С другой стороны, англо-саксонским (прежде всего) страхам в отношение России и русских[1] (и их сопутствующей демонизацией[2]) есть свое совершенно прозаическое объяснение: британцы настолько панически боялись расширения Российской империи, захвата ею Константинопля[3] и выхода к теплым морям и к индийским равнинам черезТибет[4], Памир и Гималаи[5], что, совсем как и в операции «Немыслимое» после совместной победы во Второй мировой войне, и даже ещё до этого - в далеких 1915-16 гг. планировали нанести упреждающий удар по пребывавшему тогда ещё в этом статусе русскому союзнику, чтобы воспрепятствовать ему выйти на торную дорогу, ведущую к Индии[6] и её богатствам[7]. Но это – высокие геополитические соображения. Были еще и шкурные интересы конкретных лиц, сыгравшие свою немалую роль в распространении русофобии[8]. Однако и одновременно с этим, когда англосаксов начинал ощутимо «поклевывать жареный петух», как это произошло в Галлиполли в 1915 г.[9], они тут же совершали поворот «оверштаг» и были готовы на все, на любые уступки России, лишь бы спасти свою драгоценную шкуру, не считаясь с предубеждениями и страхами перед русским «территориальным приращением» прошлых лет, в изменившихся внешних обстоятельствах уже даже рассматривавшимся не более чем, как простительная союзническая шалость[10]. Но при всех уступках и согласии пожертвовать чем бы то ни было для умиротворения русского медведя, он по-прежнему оставался для британцев монстром, доверять которому было нельзя ни при каких обстоятельствах: «Летом 1944 г. советофобия в британском Министерстве обороны была столь явной, что стала вызывать беспокойство даже у сотрудников британского МИДа… В августе 1944 г. начальник генерального штаба открыто называл СССР «врагом номер один». Это очень плохо, - отмечал Э. Иден (будущий премьер-министр Великобритании – прим. перев. – П.Г.) - но так оно и было на самом деле»[11].
Тема русофобии велика и обширна, поскольку она так или иначе представляет собой «сермяжную подоплеку» – «скрытое подсознательное» всех происходивших и происходящих в мире международных событий с участием России[12] (или даже без него, но с англо-саксонским паническим страхом[13] призрака её вмешательства[14]), начиная с «открытия» её англичанином Ченселором в XVI в.[15], до момента неожиданного появления русских «азиатских казачьих орд» на Елисейских полях в Париже в 1814 г., когда Россия впервые воочию явила свою мощь, разгромив наводившего животный ужас на весь «цивилизованный» мир «узурпатора» Наполеона. Начиная с этого момента Россия для англичан стала настоящим пугалом[16]. Затем она еще раз изумила трепетный Запад, сначала чуть не заняв Константинополь в 1878-79 гг. и чудом уклонившись от кажущегося неизбежным военного столкновения с Англией, а затем – едва не разрушив (не без наущения с его стороны) свое собственное государственное устройство и не погубив саму себя в 1917 г.[17], чем незамедлительно решили воспользоваться наши «лепшие» после Гитлера друзья-союзники, высадившиее экспедиционные корпуса по всей периферии России – от Туркестана до Балтики и Дальнего Востока: англосаксы (на Кольском полуострове, в Закавказье и в Туркестане), французы (в Одессе) и японцы (в Приморье) и противники – немцы, практически оккупировавшие Украину. И еще несколько раз – в 1945 г. [18], дойдя практически до самого сердца тогдашней Европы – до Берлина, а также в начале 1990-х годов, развалившись и разложившись как союзное государство и мирно расставшись со своими бывшими республиками, отпустив их в самостоятельное плавание[19].
После Второй Мировой пресловутый коллективный Запад, наконец, осознал, что в одиночку «умом Россию не пронять (не опечатка – П.Г.)», и стал всерьез готовиться к новой - Третьей мировой, объединившись не только в рамках отдельных региональных союзов, но и агрессивных наднациональных образований, вроде НАТО («Гуртом и отца бить сподручней» – как гласит известная русская пословица). Изменились риторика, задачи, но не цель – так или иначе стереть Россию с политической карты, заменив её на карту географическую, вернее – на физико-технологическую, ибо несправедливо в век стремительно скудеющих природных ресурсов, чтобы какие-то там славянские «унтерменши» столь беспардонно владели весьма изобильной кладовой ценных природных богатств, осваивали атом и космос, да и вообще существовали на этой лучшей из планет обитаемой вселенной[20]. И наименее затратный способ для этого – расчеловечевание (или «франкеншейнизация» - неологизм мой – П.Г.) образа русских в глазах как своей общественности, так и в их собственных[21], используя разного рода «рукопожатных» и услужливых перебежчиков - «мальчишей-плохишей», готовых продать собственную страну за «бочку варенья и коробку печенья»[22]. «Расчеловечевание», как показывает история и социальная психология - это выверенная манипулятивная прелюдия и предлог-обоснование (для себя - любимых и единственных и прочих невеж-зрителей в глобальном театральном зале) последующего пространственного расчленения и/или захвата вожделенной англосаксами части той или иной территории. Именно так испокон веку они и действовали, прирезая по кусочкам свою империю в прошлом, и аккурат такой же подход они используют и сегодня применительно к России, которую, согласно ставшим недавно достоянием общественности разнообразным планам прожектеров из Вашингтонского обкома, они намереваются территориально «раздербанить», загнав её в границы Московии периода средних веков, ибо для них другого способа существования и обращения с «себе не подобными», помимо «разделяй, раздевай и властвуй», просто не существует. Именуется, правда, это паскудное стремление сегодня - «шахматной доской» (по выражению известного и завзятого русофоба З. Бжезинского – бывшего государственного секретаря США в 70-е годы ХХ в.) или прикрывается каким-нибудь иным благозвучным эвфемизмом, но суть от этого не меняется: «Карфаген должен быть разрушен»!
Как пишут авторы сборника «Россия и Запад: формирование стереотипов»[23], «Взаимодействие России и внешнего мира, прежде всего Запада, происходит в разных материальных и духовных сферах, а интенсивность и эффективность всякого рода контактов зависит от закономерностей как внутреннего развития, так и взаимного восприятия. Восприятие культур подчинено определенным механизмам, характерным для массового сознания, в котором по-прежнему господствует дpевнейший тип сознания, получивший наименование мифологического. Он описан в классических тpудах К. Леви-Стpосса, Дж. Фpейзеpа, А.Ф. Лосева и дpугих. Но, хотя изучение его основывалось на матеpиале аpхаических или pеликтовых обществ, этот тип сознания постоянно пpоявляется и в сюжетах совpеменной истоpии. Если в специализиpованных сфеpах сознания пpеобладает, как пpавило, pационалистический подход, для котоpого хаpактеpно следование законам логики, испольование системы доказательств, выводы, основанные на изучении реального миpа и реального человека, то обыденное сознание зачастую констpуиpует свой миp, существующий и pазвивающийся по своим собственным законам. Абстpактные обобщения пpи этом неpедко подменяются наглядно-чувственными ассоциациями… стереотипы опираются на архетипы сознания, первые оценочные рефлексы: «опасность -отсутствие опасности» соответствуют ответу на этот вопрос. Происходит квалификация и распознавание другого по принципу «свой-чужой». Представление о других странах и народах зависит от культурных традиций, которые вырабатываются в ходе экономического, политического и других видов развития. Восприятие может быть разной степени адекватности, но в любом случае опирается на стереотипы, составляющие основу менталитета[24]. Причем, национальный менталитет не является единым, но специфичен для разных социальных слоев, имеющих собственные цели, связанные с объектом восприятия. Опора этих структур на древние слои сознания подтверждается парностью стереотипов (англофилия-англофобия, германофилия-германофобия и т.д., вплоть до установки на космополитизм или на ксенофобию)».
При этом не стоит полагать, что русофобия коллективного (англо-саксонского – прежде всего) Запада – это всего-навсего невинные плоды «игры незрелого и нездорового воображения» и «простонародного невежества и заблуждений», априорный подгон происходящего под шоры обыденного сознания простого обывателя[25]. В реальности подобные ей заполошно-химерические страхи для них самих порой обращаются в собственные ощутимые материальные и людские потери, как это произошло, например, в 1916 г. с британским генералом Таунсхендом, настолько панически боявшегося раздуваемого британской пропагандой и разделяемого министерским кабинетом в Лондоне мифа о «всемирном джихаде», который, хотя так никогда и не состоялся, но из-за него этот воевода со своими 13 000 чел. просто-напросто «сдал» поле битвы в сражении при Кут аль-Амарне в Месопотамии. В художественной сфере она воплотилась в курьезной концепции «загадочной русской души» и заселении вампирами и чудовищами» (что в подробностях будет наглядно показано ниже в переведенных работах) занимаемой русскими части евразийского пространства, изображающейся не иначе как переполненный орками Мордор - «Царство сумрака, порока и бесправия» и демонизации славян (читай – «других») в целом и русских - в особенности[26]. Для англо-саксонской страноведческой антропологии (включая литературу, изобразительное искусство и впоследствие – кинематограф после его появления)[27] характерно «параноидальное» художественное воображение творца, в котором его первобытные страхи (те, что особенно обострились в эпоху декаданса и распространения «дегенеративного» искусства – да, да, это – не только нацистский эпитет[28]!) проецируются вовне, чтобы вернуться на родную почву воплощенными в утрированных карикатурных образах орков-иностранцев[29], намеревающихся коварно вторгнуться на Британские острова и нарушить привычный порядок вещей в населенной домашними хобиттами, гоблинами, баньши и Джеками-потрошителями «старой доброй Англии»[30]. Им, естественно, всегда противостоит (и неизменно одерживает вверх) благородный и цивилизованный англо-самец (не опечатка – П.Г.) a’la Джеймс Бонд, жертвенно отдающий всего себя (в прямом и переносном смыслах) на дело защиты всего хорошего от всякого непотребства, не забывая, однако же, о собственных шкурных интересах[31]. Внимание к воспроизводству в произведениях подобной категории «шокеров» привычных нам достоверных исторических деталей, жизненных ситуаций и психологической выверенности людских характеров приносится в жертву гротескной безудержности фантазии и нарочито-утрированной сценографии для достижения «ломающего сознание» эффекта за счет быстро чередующихся мизансцен или завораживающего каскада поведенческих эскапад разного рода инфернальных типажей[32]. Т.е. того, что в современных творениях именуется «крутой экшн» в меру мастеровитости, интеллекта, умеренности, вкуса, а также добросовестности творца. Точно разобраться в том, кто или что кем виляет – собака хвостом или наоборот – порой довольно затруднительно, потому что невозможно определить, где коренится первопричина – в подсознании или в реальности, которая, впрочем, всегда такова, какой мы её себе превратно представляем, благодаря тщательно структурированной информации извне, которая является продуктом, профессионально-выверено и целенаправленно состряпанным циничными манипуляторами из орвеловского «министерства правды».
Переходя в практическую плоскость, русофобия выливалась, как это будет видно из нижеизложенного, не только в обработку и манипуляцию сознанием западного обывателя перед и во время эпохальных событий, вроде мировых войн[33], но находила и находит свое отражение как в современной большой политике[34] и в быту, так даже и в реальных террористических актах против наиболее заметных фигур русских участников «Большой игры» XIX в[35]. Здесь достаточно указать на насильственные смерти таких выдающихся и заметных фигур в истории России XIX в., как император Павел I, по одной из версий убитый заговорщиками-аристократами не без участия англичан в частности за то, что планировал совместно с Наполеоном Бонапартом затеять совместный поход против Индии в 1801 г. с целью «досадить» британцам[36], поручик Ян Виткевич, посетивший Афганистан и вернувшийся в 1837 г. в С-Петербург с неким соглашением, заключенным им с афганским эмиром Дост Мухаммедом[37], не обнаруженном, впрочем, после его якобы самоубийства среди его бумаг, или героический командир брига «Меркурий» - императорский флигель-адьютант А. И. Казарский, трагически погибший во время инспекционной поездки в Херсон от отравления ядом от рук неизвестного в 1833 г[38]. Равно как и на неожиданную смерть в Москве «белого генерала» (по иронии судьбы случившуюся в гостинице «Англия») - героя русско-турецкой войны 1877-1878 гг., а до этого – губернатора Ферганской обл. и участника похода на Памир, Хиву, Коканд, Ахал-Тепе и Геок-Тепе, который непосредственно участвовал в планировании вероятного выдвижения на Индию – М.Д. Скобелева в 1882 г. (хотя, справедливости ради, стоит отметить, что, похоже, она - таки, последовала по естественным причинам, несмотря на вовсю муссирующиеся в то время слухи об обратном)[39].
Совсем недавно Александр Проханов в свойственной ему эпически-высокопарной и велеречивой манере отмечал, что «Сегодняшняя русофобия приобретает характер проекта. Проект «Русофобия» ставит своей задачей уничтожение той глубинной сущности, из которой каждый раз восстаёт Россия. Того потаённого зерна, из которого вновь начинают колоситься великие имперские урожаи. Россия и русские должны быть истреблены как явление. Русских нужно вычеркнуть из мировой истории раз и навсегда. Проект «Русофобия» предполагает создание гигантского бульдозера, который запускается от Минска и Смоленска, двигается по всей славянской Евразии и соскабливает Россию вплоть до Тихого океана. И эту обезлюдевшую пустошь посыплют сернистой солью, чтобы здесь не выросло ни одной травинки. Современные русофобские центры заняты поиском сокровенной русской сущности, волшебного зерна русской цивилизации. Эти центры состоят из военных, разведчиков, экономистов, социальных психологов, пропагандистов, мастеров информационных атак, культурологов, специалистов по религии, оккультистов, магов. Они исследуют Россию во всей её полноте, рыщут в русских эмпиреях, окунаются в русскую бездну, шарят по уголкам русской культуры, стараясь обнаружить волшебное зерно. Это зерно зовётся Русской Мечтой. Русская Мечта — это стремление русского народа к идеальному божественному бытию, именуемому на языке храмов и церковных проповедей Царствием Небесным. Коды русской судьбы ведут народ к достижению высокого божественного идеала. Эти коды не занесены в таблицу. Они не высечены на скрижалях. Эти коды являются сокровенным знанием, доступным богооткровенным русским людям. Богооткровенный русский властитель, будь то царь, князь или вождь, обладает сокровенным знанием. Он способен пробуждать русские коды в такой последовательности, что они устремляют русскую историю в творческий могучий порыв. Волшебные коды выносили Россию из всех потрясений и чёрных ям, влекли её к Русской Мечте. Они содержатся в русских сказках о мёртвой и живой воде, о бессмертии. В учениях великих православных мистиков, таких как старец Филофей, творец теории Москва — Третий Рим[40], и патриарх Никон — строитель подмосковного Ново-Иерусалимского монастыря. В учении русских космистов, грандиозном мировоззрении Николая Фёдорова, обещавшего человечеству бессмертие. В трактатах и политических доктринах большевиков, мечтавших создать на земле идеальное бытие, свести Небесное Царство на землю»[41].
[1] Как пишет С. Королева в своей докторской диссертации, «… в истории формирования и развития мифа о России в британской культуре с XII по начало XX века следует выделить четыре этапа: оформление «ядра» мифа вокруг образа запредельного, большого, чудовищно-сильного пространства в XII – XIII вв.; формирование следующего слоя в XVI – XVII вв. вокруг образа псевдохристианской примитивно-туземной страны; развитие нового слоя во второй половине XVIII – XIX вв. в связи с образом мощного, деспотичного, варварского государства-агрессора; формирование принципиально иного слоя в начале XX века вокруг образа религиозного, душевно и духовно богатого народа... Социально-политическая доминанта в развитии «русской темы» в британской литературе начала XX века резко контрастирует с общекультурным пониманием «русского» как особого, духовно и душевно богатого мира, распространившимся в этот период. За этим контрастом стоит возможность несовпадения литературного канона изображения России с актуальным слоем общекультурного мифа о России, инерция литературного канона в отношении образов «инонационального». См. Королева С.Б. «Миф о России в британской литературе (1790-е – 1920-е годы)», Н. Новгород, 2014, С. 18. В этой связи небезынтересным представляется тот факт, что «… вплоть до 1911 г. среди британских военных планировщиков преобладало мнение о том, что в случае общеевропейской войны британские экспедиционные силы должны быть размещены в Центральной Азии, другими словами, за данность было принято, что соперником в подобной войне будет именно Россия. И лишь летом 1914 г. кризис в другой империи – австро-венерской провинции Боснии и Герцеговине, совершенно неожиданно (sic! – П.Г.) «столкнул лбами» британскую и германскую империи». Fergusson Nial, указ. соч. С. 298
[2] О значении понятия «демонизация врага» см. соответствующую статью в Википедии, в которой, в частности, говориться: «Термин «демонизация» пора включать в специальные словари. Прежде всего в политологические, но не только в них. Демонизация стала широко распространенной тактикой, обросла техникой, включила в свой репертуар разноликие сценарии». Т.е. это – составная часть любой спецпропаганды, рассчитанной, прежде всего, на собственное мирное население и вооруженные силы, примемяемое в человеческой военной практике с античных времен. Набор этно-национальных стереотипов, используемых в ней, как правило, черпается из сочинений прошлого, которые, как будет видно из последующего изложения, являются питательной средой для использования манипулятывных литературных техник и мифов об «ином», «другом» или «инаковом». Как это работает сегодня применительно к России как к государству и к русским как к этносу, см., например, Мисоножников Б.Я., Образ России в западном медийном дискурсе, Вопросы журналистики, 2018, №4, С. 81 – 92. Как писал Исраэль Шамир, «В борьбе идей существует грозное оружие массового уничтожения: демонизация оппонента. С теологической точки зрения оно называется «манихейской ересью». Не существует лучшего системного оружия, если вы намерены разрушить общество. Нельзя делить народы на «детей света» и «детей тьмы» … “A Yidiishe Medina” in “Flowers of Galilee, The collected Essays of Israel Shamir”, A Dandelian Books Publication, Tempe, Arisona, 2004, p. 183.
[3] «В январе 1793 г. в Херсон прибывает новый главнокомандующий граф Александр Васильевич Суворов. Пока Екатерина сколачивала коалицию для борьбы с якобинцами и устраивала публичные истерики по поводу казни короля и королевы, на санкт-петербургском монетном дворе мастер Тимофей Иванов тайно чеканил медали, на одной стороне которых была изображена Екатерина II, а на другой – горящий Константинополь, падающий минарет с полумесяцем и сияющий в облаках крест. Операция по захвату проливов была намечена на начало навигации 1793 года. Однако весной этого года началось восстание в Польше под руководством Костюшко. Скрепя сердце, Екатерина была вынуждена отказаться от похода на Стамбул». Широкорад А.Б., Россия на Средиземном море, сетевое издание, С. 104. При этом: «Корни русофобии уходят в период, который воспоследовал непосредственно за наполеоновскими войнами, когда влиятельные политики так объясняли общественности, в чем заключается опасность дальнейшего расширения Российской империи: «… между 1815 и 1830 гг., писатели, вроде сэра Роберта Вильсона и Джорджа де Ласи Эванса (о них см. ниже – П.Г.), утверждали, что целью России являлся Константинополь и, как только он будет ею приобретен, овладение Россией всем миром окажется «несложной задачей». Они уверяли значительную часть читающей публики в том, что только порабощенные народы, мечтающие о своей свободе, могут загнать полу-варварского российского монстра обратно в азиатские степи», Tran Tri, Behind the Myth: The Representation of the Crimean War in Nineteenth-century British Newspapers, Government Archives & Contemporary Records, Victorian Representations of War, 2007, URL: https://doi.org/10.4000/cve.10385, а также: «Миф о России формируется в британской культуре и литературе в XII-XIII веках вокруг семантического комплекса «чудовищно-звериное чужое»; приобретает новый «туземный» слой в XVI веке и подвергается отдельным изменениям в XVII-начале XVIII вв.; дальнейшее его развитие связано с периодом конца XVIII - XIX веков и рождением нового политического слоя мифа; на рубеже XIX-XX вв. в британском мифе о России оформляется принципиально новый слой вокруг семантического комплекса мистически-религиозного положительно воспринимаемого «другого… В целом, к XIX в. традиционная «демонизация» образа России получила политический сдвиг, который был, в первую очередь, связан с укреплением российской политической и военной мощи. Иными словами, в мифе о России сформировался новый слой, в основу которого лег образ государства-соперника, государства-врага, противопоставленного Британской империи по линии праведности - неправедности, демократичности - деспотичности, мирных намерений - агрессивности», Королева С. Б. «Миф о России в британской литературе (1790-е – 1920-е годы)», Диссертация на соискание ученой степени доктора филологических наук, Нижегородский Государственный Лингвистический Университет им. Н. А. Добролюбова, Нижний Новгород, 2014, С. 21, 181.
[4] В современном неканоническом и эпигонском продолжении Шерлокианы А. Конан-Дойля – романе «Приключение Шерлока Холмска на Востоке» (после его исчезновения в бурных водах Рейхенбахского водопада) Теда Рикарди, верно уловившем британские русские страхи, затмевавшие сознание своих современников на Туманном Альбионе, встречается и такой пассаж: «Доржилофф улыбнулся, переводя последние слова регента. Лицо регента оставалось бесстрастным. Для Холмса, по крайней мере, на данный момент, они казались единым целым: то, что было сообщено в офис регента, казалось, было известно Доржилоффу. По-видимому, связанные тайнами тибетского мистицизма, регент и этот опасный русский монах действовали согласованно. Целью могло быть только принятие Тибета под опеку царя и блокирование британского проникновения в Центральную Азию. Отрезвляющей была также мысль о том, что тибетское правительство теперь официально отказалось иметь дело с британским эмиссаром, пусть даже и секретным, признавая за ним только его маскировку под ученого-исследователя, а не его истиную личность правительственного агента».
[5] «Во второй половине XIX в. серьезные политические и экономические причины побудили географические общества в Париже, Берлине и Лондоне обратить внимание на Африку. То же можно сказать и об интересе Русского географического общества к Азии. Многие члены российской организации горячо бы поддержали мнение, высказанное в 1877 г. президентом аналогичной организации в Париже: «Сила любой страны заключается в экспансии… и изучение географических наук является одним из важнейших элементов этой экспансии». Писатель Джозеф Конрад язвительно назвал этот сложившийся в ХIХ в. этот альянс науки и имперского строительства «воинствующей географией». Схиммельпенник ван дер Ойе Давид, «Навстречу восходящему солнцу. Как имперское мифотворчество привело Россию к войне с Японией», Historia Rossica, Новое литературное обозрение, 2009, С. 32. Концепция невоенного территориального расширения России на Восток по направлению к Тихому океану в период пребывания на посту министра финансов С.Ю. Витте – творца наступательной политики России в Восточной Азии (1892 – 1903 гг.), получила в русской исторической и геополитической мысли название «мирного проникновения» (penetration pacifique). «Огромная шахматная доска, на которой разворачивалась эта скрытная борьба за политическую власть, простиралась от снежных пиков Кавказа на западе через бескрайние пустыни и горные массивы Центральной Азии до китайского Туркестана и Тибета на востоке. Главным же призом, как опасались в Лондоне и Калькутте и как очень надеялись служившие в Азии честолюбивые русские офицеры, была Британская Индия. А началось это в первые годы девятнадцатого века, когда русские войска принялись с боями прокладывать путь на юг через Кавказ, населенный тогда безжалостными мусульманскими и христианскими племенами, в сторону Северной Персии. Поначалу казалось, что аналогично великому походу русских на восток через Сибирь два столетия назад это не представляет особой угрозы британским интересам. Хотя Екатерину Великую действительно забавляла идея похода в Индию, а сын ее Павел в 1801 году зашел так далеко, что даже отправил в ту сторону войска для вторжения. Их спешно отозвали после последовавшей вскоре его кончины. Но в те дни никто не принимал русских всерьез: их ближайшие пограничные посты находились слишком далеко, чтобы представлять какую-то реальную угрозу владениям Ост-Индской компании. Затем в 1807 году в Лондон поступили донесения, всерьез встревожившие как британское правительство, так и директоров компании. Наполеон Бонапарт, ободренный серией своих блестящих побед в Европе, предложил наследнику Павла, царю Александру I, совместно вторгнуться в Индию и освободить ее от британского господства. Возможно, он сулил Александру, что, объединив свои армии, они смогут покорить весь мир и разделить его между собой. Для Лондона и Калькутты не было секретом, что Наполеон «положил глаз» на Индию. Заодно он жаждал отомстить за оскорбительное поражение, нанесенное его соотечественникам англичанами в предыдущем раунде борьбы за обладание этой жемчужиной. Впечатляющий план заключался в том, что 50 000 французских солдат пересекут Персию и Афганистан, а затем соединятся с казаками Александра для окончательного удара по Индии через Инд. Но это была не Европа с готовыми базами снабжения, дорогами, мостами и умеренным климатом. Наполеон имел лишь слабое представление об ужасных трудностях и препятствиях, которые предстояло преодолеть армии, выбравшей такой маршрут. Его невежество относительно земель, по которым предстояло пройти войскам вторжения, с их огромными безводными пустынями и горными хребтами, могло сравниться только с аналогичным невежеством самих англичан. До того момента англичане, первоначально прибывшие морем, уделяли мало внимания стратегическим сухопутным дорогам в Индию, сосредоточившись на охране морских путей. Но теперь их самоуверенности пришел конец. В то время как русские сами по себе большой угрозы не представляли, объединенные армии Наполеона и Александра, особенно ведомые несомненным полководческим гением Наполеона, были бы гораздо опаснее. Последовали поспешные приказы тщательно исследовать и нанести на карту дороги, по которым агрессоры могли бы достичь Индии, чтобы руководство компании выбрало, где их лучше всего остановить и разгромить. Одновременно к персидскому шаху и афганскому эмиру, через земли которых предстояло пройти агрессорам, отправились дипломатические миссии в надежде отговорить их от каких-либо связей с врагом… Угроза никогда не воплотилась в жизнь, поскольку Наполеон с Александром вскоре поссорились. Когда французские войска вторглись в Россию и вошли в горящую Москву, Индия временно была забыта. Но после того как Наполеон с ужасными потерями отступил обратно в Европу, для Индии возникла новая угроза. На этот раз ее представляли самоуверенные и честолюбивые русские, и не похоже было, что на сей раз пронесет. Когда закаленные в боях русские войска снова начали движение через Кавказ на юг, опасения за безопасность Индии серьезно возросли… Несмотря на постоянные заверения Санкт-Петербурга об отсутствии враждебных намерений по отношению к Индии, в том, что каждое очередное наступление станет последним, многим казалось, что все они — только часть гигантской затеи подчинить царской власти всю Центральную Азию. Существовали опасения, что, когда этот план будет выполнен, начнется последнее наступление на величайшее сокровище империи — Индию. Не было секретом, что над планом такого вторжения работали самые способные царские генералы, а что касается людей, то в русской армии их всегда было достаточно…. По мере того как две линии фронта сближались, Большая Игра становилась все интенсивнее. Несмотря на опасности, главным образом со стороны враждебных племен и правителей, не было недостатка в бесстрашных молодых офицерах, готовых рискнуть жизнью по ту сторону границы, чтобы заполнить белые пятна на картах, следить за передвижениями русских и попытаться завоевать расположение недоверчивых ханов… Что бы ни говорили историки сегодня, в то время русская угроза Индии представлялась весьма реальной. В конце концов она казалась очевидной для любого, бросающего взгляд на карту. Четыре столетия подряд Российская империя неуклонно расширялась со скоростью примерно 55 квадратных миль в день или около 20 000 квадратных миль в год. В начале девятнадцатого века Российскую и Британскую империи разделяло в Азии более 2000 миль. К концу столетия это расстояние сократилось до нескольких сотен миль, а в отдельных районах Памира оно не превышало двух десятков. Поэтому ничего удивительного, что многие боялись, что казаки всего лишь сдерживают своих лошадей, пока в Индии делается то же самое… Помимо тех, кто участвовал в Большой Игре профессионально, появилось множество стратегов-любителей, следивших за ней со стороны и щедро раздававших свои советы в потоке книг, статей, страстных брошюр и писем в газеты. По большей части эти комментаторы и критики были русофобами с ярко выраженными «ястребиными» взглядами. Они утверждали, что единственный способ остановить продвижение русских заключается в проведении наступательной политики…», Хопкирк П., Большая игра против России: Азиатский синдром, Рипол Классик; М.; 2004, С. 8-10. Как отмечал проф. Бондаревский Г.Л., «…британские историки неоднократно утверждали, что именно Россия была инициатором франко-русских планов вторжения в Индию. Примечательно, что сам Хопкирк включил подобное утверждение в главу своего труда под названием «Наполеоновский кошмар». Однако, как я уже не раз отмечал, подобные [химерические – П.Г.] предположения сохранялись на протяжении достаточно продолжительного периода, способствуя созданию мифа о «русской угрозе» Индии» … Prof G.L. Bondarevsky, “Least We Forget” in «Central Asia and Caucasus in World Affairs», Newsletter 2, December 1, 1992, p. 11.
Вице-король Индии, лорд Литтон, ещё 18 сентября 1876 г. отправил депешу Дизраэли с предупреждением следующего характера: «Простая истина заключается в том, что, если 30 тыс. русских перейдут завтра границу и атакуют нас... мы можем полностью положиться на наших мухаммедан, которые сплотятся вокруг нас и встанут на них. Но вот если в Бомбее высадятся турки, принеся с собой послание от султана, призывающее правоверных Индии объявить джихад британскому правительству, все наши мухаммеданские подданные во всем мире (пусть и неохотно) повинуются этому приказу». Grossman Lionel, The passion of Max von Oppenhaim, Archeology and intrigue in the Middle Easy from Wilhelm II to Hitler, Open Book Pulishers, p. 51.
Именно на этом навязчивом страхе британцев за безопасность «жемчужины» своей империи в свое время и сыграл небезызвестный трансвестит и авантюрист кавалер де Еон, привезший с собой из России якобы подлинное завещание Петра Великого, в котором, в частности, содержалось такое напутствие потомкам: «VIII. Неустанно расширять свои пределы к северу и к югу, вдоль Черного моря. IX. Возможно ближе придвигаться к Константинополю и Индии, обладающий ими будет обладателем мира. С этой целью возбуждать постоянные войны то против турок, то против персов, основывать верфи на Черном море, мало-помалу овладевать как этим морем, так и Балтийским, ибо то и другое необходимо для успеха плана — устроить падение Персии, проникнуть до Персидского залива, восстановить, если возможно, древнюю торговлю Леванта через Сирию и достигнуть Индии, как мирового складочного пункта. По овладении ею можно обойтись и без английского золота… XI. Заинтересовать Австрийский дом в изгнании турок из Европы, а по овладении Константинополем нейтрализовать его зависть, или возбудив против него войну, или дав ему часть из завоеванного, с тем чтобы позднее отобрать это назад». Завещание Петра I Великого -подделка или тайно украденный документ?»,URL: https://xn--1-itb3afj.xn--p1acf/%D0%B1%D0%B8%D0%BE%D0%B3%D1%80%D0%B0%D1%84%D0%B8%D1%8F/%D0%B7%D0%B0%D0%B2%D0%B5%D1%89%D0%B0%D0%BD%D0%B8%D0%B5/ Англосаксам поэтому было отчего прийти в ужас и мучаться ночными кошмарами. Видя и понимая природу и формы британской паранойи в связи с гипотетической угрозой Индии, русское правительство порой использовало эту фобию в своих дипломатических и иных целях. См. об этом подробнее докторскую диссертацию Jones Thomas, British Business in Russia: 1892 – 1914, Theses submitted for the award of PhD in Modern European History, б.г., б.д., в которой убедительно и наглядно показывается, что, несмотря на все стенания и жалобы британских предпринимателей, работающих с и в России, на «русский произвол», финансовая привлекательность российских проектов британских компаний, особенно в Сибири и на Кавказе, вынуждала их приноравливаться к российским реалиям и даже успешно порой ими пользоваться.
До 1917 г. за дальнейшее распространение Российской империи на Восток и присоединение к ней Манчжурии особенно ратовал такой знаменитый исследователь Центральной Азии, как Николай Пржевальский: «Пржевальский был в России одним из наиболее красноречивых выразителей примитивной жажды завоевания, описанной Йозефом Шумпетером. В его сочинениях звучал голос маскулинной агрессии, которая снова вошла в моду в России в начале ХХ в. «Конквистадорский» империализм Пржевальского с его атавистической агрессией и стремлением к порабощению представляет собой один из элементов, лежащих в основе российской политики на Дальнем Востоке в начале правления Николая II – политики, которая имела катастрофические последствия, как показали события 1904 – 1905 гг. Побудительные мотивы, описанный Шумпетером, не были исключительной прерогативой царской России. Скорее… они являлись интеллектуальным течением, вдохновлявшим значительную часть развитого мира той эпохи». Схиммельпенник ван дер Ойе Д., «Навстречу восходящему солнцу. Как имперское мифотворчество привело Россию к войне с Японией», М.: Новое литературное обозрение, 2009, С. 30.
После победы Октябрьской революции 1917 г., поражения пролетарских движений в Германии и Венгрии, большевики отказались от своей первоначальной идеи разжечь мировой пожар «на горе всем буржуям» сначала в Европе, а затем – и в других местах, переключив всё свое внимание полностью и окончательно на Восток. 20 ноября 1918 года приказом № 276 председателя Реввоенсовета Республики Л.Д. Троцкого при нем была учреждена Центральная мусульманская военная коллегия во главе с М. Султан-Галиевым. В конце 1918 – начале 1919 г. Центральное бюро коммунистических организаций народов Востока направило своих представителей в районы скопления военнопленных и других категорий турецкого населения. Главным лозунгом в их деятельности был призыв: «Организуйтесь и зажигайте пожар социальной революции в Турции!». При этом, европейские метрополии совершенно не видели разницы между колонизаторскими поползновениями царской России и стремлением большевиков преобразовать мир на новых, коммунистических принципах. Для них активность большевиков на Востоке воспринималось как исконное российское стремление к дальнейшему территориальному приращению своей, путь и основанной на других принципах, но все равно – империи.
[6] Fromkin David. A Peace to End All Peace. The Fall of the Ottoman Empire and the Creation of the Modern East, Avon Books, New York, 1990, p. 98, а также: «С практической, стратегической точки зрения… попытки сыграть на британских страхах российского продвижения в сторону Индии и собственных опасений русских британской экспансии в Среднюю Азию возникли лишь в период Первой и Второй англо-афганских войн… Примечательным, с другой стороны, является то, насколько редко британская Индия в реальности фигурировала в расчетах российских военных и государственных деятелей, планировавших и осуществлявших завоевание Средней Азии. Любое [непредвзятое – прим. моё - П.Г.] исследование этого периода требует более глубокого понимания истинных причин российских намерений, устремлений и действий, если не рассматривать их сквозь кривое зеркало «обороны Индии». Помимо всего, фундаментальным фактором «Большой игры», если под этим понимать некое соревнование за установление контроля над Средней Азией, является то, что британское влияние в данном регионе по факту было ничтожным. Поэтому, энергичных исследователей и параноиков-проконсулов британской Индии стоит задвинуть за пределы этой истории, чего они и заслуживают. Важность завоевания Центральной Азии для общего хода русской истории следует объяснять не в столько с точки зрения каких-либо грандиозных стратегических либо экономических преимуществах и прожектах, сколько в том, что здесь империи пришлось столкнуться с обширным, чуждым и почти совершенно исламизированным пространством, которое, в противоположность предшествующему завоеванию Сибири, оказалось совершенно не поддающимся ассимиляции с великорусским «ядром». Morrison A., “Killing the 'Cotton Canard' and getting rid of the 'Great Game'. Rewriting the Russian conquest of Central Asia, 1814 – 1895”, Special issue of Central Asian Survey, International workshop on the Russian Conquest of Central Asia held in the Department of History of the University of Liverpool, November 23rd, 2012
[7] Как, когда, приблизительно сколько и почему выкачивались Англией ресурсы из Индии – см. подробное рассмотрение в «Индия как главный фактор в среднеазиатском вопросе. Взгляд туземцев Индии на англичан и их управление». Доклад председателя среднеазиатского отдела общества востоковедения А.Е. Снесарева», С-Петербург, 1906 г. «Индия стала для Британии самым ценным достоянием, главной опорой ее силы и могущества. В начале XX в. один из военных историков отмечал, что за 150 лет владения Индией Англия брала с нее каждые 10 лет невиданные контрибуции, подобные той, которую взяла Германия с Франции после войны 1871 г. — 2 миллиарда рублей с лишком. Если разменять 30 миллиардов серебряными рублями, уложить их рядом по экватору Земли (а каждый из них в диаметре составлял 3 1/3 сантиметра), то ее можно опоясать 9 раз». Харюков Л.Н., op. cit., C. 242.
[8] «Необходимо отметить, однако, что для России, Османской империи и дунайских княжеств, несмотря на всю свою «периферийность» и нездоровый климат, Сулина и Дунайская дельта (присоединенные к Российской империи по Адрианопольскому соглашению 1829 г. – прим. перев.) были настоящим раем для «предпринимателей» разных национальностей, заинтересованных в максимизации прибыли в ущерб официальным постановлениям, направленным на упорядочивание и легализацию коммерческой деятельности в этих местах. Действовавшие там «пираты», на самом деле, в условиях нерегулируемого рынка на отдаленной имперской периферии чувствовали себя как рыба в воде. Одержимые жаждой наживы, как частные дельцы, так и официальные лица использовали неформальные связи и незаконную практику для увеличения собственной прибыли. Подобная разновидность «экономического бандитизма» была напрямую связана с развитием мировой капиталистической системы и была даже полезна с точки зрения проникновения капиталистический отношений в эту болотистую пограничную глухомань. Но в условиях русофобского окружения того времени связующая нить между необходимостью углубления судоходных каналов и российскими интересами по защите собственных портов воспринималась ими как доказательство нежелания России устранить препоны для коммерческой навигации по судоходной части Дуная». Ardeleanu Constantin, Russophobia, Free Trade and Maritime Insecurity, Brill.com, 2020, С. 42
[9] «Османская империя по наущению своего союзника Германии объявила «джихад» вскоре после своего вступления в Первую мировую войну. Это был просчитанный шаг, нацеленный на то, чтобы возмутить мусульман, живущих под британским, французским и русским владычеством, и побудить их восстать. Уже не работающий к тому времени, а также поскольку он был “made in Germany”, этот лозунг не помог османам превратить Великую войну в «священную», раздув на горе Антанте пожар массового восстания в каком бы то ни было уголке мусульманского мира. Но, как и предсказывали немецкие ориенталисты (на самом деле идею джихада германскому МИДу подбросили двое – журналист-туркофил Эрнст Ях и один из прототипов современного кинематографического Индианы Джонса, открывший Европе хеттскую культуру – барон Макс фон Оппенхайм – прим. моё – П.Г.), одной лишь угрозы подобного возмущения, особенно в британской Индии, оказалось достаточно, чтобы заставить британцев и их союзников перебросить, (как и рассчитывали «востоковеды-вредители» - прим. моё – П.Г.), значительные людские и материальные ресурсы с основного театра военных действий на Западном фронте на восточный турецкий фронт. «Увязание Британии» на ближневосточном театре военных действий в значительной степени может быть объяснено необходимостью противодействия «джихаду». Rogan Eugene, Rival Jihads: Islam and the Great War in the Middle East, 1914–1918. Elie Kedourie Memorial Lecture read 8 July 2014. Но и здесь англосаксы обмишурились! Очень скоро последовало унизительное поражение союзников в Галлиполли, которое также подставило под вопрос вероятность победы и здесь - на Восточном фронте. Единственными пострадавшими от пресловутого объявленного «джихада» оказались христианские подданные Османской империи, преимущественно греки, ассирийцы и армяне. До этого Высокая Порта уже несколько раз объявляла «джихад» - в 1773 г. (против русских), в 1809 г. (против сербских повстанцев), в 1829 г. (против России за поддержку греческих повстанцев) и в 1897 г. (против Греции). Но, как и во время Первой мировой войны, единственными его жертвами, опять же, оказались христианские подданные Османской империи. – прим. моё – П.Г.
[10] После поражения в Галлиполи к 04 марта 1915 г. союзники готовы были «раздать всем сестрам по серьгам»: полностью удовлетворить любые территориальные притязания России (равно как и арабов в отношении воссоздания халифата (переписка МакМахона и Хусейна), и одновременно - евреев в отношение создания на территории Палестины «национального очага» (не государства! – П.Г.) для еврейских переселенцев (декларация Бальфура), впрочем, не особенно собираясь выполнять многие из подобных обещаний на практике. В этот же день «…российское правительство уведомило Францию и Англию о том, что любое решение вопросов Константинополя и проливов окажется «недостаточным и непрочным», если Константинополь, западное побережье Босфора, Мраморное море и Дарданеллы, а также часть Османской империи в области Траса (европейской Турции – прим. моё – П.Г..) не будут включены в состав Российской империи. Дальнейшие стратегические соображения потребовали, чтобы и часть восточного побережья на Босфоре, Мраморное море, а также острова Имброс и Тенедос тоже были бы включены в её состав. Если Франция и Англия согласятся с этими требованиями, как уверило союзников российское правительство, в этом случае их притязания на другие части Османской империи будут также рассмотрены в благожелательном ключе. После двух заседаний 09 и 10 марта Военный Совет принял решение удовлетворить требования русских» ... Lieshout Robert H. “Britain and the Arab Middle East. World War I and Its Aftermath”, I.B. Tauris & Co. Ltd, London, New York, 2016, р. 55
[11] Carley Michael Jabara, “Yalta as a Mirage: Sovietophobia Always Lurked in British Foreign Policy”, International Conference The 70th Anniversary of the Yalta Conference, Moscow, February 24-27, 2015. «Председатель Совместного комитета по разведке Виктор Кавендиш Бентик так описывал это: «Когда русские добивались хоть малейшего успеха или даже умудрялись отражать немецкие удары, это погружало офицеров [британского Генерального штаба – П.Г.] в тоску и уныние. И наоборот – российские поражения наполняли их радостью. Будучи осведомлен об этих их предубеждениях, когда я запрашивал информацию о положении дел на русском фронте, я всегда перепроверял её… Я могу также согласиться с тем, что… они в значительной степени несли ответственность за обычно невысокое мнение Минобороны о способности русских сопротивляться. Но если бы даже во главе русского отдела управления военной разведки стояли менее предубежденные офицеры, Минобороны все равно было бы настроено антироссийски. У меня было такое ощущение, что оно считало русских офицеров людьми не очень достойными, с которыми не хотелось связываться. Более того, они проявляли глубокое – и, к сожалению, совершенно неоправданно–пренебрежительное отношение ко всем иностранным офицерам, за исключением немцев, перед которыми они испытывали, и, возможно небезосновательно, комплекс неполноценности. Тем не менее, при всем предубеждении по отношению к русским, которое порой принимало форму совершеннейшего фанатизма… стоит признать, что в целом в Минобороне, все же, работали менее тупые офицеры, чем в разведуправлении» - там же, стр. 5.
[12] Британский исследователь Андрю Ламберт очень удачно назвал это подсознательное - «Большой британской антироссийской стратегией», так и назвав свою книгу: «The British Grand Strategy Against Russia», Ashgate Publishing Limited, London, UK, 2011
[13] «…как справедливо отмечает английский историк Лоуренс Джеймс, русофобия в XIX в «затронула» умы почти каждого государственного деятеля Соединенного Королевства, будь он политик, дипломат или военный. Она сильно ощущалась среди всех социальных слоев, партий и общественных движений, когда большинство простых британцев смотрело на Россию как на государство «прочно приверженное политике захватов и экспансии для обеспечения жизненного пространства в интересах быстро растущего населения», Сергеев, op. cit., C. 43.
[14] Забавно и примечательно в этой связи, что некоторые местные правители и князьки в Азии и Африке, хорошо понимая подоплеку британских опасений и страхов возможного вмешательства России в свои местечковые дела, которое могло бы нарушить и навредить колонизаторским поползновениям Великобритании, вовсю шантажировали последнюю угрозами в случае опасности обратиться именно к России для защиты и покровительства. Таковое произошло, например, в 1901 г. во время захвата г. эр-Рияда основателем нынешней династии саудидов - Абд аль-Азизом аль-Саудом: губернатор этого города - нынешней столицы Саудовской Аравии; представитель конкурирующей в то время с саудитами династии аль-Рашидов (рашидидов) угрожал англичанам обратиться за помощью именно к России, если те не помогут ему в борьбе с соперником. Abedin Hassan S., Abdul Aziz al-Saud and the Great Game in Arabia, 1986 – 1946, A thesis submitted in partial fulfilment of the requirements for the degree of Doctor of Philosophy, King’s College, London, UK, 2002, р. 82. Ему вторили и коренные жители жемчужины «жемчужины короны Британской империи»: «Британская пропаганда против русских как колониальных правителей велась с целью отвратить индийское население от восстания в случае (не дай Господь!) российского вторжения. Сосланный махараджа Дулип Сингх писал в письме Александру III, побуждая его «освободить 250 млн. моих соотечественников от жестокого ига британского правления»: «Англичане очень уж постарались вбить в сознание народа Индии (который в подавляющем большинстве – невежественен) ложные представления о жестоком характере российской власти». Morrison A.S., “Russian Rule in Samarkand. 1868 – 1810. A comparison with British India”, Oxford University Press, 2008, p. 7
[15] «Если говорить об Англии (и впоследствии – о Великобритании), то первые упоминания России в художественной литературе относятся еще к XIV веку (см. у Дж. Чосера в «Кентерберийских рассказах»: «Ходил он на Литву, ходил на русских...»), однако формирование полномасштабного русского мифа относится к XVI веку; он складывался на основе отчетов английских путешественников, дипломатов и послов при русском дворе (Ричард Ченслер, «Книга о великом и могущественном царе Руси, князе Московском и о владениях, порядках и произведениях к сему относящихся» (1583); Джайлз Флетчер, «О государстве русском» (1591); Ричард Хорси (Горсей), «О России и других северных странах» (опубл. в 1627) и т. п.). Обобщенно он может быть сформулирован так: Россия – дикая страна, населенная варварами, которыми правит царь-тиран; народ здесь «лукавый», «хитрый», «склонный к пьянству», с «порочный нравами», а «люди - грубы и толкаются». К этому же времени относится и первое упоминание о суровом климате – Россия в первый раз выводится в описаниях как страна вечных снегов». Велигорский Г.А. «Полицейское царство Россия» в детской литературе Великобритании конца XIX – начала XX века // Вестник Костромского государственного университета.
[16] «Если ответственным за превращение России в пугало можно назвать одного конкретного человека, то это британский генерал сэр Роберт Уилсон. Во время вторжения Наполеона он был официальным британским наблюдателем при русской армии. По возвращении в Лондон Уилсон начал единоличную кампанию против русских, твердя о жестокости русского солдата и некомпетентности генералов. В 1817 г. генерал опубликовал книгу «Описание военной и политической мощи России». Автор утверждал, что русские, воодушевлённые своей победой над французами, планируют выполнить завещание Петра I и завоевать весь мир. Первой мишенью будет Стамбул, затем придёт черёд Индии. Уилсон снабдил книгу картой, на которой прошлые границы России были показаны зелёным цветом, а нынешние — красным, чтобы продемонстрировать скорость расширения империи и исходящую от неё угрозу…». Фурсов К.А., Большая Игра: взгляд из Британии. Обзор работ Питера Хопкирка, б.г., б.д.
[17] «Нет больше России, - с удовлетворением констатировал в своем дневнике, узнав о революции в России, британский посол в Париже Ф. Берти. – Она распалась и исчез идол в лице императора и религии, который связывал разные нации православной веры. Если только нам удастся добиться независимости буферных государств, граничащих с Германией на Востоке, то есть Финляндии, Польши и Украины и т.д., сколько бы их удалось сфабриковать, то по мне все остальное может убираться к черту и вариться в собственном соку». Дело тут, конечно, совсем не в том, что Ф. Берти был уж таким отчаянным русофобом. Даже при самом благожелательном отношении к России и русским, английского дипломата и его европейских коллег было бы трудно убедить в том, что существование огромного, сильного и независимого соседа на востоке так уж отвечает национальным интересам их стран...», Брачев В.С, Оккультные истоки революции. Масоны ХХ в., М: Издатель Быстров, 2007, С. 463.
[18] Как отмечает Кара-Мурза С.Г. в своей статье «Русофобия Запада»: “Здесь надо отметить, что всякий раз, когда Россия вовлекалась в европейскую или мировую войну, хотя бы и оборонительную, Отечественную, западную элиту охватывал параноидальный страх, что результатом будет русское нашествие, которое поглотит Европу. Так было после Отечественной войны 1812 года. Так было и во время I-й Мировой войны. Безансон писал: «Вообразите только Россию, выигравшую мировую войну, завоевавшую половину Европы, получившую, как обещали ей союзники, в безраздельное владение всю Польшу, Балканы и Константинополь: в результате мы, возможно, имели бы дело с той смесью нигилизма, крайнего национализма, расизма и антисемитизма, какая впоследствии возникла в нацистской Германии, — и весь этот кошмар в масштабах целого континента, да вдобавок освященный религией»! Даже Керенский, масон и западник, так начинал в эмиграции в 1942 г. свою рукопись «История России»: «С Россией считались в меру ее силы или бессилия. Но никогда равноправным членом в круг народов европейской высшей цивилизации не включали. … Нашей музыкой, литературой, искусством увлекались, заражались, но это были каким-то чудом взращенные экзотические цветы среди бурьяна азиатских степей», в «Проблемный Анализ и Государственно-Управленческое Проектирование», Вып. 1, 2015, С. 13
[19] В отличие от той же Великобритании, например, развязавшей совместно с Францией и Израилем «Тройственную агрессию» против Египта после национализации Суэцкого канала «Свободыми офицерами» в 1956 г., или в начале 80-х гг. ХХ в. – начавшей сражение с Аргентиной из-за Фолклендских островов, расположенных с британскими островами отнюдь не рядом. При этом, отколовшиеся от СССР в 90-е гг. ХХ в. бывшие советские республики, ставшие после этого самостоятельными государствами, с большим трудом и неохотой разрывали вековые традиционные связи с бывшей метрополией – Россией. Как писал Б. Льюис: «Там, где они правили, британцы и французы создавали конституциональные и парламентские режимы по своему образу и подобию – конституционные монархии британского типа или подобные французской - республики. Ничто из этого нормально не работало и, обретя независимость, почти все они были дисредитированы и свергнуты. В Российской империи революция и гражданская война на время ослабили контроль центрального правительства над его имперскими территориями. Однако Советы преуспели в его восстановлении даже с намного лучшим результатом, чем прежде, и оказались значительно более успешными, чем французы или британцы, создав советские республики по своему образцу на замлях ислама, которые находились под их управлением. И даже после развала СССР эти бывшие советские республики с много большим трудом освободились от объятий своего бывшего хозяина, чем подданные Британии и Франции». Lewis Bernard, What went wrong? The Clash Between Islam and Modernity in the Middle East, HarperCollins Publishers Inc., New York, USA, 2003, p. 62
[20] «… в речи, произнесенной министром обороны Финляндии Кари Хёками в Вашингтоне в 2007 г., он заявил, что «с учетом нашего географического положения, для Финляндии (с точки зрения угроз для её безопасности) сегодня существуют три проблемы: Россия, Россия и Россия». Kangas Anni, Beyond Russophobia: A practice-based interpretation of Finnish− Russian/Soviet relations, URL: http://cac.sagepub.com/content/46/1/40
[21] Каков был примитивный, но действенный механизм демонизации и мифологизации России в преддверии Крымской войны хорошо проиллюстрировано в классическом труде академика Е.В. Тарле, посвященном этому событию: «В лондонской прессе страсти разгорались все сильнее и сильнее. Некоторое время фанатичный враг царской внешней политики Уркуорт (о нем см. ниже – П. Г.) был чуть ли не самым читаемым в Англии публицистом. Статьи Уркуорта, всегда живые, часто яркие, представлют собой смесь здравых мыслей с совершенно бредовыми фантазиями. Он ненавидит Николая и русских вообще истинно фанатической ненавистью, а в абдул-меджидовской Турции вполне искренне и убежденно усматривает носительницу высокой и оригинальной, но, к несчастью, недоступной пониманию европейцев цивилизации. С большим одобрением Уркуорт ссылается на лекции ученого Мицкевича в Парижском университете, в каковых лекциях Мицкевич «пытался установить тождество русских с ассирийцами - на основе филологии». Оказывается, ... «что имя Haвyxoдoнocop - Небукаднеццар - не что иное, как русская фраза, означающая: «нет бога, кроме царя». Тарле Е.В., Сочинения, т. VIII, М., 1959, С. 293
[22] См., например, Guriev Sergei, Western Strategy toward Russia, в «The Eastern Question. Russia, the West and the Europes’ Grey Zone”, б.м., б.г., С. 141-162
[23] Россия и Запад, формирование образа, б.м., б.г. С.2
[24] Одним из первых, кто в наши дни разглядел и фактологически подтвердил истинность такого подхода применительно к межнациональным взаимоотношениям на арабском Востоке стал Э. Саид, назвавший это явление «овосточиванием» Востока в своем знаменитом «Ориентализме», который после его выхода в свет в 80-е годы прошлого века стал культовым методологическим инструментом оценки и применения сравнительного метода «национального бихевиоризма» и империалистического порабощения к страноведению и системе межнациональных отношений в самые различные исторические периоды во всех уголках мира. Применительно к настоящей теме также будет уместно назвать русистику в западной литературе в целом – «обрусиванием» или каким-нибудь там «русопяльством» - преувеличением это не будет, хотя в самом исследовании Э. Саида русскому, равно как и немецкому и голландскому «ориентализму», под которым он понимал прежде всего - иструмент колониального подчинения Востока, «мягкую силу», практически не уделяется никакого внимания. Это объясняется, скорее всего, тем, что сам Э. Саид – палестинец по происхождению, писал о том, что было ему по-человечески ближе и знакомо – об англо-французском соперничестве именно на арабском Востоке, которое проистекало там между двумя исконными колониальными державами – Англией и Францией. К тому же других языков, кроме английского и французского, не считая родного арабского, он, похоже, не знал. Отсюда – некоторая однобокость его универсалий, с готовностью распространенная его адептами и последователями и на другие регионы «Ориента», в сферу англо-французского влияния не попавшие, и на колонизаторскую практику других метрополий. Тем не менее, основная идея и тезис Э. Саида, сводился к тому, что посредством «универсалий» и «генерализаций» происходит не столько процесс познания иного/инакового, сколько метод его «воспроизводства» в сознании людей других культур при помощи априорных стереотипов и шаблонов в полной мере применим и к русистике, о чем, собственно, наглядно, образно и ярко живописуют нижеприлагаемые переведенные тексты и приложенные изображения.
[25] «Толстоевский», как выражался один из героев культового фильма «Рыбка по имени «Ванда» 80-х годов ХХ в., или «… Запад не обрел ясного понимания, несмотря на все возрастающее число его солдат, врачей и умелых мастеров в Москве, а русских послов — за границей. Последние оскорбляли всех, постоянно требуя, чтобы длинные титулы царя произносили со всей полнотой и точностью, а их вездесущие и отнюдь не благоуханные телохранители тем временем срезали кожу с дворцовых кресел себе на обувь и оставляли следы экскрементов на стенах и полах. Западные путешественники старались превзойти друг друга рассказами о русской грязи, угодничестве и беспорядке, причем хватало подлинно комичных сцен, чтобы у западных наблюдателей сложился не аналитический, но чисто анекдотический подход к России. Голландского врача, который привез с собой в Москву флейту и скелет, чуть не растерзала толпа за попытку поднимать мертвецов из могил; а во время Первой Северной войны английский врач был казнен, так как упоминание им «cream of tartar» (винный камень) было принято за выражение симпатии к крымским татарам. Большинство западных авторов на протяжении XVII в. продолжали отождествлять русских с татарами, а не с остальными славянами. Даже в славянской Праге в книге, изданной в 1622 г., Россию наряду с Перу и Аравией отнесли к особенно необычным и экзотическим цивилизациям, а за год до того в относительно близкой и просвещенной Упсале была защищена диссертация на тему «Христиане ли русские?», Биллингтон Дж., «Икона и топор», URL: https://royallib.com
[26] Роман «Леди в саване» Брэма Стокера (1847–1912) разделен на книги. В книге первой, которая имитирует социальный английский роман XVIII–XIX вв., действие развертывается в Великобритании. Здесь завязывается сюжет и появляется протагонист. Это юный джентльмен Руперт Сент-Леджер. Он (подобно Уолтеру Картрайту) рос в лишениях, побывал в экзотических странах, рискованных переделках, но в результате сохранил и воспитал в себе рыцарственную доблесть (в отличие от благополучного кузена и прочих родственников-обывателей). Более того, он не чужд оккультного знания, «мира мысли, спиритуального вторжения, психических феноменов». После смерти несметно богатого дядюшки именно Руперт, а не его малосимпатичная родня получает большое (очень-очень) наследство. Однако получение наследства сопряжено с выполнением трудного задания (что разительно напоминает структуру волшебной сказки в понимании В. Я. Проппа): Руперт должен отправиться в Синегорию и прожить там полтора года в замке, к которому примыкает огромное поместье Виссарион, принадлежащее завещателю. Это непременное условие. Отважный Руперт охотно соглашается и едет на Балканы… В «Дракуле» персонажи перемещаются из Великобритании в Трансильванию (и Болгарию), во втором романе из Великобритании — в некую неназваннаю балканскую страну. В обоих случаях пространство подчинено принципу контраста: «цивилизованная Европа» (Англии)/«дикая Европа» (Трансильвании и Балкан)... Занимательно, что персонажи «Дракулы» борются с трансильванским вампиром, носившим в земной жизни славянский титул «воеводы», а загадочная «леди в саване» — дочь этого воеводы Виссариона. Различие же двух романов заключается в том, что в первом романе «дикая Европа» вторглась в Англию, а во втором, напротив, английский джентльмен — в рамках «квазиколониального предприятия», тайно поддержанного официальным Лондоном, — оказался на Балканах, типичной земле вампиров». Флореску Рада, «Что Значит Имя: Дракула или Влад-Прокалыватель?» Б. г., б.д.
[27] «… в целом западная кинематографическая «россика» полностью унаследовала традиции западного отношения к России: в большинстве художественных фильмов с 1946 г. вплоть до настоящего времени Россия представляется в образе «чужого», «отличного», зачастую враждебного по отношению к западной цивилизации образования». Fedorov A., “Reflections: West about Russia. Russia about West. Film images of people and countries”. Moscow: ICO Information for All, 2017, p. 191
[28] См. об этом – способах, методах и формах воспроизводства-реконструкции «другого» - подробнее: Karschay Stephan, Degeneration, Normativity and the Gothic at the Fin de Siècle, Palgrave Macmillan, UK, USA (NY), 1980
[29] В каком виде сегодня в современных англо-саксонских комиксах изображаются русские и арабы см., например, мои соответствующие подборки на канале «Ближневосточная аналитика» на Яндекс.Дзен.
[30] Библиография так называемой «Invasion Literature» – «литературы вторжения» (на Британские острова), имеющаяся в моем распоряжении, насчитывает около 250 титулов на английском языке, созданных за пол столетия, в промежуток между 1850 и 1914 гг. Среди потенциальных агрессоров фигурируют все, кто только может: Франция, Китай, Россия (ок. 30 титулов), Германия, Турция, Япония, США и даже некие «анархисты». Иногда они даже действуют в составе коалиций. «Литература вторжения» особенно процветала в период, начиная с 1871 г., после публикации «Битвы при Доркинге», до начала Первой Мировой войны. Появление и востребованность этого жанра были обусловлены обеспокоенностью англичан угрозами, исходящими от объединившейся к этому времени Германии и её победы во франко-германской войне 1870 г. Однако в большую часть этого периода, вплоть до начала 1900-х годов, главными противниками Британии считались её имперские соперники – Франция и Россия. Начиная с 1900 г. место главного противника в популярной литературе, стала занимать Германия, особенно после опубликования в 1903 г. «Ямок на песке» и ставшим необычайно популярным памфлете под названием «Если Англия будет оккупирована» Вильяма ле Кё. Такие «имперские кризисы» как египетский (1882 г.) и англо-бурская война в Южной Африке (1899-1902 гг.) нашли свое отражение в популярной литературе. Хотя большая часть подобных «страшилок» сочинялись с чисто коммерческой целью, этот жанр также использовался в качестве инструмента пропаганды с целью давления на правительство, чтоб побудить его больше тратить на оборону. В 1988 г. Сесиль Эби проанализировал 60 образчиков «литературы вторжения», созданных за период с 1871 по 1914 гг., в которых Германия упоминалась в качестве врага 41 раз, Франция – 18 раз, а Россия – всего 8 раз и, как правило – в союзе с Францией, хотя там фигурировали и другие недруги. За весь период Россия упоминалась как враг Британии в 35 произведениях. Это немногим меньше, чем Франция (38 титулов), хотя значительно реже, чем Германия, считавшаяся главным противником (69 титулов). Характер исходившей от России угрозы в этих сочинениях включал в себя: морское нападение на Британию или британский флот, вторжение в Британию, угрозу британским интересам в Средиземноморье, атаки, нападения или шпионскую активность в Афганистане и на северо-западной границе Индии, а также нападения на другие британские колонии. Самым популярным произведением, в котором говорилось о вторжении Франции и России была «Большая война в Британии 1897 г.» В. ле Кё, первоначально опубликованная в виде серии очерков в «Ответах» в 1893 г. и в виде отдельной книги в 1894 г., которая выдержала 8 переизданий. Критики считали её первым литературным произведением, в котором значительная роль отводилась шпионажу, и которая эксплуатировала «распространенные опасения, зародившиеся, благодаря созданию франко-русского альянса». «Ким» Р. Киплинга (1900) много раз приводился различными авторами как пример британского подозрительного отношения к намерениям России в Азии. Однако, до сих пор остается дискуссионным вопрос, насколько все описанное в нем соответствовало реальной шпионской действительности периода «Большой игры» того времени. Помимо шпионских историй, вроде «Кима» и автобиографичных записок Фредерика Барнаби (1876 и 1877 гг.) были также и чисто художественные произведения, повествующие о российском нападении на Афганистан и Индию. Пожалуй, самым ранним таким романом является памфлет А. Деневалласа 1879 г. «Большое российское вторжение в Индию», которое поддержали «шпионы из самых низших индийских каст». В нем рассказывалось, как Россия вторгается в Индию через Афганистан, оккупирует Пенджаб и Центральные провинции. Британия пытается противодействовать ему, посылая спешно набранную из добровольцев армию в Россию, но преуспевает только после отправки британского флота на Балтику и в Черное море. Другая история о событиях на северо-восточной границе Индии была рассказана Робертом Кроми в заметке под заголовком «Во имя Англии» (1889), в которой говорилось о русско-британской войне в Афганистане, за которой последовала новая работа «Новый крестовый поход» (1896), где повествовалось о войне между Британией в союзе с Австрией и Германией против России и Турции». Linney Derek, Academic studies in England and Russophobia, в «Victorian and Edwardian Invasion Literature and Russia», 2015, pp. 1 – 13
[31] То, что в истории известно, как «British way of warfare» - «воевать по-британски», и желательно – чужими руками – прим. моё – П.Г.
[32] Именно этим объясняется особая популярность в Великобритании никого другого, как знаменитого русского писателя Ф.М. Достоевского, выведшего в своих произведениях морально- и душевнобольных и надломленных персонажей, подоплека и мотивация поступков которых особенно понятны и близки англосаксонскому эстетическому восприятию и образу мыслей. См. на эту тему: Maguire Muireann, Crime and Publishing: How Dostoevskii Changed the British Murder, в A People Passing Rude, op. cit, р. 149-163
[33] «… поражение армии султана и особенно разгром турецкого флота вызвали настоящий взрыв возмущения в Париже и Лондоне. Раздражение британского общественного мнения было тем более сильным, что русский успех был одержан на море (18 (30) ноября 1853 г. в сражении при Синопе – прим. моё - П.Г.): как отмечал саксонский посол в Лондоне, «национальное тщеславие этих современных венецианцев ничем так не раздражается, как морскими битвами». Активно выступил и император французов, немедленно призвавший королеву Викторию к вводу союзных эскадр в Черное море для нейтрализации действий русского флота. Негодование общественного мнения и правительств Франции и Англии усиливалось тем, что туркам было нанесено поражение на море буквально под носом у англо-французской эскадры, стоявшей на Босфоре для того, чтобы выполнить обязательство, данное туркам: «Защищать Константинополь, либо всякую другую местность Турции, как в Европе, так и в Азии, подверженную нападению». Естественно, что это негодование искусно дирижировалось. В просвещенной Европе тогда сочувствовали только туркам. Французская и английская печать единодушно назвали русскую победу «резней в Синопе». Естественно, что резня на посту Св. Николая не вызвала никакого возмущения в европейских газетах. Более того, ее объявили «боевым подвигом» турецких войск. Тот очевидный факт, что шла война, и в действиях Черноморского флота не было ничего, противоречившего ее обычаям и законам, никем не брался в рассмотрение. Россия вынуждена была расплачиваться в том числе и за политику умолчания многолетнего воспитания европейской и в первую очередь англо-французской прессой русофобских настроений у своего читателя. 7 (19) декабря 1853 г. М. П. Погодин подал на высочайшее имя записку, в которой, в частности, говорилось о Европе следующее: «На месте закона они видят везде произвол. Наше молчание, глубокое, могильное, утверждает их в нелепых мнениях. Они не могут понять, чтоб можно было такие капитальные обвинения оставлять без возражения, и потому считают их положительными и истинными. Как же Вы хотите, чтобы мы нашли себе у этой категории сочувствие? Чему может она сочувствовать? Вот вред, происшедший от нашего пренебрежения общим мнением! Мы имели бы многих на своей стороне, если бы старались не только быть, но и казаться правыми». В ответ на этот пассаж император собственноручно написал: «Величественное молчание на общий лай приличнее сильной державе, чем журнальная перебранка». Айрапетов О., Крымская война. Популярный очерк, М.: Regnum, 2017, С. 49
[34] Myths and misconceptions in the debate on Russia. How they affect Western policy, and what can be done? Chatam House, Russia and Eurasia Programme, May 2021
[35] По этой части англосаксы – большие мастера и затейники: «До начала суэцкого кризиса египетская разведка настолько была одержима МИ-6, что, как пишет в своей книге «Новый плащ, старый кинжал» Майкл Смит, люди Каира в Лондоне получили приказ скупить все книги из серии «бондианы» Я. Флемминга, которые должны были в обязательном порядке изучаться в процессе подготовки разведчиков». Milmo Cahal, “Top secret: A century of British espionage”, The Independent, October, 23, 2011. Я даже не упоминаю здесь недавнюю истерику с отравлением при помощи яда «Новичек» русского перебесчика Скрипаля пресловутыми Петровом и Бошировым в Англии в 2017 г.
[36] Безотосный В.М. «У истоков неосуществлённого геополитического проекта века: «индийский план» Наполеона Бонапарта», в «Величие и язвы Российской империи. Международный научный сборник в честь О.Р. Айрапетова», М.: «Издательский дом «Регнум», 2012, С. 52 – 75. А также: «Известно, что злодейское убийство Павла I было подготовлено и осуществлено при деятельном участии масонов русских и английских. Главным подстрекателем заговора был английский посол масон Витворт, атаманом шайки убийц императора был масон, генерал английской службы (перешедший на русскую службу) Бенигсен, во главе военного заговора стоял масон – военный губернатор граф Пален, само ночное убийство произошло при потворстве масона же – командира Преображенского полка генерала Талызина и при деятельном соучастии ряда масонов – гвардейских офицеров. Загадочную роль в деле переворота и убийства Павла I сыграл его родной сын и наследник – воспитанник масона Лагарда, будущий Император Александр I». Марков Николай, Думские речи. Войны темных сил, М.: Институт русской цивилизации, 2011, С. 277. «Вообще участие англичан в террористическом заговоре против русского царя объяснялось желанием отомстить ему именно за покусительство на ценнейшее достояние Британской империи – Индию. Архетип всему полуторавековому противостоянию по поводу Индии задал поход казачьего атамана В.П. Орлова 1801 г. Этот поход был инициирован царем Павлом I (из-за вероломства Британии в вопросе Мальты) в союзе с первым консулом Франции Н. Бонапартом, но был прерван сразу после убийства российского императора. Парадоксальным образом Россия попыталась захватить Индию тогда, когда еще отстояла от нее на 2.5 тыс. км, а когда во второй половине XIX в. подобралась к ней почти вплотную и географически находилась в намного более выгодном положении для этого, попыток, напротив, не предпринимала (несмотря на ряд проектов). Павел плохо представлял себе трудности похода, а стратеги империи конца столетия сознавали их масштаб даже после ее драматичного расширения в 1860–1880-е гг. Прецедент сухопутного похода на Индию не давал британцам покоя почти до самого их ухода оттуда в 1947 г. В результате экспедиции Орлова и кратковременного франко-русского тильзитского сближения 1807 г. в духе К. Хаусхофера они уже никогда не считали безопасность своих владений в Индии абсолютной. Ост-Индская компания развернула дипломатическую и разведывательную деятельность на западных и северных рубежах субконтинента, пытаясь создать из сопредельных политий буферы от возможного нападения. Попытки Британии сдерживать Россию вызвали ее ответную реакцию. Отчасти британцы перестарались и спровоцировали русских на экспансию, которую стремились блокировать. Многие военно-политические шаги в Центральной Азии Россия предприняла в ответ на британские. Так, (неудачный) поход военного губернатора Оренбурга графа В.А. Перовского на Хивинское ханство 1839– 1840 гг. был прямым ответом на вторжение корпуса Ост-Индской компании в Афганистан в 1839 г. (первая англо-афганская война 1839–1842 гг.). Экспедиции генералов Н.П. Ломакина и М.Д. Скобелева против туркменской крепости Геок-Тепе 1879–1881 гг. и мирное присоединение Мерва в 1884 г. были реакцией России на новое вторжение британцев в Афганистан (вторая англо-афганская война 1878–1880 гг.). Это в записке начальнику штаба Кавказского военного округа от 21 декабря 1879 г. четко выразил начальник штаба 21-й пехотной дивизии полковник Пожаров: “Прочное занятие нами Ахал-Теке и Мерва будет иметь почти первенствующее значение в борьбе нашей с Англией”. Фурсов К.А., Геополитика или экономика? Соотношение целей англо-русской экспансии в Центральной Азии в XIX в., ВОСТОК (ORIENS), 2017, № 1, М.: ИСАА, 2017, С. 6 – 28.
[37] Халфин Н.А. «Возмездие ожидает в Джагдалаке», Наука, ГРВЛ, М.: 1973, а также Гигорьев С.В. «Россия и Афганистан. История политических связей», в сб. «Россия и Восток. Феноменология взаимодействия и идентификации в Новое время», СПб: СПБГУ, 2011, С. 85: «…экземпляр (упомянутого выше соглашения – П.Г.) таинственно исчез, кстати, вместе с другими бумагами после его неожиданной смерти из гостиничного номера трактира «Париж» на Малой Морской ул. в Санкт-Петербурге в 1839 г. – аккурат перед тем, как на следующий день он должен был быть представлен к ордену и переведен в гвардию, причем… «в предсмертной записке, обнаруженной в номере, говорилось, что он решил кончить жизнь самоубийством и перед смертью сжег свои записки и документы. Тайна его смерти осталась не разгаданной. В списке вещей, принадлежавших Виткевичу, составленном полицейским приставом после его смерти, пистолет, из которого был произведен фатальный выстрел, не фигурировал. Англия, планировавшая включить Афганистан в состав своих владений в Индии, воспользовалась сложившейся ситуацией. Заключив так называемый «трехсторонний договор» с Ранджит Сингхом и Шуджа ал–Мулком, оказав нажим на иранского шаха и, опубликовав манифест генерал–губернатора Индии Окленда, содержавший обвинения в адрес Дост Мухаммад–хана, якобы проводившего антибританскую политику. Использовав пребывание русского представителя в Кабуле в качестве предлога, Англия в мае 1839 г. начала войну, впоследствии получившей название первой англо–афганской войны. Эта война завершилась в 1842 г».
Вообще, средневековые традиции устранять и по большей части - травить ядами соперников, ставших опасными по той или иной причине – один из распространенных приемов спецслужб вообще, а англосаксов в особенности. В 50-х годах ХХ в. англичане несколько раз планировали отравить президента Египта Гамаля Абд ан-Насера, то пытаясь подбросить ему коробку отравленных конфет, то планируя пустить нервнопаралитический газ в систему кондиционирования его кабинета, то накачать смертоносным ядом его сигареты.
[38] См. Шигин В.В. «Тайна брига «Меркурий»: «Какова была общая экономическая ситуация в России в 20–30-е годы XIX века? А она была далеко не проста. К 20-м годам XIX века Россия только-только начала приходить в себя от последствий Наполеоновских войн. При этом государственный долг продолжал расти, а мировые цены на главный предмет российского экспорта — хлеб (который вывозился, прежде всего, через черноморские и азовские порты) — падали. Еще вчера союзная Англия приняла драконовские «хлебные законы», закрывавшие русскому хлебу доступ на внутренний английский рынок. Это разорило сотни и сотни российских купцов. Падали и такие доходные прежде статьи русского сырьевого экспорта, как лен, пенька, лес и чугун. На смену нашему льну Англия стала ввозить, а потом и экспортировать индийский хлопок. Рост индустриализации в Европе уменьшил и экспорт нашего чугуна. При этом, вместо российского древесного угля Европа переходит на английский кокс. Высокими остаются лишь закупки нашего леса, но одного этого мало для развития российской экономики. Историки считают, что понижение цен на сырье к середине 20-х годов XIX века сократило стоимость нашего экспорта по сравнению с донаполеоновским периодом почти в 12 раз. Это была настоящая экономическая катастрофа. При этом ни о каком объективном экономическом кризисе речи не шло. Это были последствия яростной финансовой войны, которую вела Европа против России, убирая с пути опасного конкурента». б. г, б. д. Не правда ли, что описанная ситуация до боли напоминает сегодняшнюю санкционную?
[39] «Михаил Скобелев, 1843-1882», М.: «Новатор», 1997
[40] Тут увлекающегося г-на Проханова, как в свое время небезызвестного О. Бендера, «несколько занесло», ибо в это понятие в российской мысли в разное время вкладывался совершенно разный смысл, что заслуживает отдельного тщательного и предметного рассмотрения. См. в этой связи Poe Marshall, «Moscow, the Third Rome: The Origins and Transformations of a “Pivotal Moment”» in Jahrbücher für Geschichte Osteuropas, January 2001, https://www.researchgate.net/publication/30012196
[41] Проханов А., «Проект «Русофобия», Изборский клуб, 11 августа 2022 г. https://izborsk-club.ru/23170
____________________________________________________________________________________
По вопросам приобретения книги "Циклопедия русофобии" целиком, обращайтесь в личку автору: goulkin @ yandex.ru Цена - 500 руб.
