Под высоким донским небом они дали друг другу клятву — только звезды слышали ее — ценою жизни своей сберечь знамя до прихода Красной Армии.
"День в день 80 лет назад". Переворачивая листы истории невольно ловишь себя на мысли, что история развивается по спирали. И те, затаённые обиды, запертые в пыльных шкафах на западе, передаются с генами потомкам. Теперь они ищут реванша сегодня...
Статья, опубликованная в газете КРАСНАЯ ЗВЕЗДА 9 июня 1943 г., среда:
Знамя 43-го полка
Андреев узнавал старые места боев. Вот здесь, у этих взорванных рельсов, полк окровавленный и смертельно усталый, но всё еще живой, ночью в туман накопился в лесопосадке; вот здесь полк, сжавшись в кулак, ждал рассвета, чтобы страшным таранным ударом прорвать кольцо германских танков; вот здесь, помнишь, Кобзарь, была станционная будка, где мы на своем маленьком военном совете решали: жить или умереть… Но где она? Где эта каменная с одним окном будка?.. Майор Кобзарь медленно оглянулся вокруг себя. Да, это был 153-й километр. Тускло блестели рельсы. Местность была всё та же, что и в прошлом году: степь да степь кругом до самого горизонта.
И окопы с обвалившейся землей были всё те же, до боли знакомые, и сожженная машина была нашей, и зеленая каска, полузасыпанная песком, была родная, — может быть, это была каска гвардейца Синдяшкина. Помнишь, Андреев, то августовское утро, росу на кустах и Синдяшкина, который каской отбивался от немцев и с лицом, залитым кровью, хрипел: «Мужики, бей их!..»
Но не воспоминания о былых боях притягивали майора Андреева и майора Кобзаря к 153-му километру Сальской степи. Другое волновало их. И это была мысль о знамени. Где знамя полка?
В августе 1942 года 43-й гвардейский полк, выполняя боевую задачу, стоял на Маныче, защищая рубеж, проходивший по бетонной дамбе. Прорвавшимися немецкими танками полк был отрезан от соседних частей и, до конца выполнив задачу, стал по приказу рвать немецкое кольцо, вырываться из тугих железных объятий немецких танков. В те дни 43-й полк кружил по Сальской степи, нанося удары немцам, защищаясь от численно превосходящего противника. Два немецких кольца пробил полк. Силы его иссякали, но он держался. На 153-м километре полк наткнулся на третье немецкое кольцо и на рассвете 5 августа, собрав все свои силы, стал рвать его.
Знамя полка находилось в машине, в которой ехал начальник штаба майор Калинин. Немцы опоясали полк огнем пушек и минометов. Снаряд угодил в машину, в которой ехал начальник штаба. Падая, истекая кровью, он успел передать знамя, завернутое в шелковый чехол, капитану Леонову, а когда тот упал, знамя взял старший лейтенант Васовский, а когда Васовский упал, знамя взял гвардии красноармеец Синдяшкин. Один за другим погибали люди полка, защищая свое знамя. Кольцо вокруг них смыкалось. Синдяшкин сначала отбивался прикладом, а потом, когда винтовка сломалась, стал бить немцев каской. Знамя подхватил штабной офицер лейтенант Громашев. Синдяшкин задерживал немцев, он дал возможность лейтенанту скрыться со знаменем в лесопосадке.
До темной ночи лейтенант пробыл в лесопосадке. Он слышал вокруг себя чужие немецкие голоса, он прощался со своею жизнью, Громашев приготовил гранату, чтобы огнем встретить первого немца. Но знамя, завернутое в чехол, знамя родного 43-го полка, пробудило у Громашева волю к жизни. Он пополз по степи, прижимая к груди сумку со знаменем. Он напился из ручья родниковой воды и, раздвигая руками зеленые камыши, выбрался по косогору на глухую тропу к маленькому хутору. Он чувствовал: по его следам идут немцы. У первой хаты, выходившей в степь, он постучался в окно. Старик открыл ему дверь и втащил в хату. Лейтенант тяжело дышал, попрежнему прижимая к себе сумку со знаменем. Старик ничего не сказал ему. Молча поднял он крышку окованного железом сундука и вынул из него штаны, свитку и косоворотку своего сына Мефодия. Сильными, ловкими руками старый чабан переодел лейтенанта, и предупредил его, что к хутору приближаются немцы. Лейтенант посмотрел на портрет молодого командира, висевший в рамке над широкой деревянной кроватью.
— Сын? — спросил он.
Старик ответил:
— Мефодий Стерлев. Мой сын, командир эскадрона.
У старика было открытое лицо и добрые лучистые глаза. Громашев во всем доверился старому русскому крестьянину, сын которого сражается в Красной Армии. Он рассказал Андриану Макаровичу Стерлеву о бое на 153-м километре, он развернул перед ним знамя 43-го полка. Он спросил старика, возьмется ли он спрятать знамя до прихода наших частей.
Старик долго молчал. Он аккуратно свернул знамя, вложил его в полевую сумку и сказал:
— Знамя русское и я русский...
Они вышли в сад, чтобы спрятать знамя, но за ними, как на грех, по пятам шла жена старика, худенькая востроносая старуха. Стерлев сказал, что накопает путнику картошки на дорогу, и когда старуха ушла в хату, они вдвоем вырыли яму в саду. У старика была ранена левая рука. В эти дни «Мессера» обстреляли старого чабана, пасшего отару овец. Он работал правой рукой: выложил яму сухой соломой, завернул знамя в чистое крестьянское рядно, опустил сверток в яму. Заложил его сверху дерном и накрыл копной соломы. Под высоким донским небом они дали друг другу клятву — только звезды слышали ее — ценою жизни своей сберечь знамя до прихода Красной Армии.
На рассвете лейтенант, одетый в крестьянскую одежду, вышел из хаты и пошел по шляху на восток. За хутором он был схвачен немцами. Его, избитого до полусмерти, увели с собою немцы, а знамя 43-го полка осталось у старика-пастуха.
Судьба знамени не была известна полку, остатки которого вырвались из немецкого кольца. Знамя было утеряно, и полк по приказу расформировали. Это была суровая, но справедливая мера. Слезы, скупые слезы, катились по обветренным лицам ветеранов-гвардейцев, когда в бурунах Моздокской степи они, стоя, слушали тяжкую для них, но справедливую весть. Только кровью можно было смыть позор, только неистовым напряжением всех своих сил, самоотверженной борьбой с немцами можно было вернуть былую славу. Страшно было подумать, что знамя могло попасть в руки врага. Одна надежда была у майора Андреева, у всех ветеранов полка: если жив Калинин, если жив Леонов, если жив Громашев, если хоть один из них остался в живых после боя на 153-м километре, то знамя не погибнет — оно будет жить. В сотый и тысячный раз два друга — майор Андреев, командир дивизиона, и майор Кобзарь — вспоминали все подробности памятного августовского дня.
— Знаешь, Володя, — говорил Андреев, — чует мое сердце: живет наше знамя! Только где оно?
А знамя жило на хуторе «Красная Балка» у старика Андриана Макаровича Стерлева. Оно лежало под копной соломы в яме, вырытой стариком. Осень пришла, хлынули дожди, и ночи стали длинные, длинные. Старик встревожился, как бы знамя не промокло. Как все старые люди, он спал мало. Просыпался Андриан Макарович задолго до рассвета. Старуха слышала, как он подымался осторожно, чтобы не заскрипела деревянная кровать, как он нащупывал в темноте валенки и, покашливая, накинув на плечи тулуп, выходил из хаты. Старуха, вздыхая, крестилась и шопотом сама себе говорила: «Тоской зашлось его сердце, Мефодия вспоминает».
Образ любимого сына и образ полкового знамени как-то странно переплелись в душе пастуха. Шелковое полотно гвардейского знамени не было для него только знаменем 43-го полка. Оно стало для него знаменем и честью всей родины, и его нужно было сберечь любой ценой. В накинутом на плечи тулупе он подолгу стоял на пороге хаты или медленно прохаживался мимо копны. Он подходил поближе, трогал копну рукой: слава богу, всё на месте. Андриан Макарович мудро рассудил: если хоть один боец в живых остался в 43-м полку, то они найдут дорогу на хутор. Он выкопал знамя из ямы и ночью пошел в сарай, чтобы спрятать знамя под камышовую крышу. Старуха видела, что со стариком творится что-то неладное, и стала следить за ним. Она вошла в сарай в ту самую минуту, когда он прятал что-то завернутое в рядно в камыш. Это испугало старика. Алексеевна может проговориться. Он доверял только себе одному. Он молча втолкнул жену в хату и взял с нее клятву перед иконой хранить его великую тайну.
Многие на хуторе в ту зиму запили. С горя, с тоски запили. Сивушный запах кукурузной самогонки вился над хатами. И как ни велик был соблазн — выпить с друзьями и забыться от этого страшного горя, навалившегося на русский хутор, — старик твердо решил: капли хмельного в рот не брать. Он не поддавался никаким уговорам: старик был железный. Он был равнодушен ко всему, что творилось на хуторе. Старуха пререкалась с немецким старостой, который забрал у нее корову, реквизировал кур и гусей. А старик только поглубже нахлобучивал шапку и уходил в сад: там он укрывал молодую вишню соломой, защищал ее тонкий ствол от мороза. Он часто выходил на дорогу и подолгу с надеждой смотрел на восток. Оттуда должны были появиться бойцы Красной Армии. В степи было тихо, только ветер гулял по шляху, наметал сугробы.
В ночь под новый год войска Кавказского фронта прорвали линию немецкой обороны на Тереке. Дивизион Андреева двигался в авангарде наступающих частей Красной Армии. Он быстро шел от берегов Терека по моздокским бурунам, по Сальской степи, по старым знакомым местам, вышибая немцев из станицы Ищерской, из Ага-Батырь, из Толмазова, из Развильной. Дивизион наносил немцам удары с двойной и тройной силой: он мстил им за август 42-го года. Дивизион был придан кавалерийскому корпусу. Там, где вязли кони, там проходил дивизион. Казаки дивились яростной силе, которая двигала дивизионом. Он расчищал путь пехоте и кавалерии, он появлялся в самых неожиданных для немца местах, накрывал их громовыми залпами и, словно вихрь, исчезал, чтобы снова громить немцев в другом месте. Казалось, люди дивизиона были наделены сверхестественной силой — столь стремительным было наступательное движение.
— У нас свои, особые счеты с немцами, — говорил Андреев, беседуя с ветеранами гвардейцами.
В январе в полдень на хуторе, где жил старик, появился конный разъезд. Внучка старика, смуглая и шустрая Валя, вбежала в хату и крикнула с порога:
— Дед! Наши!
Сердце старика дрогнуло. Он кинулся из хаты. Казаки-донцы в папахах со звездами поили лошадей у хуторского колодца. Они отряхивали снег с черных мохнатых бурок. Старик спросил пожилого, в башлыке, казака, куда они держат путь. Казак сказал: «На Ростов, папаня!»
Старик осторожно стал расспрашивать солдата, не попадался ли ему 43-й полк, где он теперь воюет.
У старика был свой план: если 43-й полк минует хутор и пройдет другой дорогой, то знамя никому не отдавать, а самолично отвезти его в Москву и вручить Сталину, который разберется — заслуживает ли полк того, чтобы вернуть ему знамя.
Дивизион шел старым путем. Когда он подошел к станции Целина, ветераны, помнившие август 1942 года, заволновались. На 153-м километре они нашли каску, которая, может быть, принадлежала Синдяшкину, увидели разбитую снарядом машину, сожженную лесопосадку, в которой они когда-то скрывались. Но следов знамени они не могли найти.
И тут случилось чудо. В полдень 21 января командир взвода разведки ветеран гвардеец Рахальник увидел на дороге толпу красноармейцев, освобожденных нашими войсками из немецкого концлагеря. Бледные, худые, они еле стояли на ногах, дрожа от холода. Один из них, обросший бородой, с запавшими глазами, протянув вперед руки и смеясь и плача в одно время, сказал:
— Лейтенант Рахальник… Где наш полк? Где наш 43-й полк?
Это был штабной офицер лейтенант Громашев. В тот же день Андреев и Кобзарь повезли его к старику на хутор. Командиры волновались, но больше всех терзался душою Громашев: «А что если знамя не сохранилось?» Они втроем вошли в хату — Андреев, Кобзарь и Громашев. Вся семья старика была в сборе.
— Узнаешь, отец? — с надеждою спросил Громашев.
Жизнь и честь его решались в эти секунды. Старик нерешительно покачал головой: немецкий концлагерь страшно изменил облик того лейтенанта, которого он когда-то переодел в платье своего сына. И только дочка Екатерина узнала Громашева по заплате на мужицкой свитке. Она сказала:
— Папаня, это он.
Тогда и старик сказал:
— Узнаю.
Лейтенант облегченно вздохнул.
— Цело? — спросил тихо Андреев.
— Живет и ждет, — ответил старик.
Вдвоем со старухой они разобрали кладку на печи, где хранили зимой знамя, вынули его и разложили на кровати.
«Смерть немецким оккупантам!» — медленно читал майор Андреев лозунг, окаймлявший красное гвардейское знамя 43-го полка. И командиры припали к груди старика, как сыновья к отцу.
…И настал день в апреле, когда ветеранам 43-го полка возвращали их доброе славное имя и знамя. На базе дивизиона был сформирован полк. Весною на Кубани выстроился 43-й полк. Послышалась команда:
— Под знамя, смирно!
Молодой гвардеец нес трепещущее знамя полка. А по бокам шли майор Андреев и старик Стерлев, награжденный орденом Красного Знамени. Приказом по фронту отмечались доблесть и мужество, проявленные старым русским крестьянином, который, рискуя собственной жизнью, сохранил честь гвардейского полка. Приказ гласил: «За проявленное мужество и патриотизм к советской Родине — сохранение боевого гвардейского знамени — чести советской гвардии, колхозника колхоза «Красный Октябрь», хутора Красная Балка, Песчанокопского района, Ростовской области Андриана Макаровича Стерлева зачислить в состав Гвардейского дивизиона почетным гвардейцем с вручением отличительного нагрудного знака «Гвардия».
Почетный гвардеец, он шел в своей обычной крестьянской одежде: в тулупе и чоботах. Ветер шевелил его седые кудри. Он всматривался своими голубыми добрыми глазами в лица гвардейцев, точно искал среди них своего сына Мефодия. И весь полк провожал глазами высокую фигуру старика.
С того дня на поверках, когда командир взвода называет имя Стерлева, правофланговый отвечает:
— Гвардии красноармеец Стерлев находится по месту работы в колхозе «Красный Октябрь».
На прошлой неделе мы поехали к старику в колхоз. Степной шлях свертывал влево, а направо шла дорожка к хутору. Белые, крейдой мазаные хатки притулились к речке, шумевшей в камышах. По зеленому косогору серо-черным пятном залегла отара овец. В холодке, у ручья, сидел старик в чистой холщевой рубахе. Седой, строгий, библейский старик сидел, опираясь на длинную с загнутым концом пастушескую герлыгу. Это и был гвардии красноармеец Стерлев, Андриан Макарович. Он повел нас на хутор, показал свой вишневый сад, хату и яму в саду, где хранил и берег честь полка — красное знамя. (Борис ГАЛИН)
Стерлев Андриан Макарович 1887 года рождения, уроженец с. Красная Поляна Медвеженского уезда Ставропольской губернии. В восемь лет он остался без родителей, а с 12 лет нанялся работником в богатую семью. В 1924 году семья Андриана Макаровича переехала на хутор Красная Балка, где Стерлевым и другим жителям села были выделены земельные наделы. Крестьянин Андриан Макарович Стерлев, с началом коллективизации в 1929 году вступил с семьей в колхоз. Работал рядовым колхозником на разных работах до 1939 года: плотником, скотником, чабаном, возил на хутор почту.
Началась война. В конце июля 1942 года фронт подошел к порогу Песчанокопского района. 1 августа по служебным делам Андриан Макарович ехал на подводе из с. Жуковского к себе на хутор, вдалеке под Развильным грохотала канонада, там шел бой. В степи встретил группу наших отступающих бойцов, шедших по-над дорогой со стороны Развильного. Тут и налетели немецкие стервятники, двумя истребителями «Мессершмитт». И бойцы и Стерлев были обстреляны, немецкие летчики патронов не жалели. Солдаты быстро, как куропатки, разбежались по степи и залегли в выгоревшей траве. А Андриан Макарович, не успев спрыгнуть с повозки, получил ранение в левую руку. Лошадь с испугу «понесла» по дороге. Телегу трясло и подбрасывало, Стерлев, крепко прижав к себе раненую руку, лежал на дне телеги. Конь сам нашел дорогу домой, все было как в тумане… Встретила Андриана Макаровича и помогла выбраться из телеги жена, Татьяна Алексеевна. Она же вымыла рану и перевязала руку чистой косынкой. С одной стороны пуля не задела кость, но с другой стороны эта была пулеметная пуля, и Андриан Макарович потерял много крови, прежде чем доехал домой. Рана долго заживала, да и затянувшись напоминала о себе болью.
С войны сын Андриана Макаровича - Мефодий Стерлев не вернулся, пропал без вести в начале войны.
Несмотря на то, что проект "Родина на экране. Кадр решает всё!" не поддержан Президентскими грантами, мы продолжаем публикации проекта "День в день 80 лет назад". Фрагменты статей и публикации из архивов газеты "Красная звезда" за 1943 год. Просим читать и невольно ловить переплетение времён, судеб, характеров. С уважением к Вам, коллектив МинАкультуры.