об этом случае и понял, что если похожая ситуация ещё когда-нибудь в будущем повторится, то я поступлю точно так же: не смогу на друзей своих или приятелей наручники надеть.

– А настоящий мент должен смочь! Хе-е-е-е... На то он и мент!

– Наверное, ты прав, дед, – согласно произнёс мужчина и, оставаясь лежать на спине, подложил руки под голову.

– Дела… – тоскливо протянул Иван Михайлович.

– А вы-то как? – снова отозвался темноволосый бывший полицейский. – Сами-то чем в жизни занимались? Смотрю, крепкий вы… служивый?

– Бывший. На пенсии я уже, по выслуге лет.

– А род войск какой?

– Артиллерия.

– И что же… Хе-е-е-е... Поучаствовать где-нибудь приходилось?

– Бог миловал, только учения, переброска войск, манёвры… ну и стрельбы – это само собой, иначе и быть не может.

– Наверное, внуки гордятся… – восторженно проговорил паренёк, – дед – военный!

– Нет у меня внуков… и детей тоже нет. Не срослось у нас с женой.

– Не выдержала скитальческой жизни? – проницательно спросил бывший полицейский.

– Так точно, – сухо ответил Иван Михайлович, – не выдержала. Когда молодым военным начинал только, чуть ли не каждые года два-три то ротация, то перемещение. Не каждая вытерпит мотаться по свету… да и детей она хотела, а им лучше в одном месте расти: одна школа, одни друзья…

– Не жёны декабристов нынче, нет! Хе-е-е-е... – своевольно подытожил слова Ивана Михайловича седовласый старик и наставительно добавил, обращаясь к задумавшемуся о чём-то пареньку: – Поэтому и не женись, малой, не те уж бабы пошли… хе-е-е-е...

– А сами-то как? – быстро отвлёкшись от своих мыслей, проговорил парень. – Были женаты?

– Был, но лучше бы и не был, хе-е-е-е... Не стоили те считанные дни радости будущих лет грусти и печали, – философски ответил старик.

– А что же случилось? – бесцеремонно продолжал расспрашивать парень.

– Через год после свадьбы померла при родах, сердцем слаба оказалась, – неспешно проговорил седовласый старичок, и все в палате почувствовали, как к его горлу беззвучно подкатил горестный комок.

– А ребёночек? – нерешительно спросил паренёк.

– Туда же отправился, хе-е-е-е... То ли болен уже в утробе был, то ли «врачи-коновалы» при родах чего-то нахимичили… Так и отдали мне их обоих. Марфу мою – беленькую такую, как мраморную, а малого, так того совсем синенького, что они там с ним делали…

– Простите, не мог такого предвидеть, – виновато произнёс парень, – соболезную.

– Да чего уж там, хе-е-е-е... Хожу вот теперь с цветами раз в год к памятнику их общему на могилке… Вспомню чего-то, погрущу, всплакну по-стариковски… Рюмку хлопну, папироску выкурю, цветочки поправлю… – на этом седовласый старичок прекратил свой горький рассказ и повернулся на бок, лицом к окну, пытаясь еле слышно превозмочь глухие сдавленные всхлипывания.

Паренёк ещё хотел было добавить, что не у всех же так в жизни бывает, так отчего же ему теперь не жениться? Однако тут же поймал себя мыслями за язык и благоразумно промолчал. Всеобщее молчание на некоторое время воцарилось и во всей палате, а вскоре в помещение в очередной раз вошла жена бывшего полицейского и принялась кому ставить капельницу, кому выдавать таблетки, а кому и тревожить его мягкое место жгучим укольчиком.

Ивана Михайловича все её медицинские манипуляции обошли стороной, и дальнейшее время этого дня, отвлекаясь лишь на ранний ужин, мужчина спокойно провёл за одной из трёх художественных книг, что лежали на прикроватной тумбочке у мужа медсестрички Марины, которую бывший полицейский охотно разрешил почитать.

Глава 8

На следующий день, во вторник, с самого утра у Ивана Михайловича взяли кровь на анализ, а после завтрака, раньше, чем обычно проходил врачебный обход, Николай Фёдорович, лечащий врач мужчины, лично наведался в палату и мягко сообщил важные вести:

– Я уже успел ознакомиться с результатами ваших анализов, – загадочно проговорил он, стоя у кровати Ивана Михайловича, – улучшение очевидно, однако…

– Однако… – пытливо произнёс Иван Михайлович, сидя на краю кровати.

– Однако кровь ваша всё ещё густовата, – бесстрастно констатировал доктор, – так что сегодня сделаем вам кровопускание ещё разочек… я уже распорядился.

– Так что же это, доктор? – недоумённо и даже рассерженно воскликнул мужчина. – Сегодня снова кровопускание, завтра опять на кровати проваляться весь день, а послезавтра ещё одни анализы? А если и они покажут, что кровь моя ещё недостаточно разжижилась? Снова меня обескровливать станете? Ну, знаете, так ведь можно и все соки из меня вытянуть, да и четверг это уже будет! Когда вы домой-то меня отпустите?

– Иван Михайлович, – добродушно сказал Николай Фёдорович и положил на плечо мужчины свою лёгкую руку, – не надо так волноваться, хватит с вас уже, не изверги же мы здесь, на самом-то деле… Вот сегодня «сольёмся» ещё разочек, а через день-два вы сами сдадите анализ в ближайшей к вам поликлинике и сохраните ответ с результатами у себя, чтобы при последующем поступлении иметь его при себе и показать, каковы были выходные результаты после второй процедуры, – доктор убрал руку с плеча мужчины и засунул её в карман белоснежного халата, надетого поверх летней серой рубашки.

– Вы думаете, – задумчиво изрёк Иван Михайлович, – что мне теперь постоянно нужно будет делать это ваше кровопускание?

– Не постоянно, а периодически, – поправил его Николай Фёдорович, – через месяца два сдадите очередной анализ крови, направление я вам выпишу, и, если показатели гемоглобина или гематокрита будут выше допустимого интервала, непременно явитесь ко мне в отделение. Направление на госпитализацию у семейного доктора брать вам будет не нужно, я сам на месте выпишу, буду лично за вами наблюдать. Ваша ситуация с кровью – никакая не редкость, многие «сливаются», кто-то в дневных стационарах, кто-то в поликлиниках, кто как переносит, но из-за вашего возраста я бы предпочёл, чтобы эту процедуру вы проходили у нас, под наблюдением, так сказать… Три дня всё это дело займёт, как и в этот раз, если не на скорой вас доставят…

– Но ведь может же быть такое, что результаты хорошими будут? – с надеждой в голосе спросил Иван Михайлович.

– Может и такое быть. Я вам рецепт на таблеточки ещё выпишу, аспирин для разжижения крови, будете принимать по одной в день. Ну и диету бы желательно соблюдать… подагрическая подойдёт вполне, я вам потом буклетик выдам, посмотрите, что туда входит, и воды пить много нужно, литра полтора-два в день. Не чаю, кофе или ещё чего, а именно обычной воды!

– Спасибо, доктор, – проникнувшись участливостью Николая Фёдоровича, благодарно проговорил мужчина.

– Я бы вам ещё посоветовал приобрести электронный аппарат для измерения давления и пульса – тонометр на руку, чтобы вам лично иметь представление о динамике своего давления и в случае необходимости заранее вызвать скорую, получить необходимую помощь и не лететь, как в прошлый раз, «на всех конях», порхая между небом и землёй… уж не мальчик, Иван Михайлович, как думаете? – широко и располагающе улыбнулся доктор и тут же наставительно добавил: – И я бы вам всё же посоветовал пройти полное обследование, так как причина ваших показателей может крыться…

– Нет, доктор! – категорично отрезал несговорчивый пациент. – Обследование… да какое там уже обследование-то в мои годы… ладно бы ещё вон, – указал он на сидевшего на кровати напротив веснушчатого паренька, – молодость бы ещё была, а так…

– Ну, – беспомощно пожал плечами Николай Фёдорович, – хозяин – барин. Зайдёте потом ко мне в кабинет, после процедуры, я вам выдам необходимые бумаги, – примирительно завершил сей разговор доктор и вышел в коридор.

Через некоторое непродолжительное время после ухода Николая Фёдоровича в палату вошла та же самая медсестра, что позавчера делала Ивану Михайловичу процедуру кровопускания. При виде её и высокого штатива на колёсиках с висящей на нём ёмкостью с лечебной прозрачной жидкостью мужчина понятливо лёг на кровать, закатал рукав верхней части спортивного костюма и стал старательно сжимать и разжимать кулак левой руки.

Когда вливание жидкости завершилось, участливая медсетричка тут же принялась за саму процедуру кровопускания. На этот раз у Ивана Михайловича кровь уже стекала в пустую пластиковую ёмкость заметно быстрее, нежели при прошлой процедуре, так что особо «мучить» его самого и его руку женщине не пришлось.

После того как дело было сделано, мужчине смерили давление, которое оказалось чуть ли не оптимальным, и посоветовали ещё некоторое время провести на кровати, дабы от резкой активности у него не закружилась голова. Последовав разумному совету медсестры, Иван Михайлович пролежал на кровати вплоть до самого обеда, даже успев немного вздремнуть. Затем он отобедал вместе с седовласым старичком в палате, дождался возвращения бывшего полицейского и веснушчатого паренька из столовой, благосклонно пожелал всем скорейшего выздоровления, достал из прикроватной тумбочки свой чёрный кулёк с вещами, в которых его доставила скорая помощь, сунул в него тапочки, надел сандалии, забрал из выдвижного ящика кошелёк, паспорт и ключи от дома, ещё раз доброжелательно со всеми простился, торопливо покинул палату и скорым шагом проследовал в кабинет Николая Фёдоровича, где ожидаемо получил обещанный ему рецепт на таблетки, а также парочку направлений на анализы крови и информационный буклет о подагрической диете. Сердечно поблагодарив доктора за проявленное внимание, Иван Михайлович крепко пожал ему руку, вышел из кабинета в коридор и тут же поспешил как можно быстрее покинуть здание больницы, то и дело шепча себе под нос: «Курочки мои, курочки мои ненаглядные…»

Глава 9

Оставив за спиной надоевшее за проведённые в нём дни лечебное учреждение и приятно вдохнув свежего воздуха, Иван Михайлович картинно потянулся под жаркими лучами высокого солнца, расстегнул до середины верхнюю часть спортивного костюма и с чувством собственного освобождения радостно побрёл по асфальтовой дорожке прилегающего к больнице парка в сторону ближайшей автобусной остановки.

Мужчина целеустремлённо шагал мимо широких деревянных скамеек, и мысли его были лишь о скором свидании со своими пернатыми подопечными. В серой тени высокорослых сосен, стройных берёзок и пышных лохматых кустарников на скамейках сидели полусонные люди, удобно откинувшись на изогнутые спинки, общаясь друг с другом о чём-то своём или пребывая в случившемся с ними одиночестве и просто наслаждаясь погодой, полностью предавшись глубоким размышлениям или же туманным мечтам.

Минуя крайнюю скамью, на которой сидела приятного вида женщина лет шестидесяти пяти, с сильной проседью в некогда чудесных светло-русых волосах, Иван Михайлович неожиданно услыхал позади себя своё имя – мягкий оклик знакомого голоса, что отозвался в его разуме, памяти и во всём его существе пронзительной молнией прошлого. Мужчина медленно и беспокойно обернулся и встретился взглядом со своей бывшей женой – любовью всей его жизни, нежные чувства к которой так в нём полностью и не угасли.

– Настя? – растерянно изрёк Иван Михайлович и подошёл к скамейке.

– Здравствуй, Ваня! – приветливо промолвила женщина, одетая в классическое тёмно-синее платье до колен, с белым узором «в горошек».

– Здравствуй! Ты как тут? Ждёшь кого-то? – быстро проговорил мужчина и без спроса сел на край скамейки, поставив свой чёрный пакет с вещами у своих ног.

– Да, Ваня, жду, только не кого-то, а заключение о психическом состоянии и отсутствии инфекционных болезней…

– Зачем же это тебе понадобились такие справки? Да и как ты здесь вообще оказалась? Ты же вроде в Почалове обосновалась, писала мне сама…

– Давно это было, Ваня. Многое с той поры поменялось… – грустно ответила женщина и стала рассказывать свою историю с того самого момента, как рассталась и развелась с Иваном Михайловичем, мужчина же принялся её слушать с искренним интересом и чутким сердцем. – Разошлись мы с тобой тогда, Ваня, по глупости моей, это я сейчас точно знаю, не выдержала я вечных переездов и неопределённости, не смогла нести бремя жены военного, но не со зла я это сделала, Ваня, Бог видит, что не со зла. Хотела я обычной тихой жизни, а главное, чтобы ребёночек у нас был, чтобы на одном месте жили: садик, школа, друзья, знакомые… – в домике своём или, на худой конец, в квартирке. А то только выдадут нам жилплощадь, только мы обустроимся на новом месте после очередной твоей ротации, так скоро и сызнова всё налаживай, только уже в другой части страны.

– Ничего, и так люди тогда жили… семьями, – сухо вставил Иван Михайлович.

– Я тебя не виню, Ваня, ты всегда ко мне хорошо относился, просто служба твоя… а впрочем, чего уж теперь. Я тогда думала, что заново жизнь начну, смогу найти и полюбить мужчину, семью новую создам с ним, а там и дети пойдут…

– И что, полюбила? – небрежно отрезал Иван Михайлович.

– Нашла, но не полюбила… я же писала тебе потом, Ваня, но ты, наверное, так меня и не понял… или понял, но не простил. В общем, не получилось у нас с ним, а потом и с другим не срослось, а там и с третьим… Время бежало, молодые годы мои проходили, и так я и промаялась в каком-то вечном поиске, в каком-то забеге, призом за который мерещилось мне моё счастье… а счастье – оно, как оказалось, рядом всегда и было, с самого начала… – безрадостно проговорила женщина, и глаза её заметно увлажнились непрошенными слезами. – Ах, – глубоко вздохнула она и машинально вытерла тыльной стороной ладони свои покрасневшие глаза, некогда ярко-голубые, а ныне значительно потускневшие, чуть ли не безжизненные, без былого радостного блеска, – я теперь тут неподалёку живу, Ваня, в небольшом городке, в Малахинске, слыхал, может?

– Как не слыхать, слыхал, тут ведь рукой до него подать, рядышком совсем.

– Занесло меня жизнью, квартирка у меня там имеется махонькая, но я вот решила…

– Так а здесь-то ты чего делаешь, для чего тебе бумаги такие нужны? – непременно хотел дознаться Иван Михайлович и перебил свою собеседницу. – Заключение о психическом состоянии и отсутствии инфекционных болезней… странные дела…

– Ничего в этом странного нет, Ваня. Такие справки мне нужны для переезда в дом престарелых, – робко пояснила женщина и тем самым вконец озадачила своего бывшего мужа.

– В дом престарелых? – подняв от удивления брови, изрёк Иван Михайлович. – Отчего же тебе в дом престарелых понадобилось? Неужто ты немощная какая или угнетаемая кем-то? Ежели угнетаемая, то…

– Да некому меня угнетать, Ваня, – с холодной улыбкой произнесла она, – одна я, одна-одинёшенька осталась на старости лет…

– Ну, скажешь тоже! На старости лет… ещё вполне себе... – быстро проговорил Иван Михайлович, но тут же осёкся, а после серьёзно добавил: – Что-то я совсем запутался с твоего рассказа… Маялась ты, маялась… не нашла любовь свою новую… так я подумал, что и живёшь сейчас с кем-то, просто без чувств особых, как полстраны нынче живёт, а ты…

– Нет, Ваня, одна я, – конкретно определила женщина своё нынешнее положение. – Думаю вот, отдам я квартирку государству, а то сижу в ней днями одна, даже поговорить не с кем, соседка только заходит порой, кофе мы с ней пьём по утрам, а сама – в дом престарелых переберусь, всяко веселее будет, да и забота какая-никакая…

– Ну-у-у, – задумчиво помолчав несколько секунд, возмущённо протянул Иван Михайлович, – квартирку-то отдавать незачем, а кофею мы и у меня выпить можем, ежели тебе сумрачно и тоскливо одной. Я тоже тут рядышком живу, в Андреевке, посёлочек такой, городского типа. Домик у меня там свой и землицы немного с цветочными клумбами, вишнёвым садом, сарайчиком и банькой бревенчатой, – произнёс Иван Михайлович и тут же всё это явственно представил, отчего захотелось ему попасть домой ещё сильнее и прямо незамедлительно. – И курочки у меня там ещё есть! – возбуждённо и торжественно воскликнул он в дополнение к сказанному.

– Так как же мы кофе-то пить у тебя будем? Наверное, хозяюшка у тебя в доме имеется…

– Нет у меня в доме никакой хозяюшки, – твёрдо вставил мужчина, – холостяцкой жизнью я живу, Настя, но не расхлябанной, а пристойной – всё в хозяйстве у меня на своих местах.

– Ах, Ваня, уж чего-чего, а такого я и представить не могла, чтоб не нашёл ты себе новую спутницу жизни… – мягко, а в глубине души даже радостно проговорила женщина. – Отчего ж не женился ты за все эти годы?..

– Да как-то не сложилось, то служебные заботы, ну, ты и сама знаешь, а как на пенсию вышел, уже и не до того стало, быт да уют начал налаживать. Квартирку мне от государства выдали с правом собственности, пожил я в ней несколько лет, да не выдержал в четырёх стенах, простору мало, вот и решил продать её, добавил скопленного и купил домик в Андреевке. Так вот бобылём и остался, хе-хе, – сообщил Иван Михайлович и нежно посмотрел на Анастасию.

– Ладно, Ваня, – бегло взглянув на старомодные наручные часы с тоненьким бежевым ремешком, как-то грустно изрекла женщина и поднялась на ноги, – пора мне за бумагами моими уже, пойду я, была рада встрече…

– Поедешь, значит, в дом престарелых? – неодобрительно произнёс Иван Михайлович, тоже встал со скамейки и поднял свой чёрный кулёк с одеждой.

– Да, Ваня, поеду, – печально ответила его бывшая жена, в то же время искренне желая всем своим женским сердцем, чтобы Иван Михайлович в этот самый момент сделал какое-нибудь решительное действие и остановил её, стал переубеждать и в конечном итоге напористо увлёк за собой.

– Знаешь, Настя, – ласково сказал мужчина, – я ведь всё это время чуть ли не каждый день о тебе думал, о нас… ведь могло же тогда всё по-иному случиться…

– Чего уж теперь, Ваня…

– А того, – наконец-то взяв инициативу в свои руки, твёрдо сказал Иван Михайлович, – что зла я на тебя не держу, Настенька. И думаю ясно, что раз уж свела нас снова судьба, то не просто это… ведь были же мы когда-то хоть сколечко счастливы… И если у тебя осталась хоть какая-то кроха былых чувств ко мне или просто имеется обыкновенно доброе расположение, то… – в этот момент Иван Михайлович на несколько секунд задумался, словно тщательно подбирая слова для выражения своих мыслей и чувств, и далее продолжил: – Брось-ка ты эту глупую затею с домом для престарелых, и поехали прямо сейчас же ко мне! Сколько жизни-то той нам осталось… видит Бог, что не случайно мы снова встретились, так давай, может, ещё разочек попробуем?..

– Давай попробуем, Ваня, – тотчас же подойдя к Ивану Михайловичу и взяв его за руку, прижавшись к нему всем своим телом и положив свою голову ему на всё ещё крепкую грудь, со слезами радости на глазах тихо проговорила женщина. – Жаль только, Ваня, что столько времени нами упущено…

– Ну ничего, ничего… – мягко поглаживая Анастасию свободной рукой по спине, утешительно сказал мужчина, – у Бога для каждого свой час имеется, ежели даст нам ещё годик-другой, то и на этом спасибо, как говорится.

***

…Как оказалось в дальнейшем, было Ивану Михайловичу с того дня отмерено два года земной жизни. Жизни обыденной и размеренной, но в то же время наполненной таким удивительным взаимопониманием с Анастасией и проникнутой столь зрелой заботой их друг о друге, что каждый день лишь преумножал их вновь обретённое счастье.

Иван Михайлович более не посещал никаких больниц, не сдавал анализов и даже вскоре перестал принимать выписанные ему доктором лекарства. Его лишь порой тяготила чрезмерная утомляемость, которую он несправедливо списывал на свой уже преклонный возраст, и время от времени пошаливало давление, вызывая то недолгое головокружение, то лёгкую слабость.

Умер мужчина тихо и быстро, ранним июльским утром, когда солнце ещё только поднималось и нежно ласкало заспанную землю своим лёгким касанием. После очередной выкуренной папироски и чашечки горьковатого кофе, Иван Михайлович улыбнулся себе от мысли о своих курочках и неторопливо побрёл в сарайчик, чтобы необходимо набрать зерна и пополнить в курятнике лоточки для кормления. Там же его вскоре и обнаружила Анастасия, неподвижно сидящим на невысоком мешке с зерном и смотрящим перед собой тем спокойным и умиротворённым взглядом, какой бывает только у тех, кто подошёл к последней черте с ясным осознанием того, что в этой жизни успел уже всё…

Незадолго до своей кончины, будто предчувствуя и приняв её скорую неотвратимость, Иван Михайлович, ничего не сообщив Анастасии, предусмотрительно составил у нотариуса завещание, в котором после своей смерти оставлял своей бывшей жене всё своё имущество, и сунул его второй нотариальный экземпляр на самое дно выдвижного ящика серванта, где хранились прочие важные бумаги и документы, дабы в наступивший в своё время скорбный час женщина его и обнаружила.