Передо мной на диване сидит девочка, как две капли воды похожая на меня.
Девочка одета в сиреневый махровый халат и голубые тапочки – тоже мои.
Девочка слабо всхлипывает и вытирает бумажной салфеткой красные от выступивших слез глаза.
Девочка любит мороженое, красную икру, море, гостинцы, мятные леденцы и обновки.
Не любит правильное питание, серьезные разговоры и принимать решения.
Девочке 64 года.
Девочка – моя мама.
Мне 38.
Три дня назад я приехала из Крыма в наш областной центр, забирать маму из одной больницы и переводить в другую.
У мамы рак.
Мы сидим друг напротив друга в съемной квартире, ожидая назначенного онкологом днем приема.
Только что мама говорила по телефону со своей старшей сестрой, и от жалости к себе расплакалась.
Я не плачу при маме. Мне нельзя. И ей нельзя – она прослезилась первый раз. По всякой случае, при мне. У нас в семье вообще не принято плакать. И болеть не принято. Просто нельзя. Почему – мне никто не объяснял. Но я точно знаю, все плачут, даже воют, когда никто не видит и не слышит – и отец, и брат. Поодиночке можно, только не вместе.
Еще в нашей семье нельзя обниматься. Почему – тоже никто не объяснил, такое негласное правило. Нарушает его только маленькая Кира, которой в силу возраста еще запреты непонятны.
***
Давным-давно, лет 35 назад, когда я научилась ходить, говорить и немножко соображать, мы с мамой поменялись местами. Формально, конечно, она осталась взрослой женщиной, которая ходит на работу и готовит обед, а я – маленькой девочкой, которая играет в куклы. Но это чисто формально, со стороны. На самом же деле теперь было наоборот. Нет, конечно, она следила, чтобы я хорошо покушала и не улетела с качелей. Но за настроением и состоянием мамы теперь присматривала я.
Когда маме было плохо (а насколько я помню, плохо ей было всегда), я изо всех сил старалась помочь. Я была абсолютно уверена, что это в моих силах. И что мамино самочувствие и настроение зависит только от меня. Я жутко расстраивалась, когда мама без сил лежала на кровати. Я не знала таких слов, как депрессия, апатия, невроз. Я думала, это потому, что я плохо себя вела.
Однажды летом, ближе к вечеру, мы с мамой пошли в сад, гулять. По дороге я поела шоколадных конфет и захотела пить. Воды не было. Пить хотелось сильно. Не помню, сколько раз и насколько настойчиво я просила пить. Мы и от дома-то отошли недалеко – в деревне все рядом. Мое нытье вывело маму из себя, мы развернулись и пошли домой. Отца и старшего брата дома не было. Мама оттаскала меня по кухне за длинную косу, что-то кричала, ругалась. Я не помню слов. Мне было 4 года. Помню только легкие сумерки на кухне и косые лучи заходящего солнца в окне. После она в наказание уложила меня спать и сама легла.
Я лежала и горько сожалела о том, что испортила вечер себе и маме. Испортила прогулку. Вообще все испортила. Что я виновата, что все так вышло. Было безумно горько и как-то… безысходно.
***
Я отвечаю за счастье мамы, и раз она несчастна, это моя заслуга. Как сделать маму счастливой? Общительной, веселой, радостной? Легкой? Вот как другие мамы – ходят в гости, смеются, жарят пирожки и котлеты, создают уют…
Что мне сделать, чтобы мама стала счастливой? Это вопрос занимает мне уже 35 лет.
- Я писала ей письма, что люблю и скучаю, когда она оставила меня, шестиклассницу, с отцом и уехала за 1200 км;
- Я привозила ей подарки и лекарства, пока училась;
- Когда она, спустя почти 10 лет, вернулась к нам, я отдала и обустроила ей свою комнату;
- Я возила ее на море, в Москву;
- Я привозила каждый год на все праздники ее внучку - дочь моего брата, чтобы ее порадовать;
- Я отремонтировала и перестроила полностью наш деревенский дом, обеспечила все удобства, обновила мебель в ее комнате;
- Я научилась говорить с ней спокойно и спокойно выполнять ее просьбы, не принимая негатив.
А теперь у нее рак, и только сейчас я понимаю, что не могу сделать ее счастливой. Не могу за нее устроить ее жизнь. Не могу научить ее держать фокус на хорошем вместо плохого.
Я не могу стать матерью для своей матери. И не должна.
***
Все сумбурно.
До операции 5 дней. Продолжаем готовиться.
