Первая часть тут: https://dzen.ru/a/ZHNJlxfCVlYmDOnq
Тут речь пойдёт о самых трагических событиях русской истории и самых безумных вывертах общей психической пандемии того времени, именуемой большевизмом. Носителями этих убийственных извращений времени были разные персонажи. Первым делом надо сказать о Ленине.
«В середине апреля 1917-го года немцы приняли мрачное решение. Людендорф упоминает о нём с перехваченным дыханием. Нужно учесть, насколько отчаянными были ставки, уже сделанные на тот момент военными вождями Германии… На западном фронте они с самого начала использовали самые ужасные средства поражения, какие только были в их распоряжении. Они на всю катушку применяли ядовитые газы и изобретённые ими огнемёты. Однако против России они с содроганием сердца применили наиболее страшное оружие. Как чумную бациллу, запечатали они в вагон Ленина и отправили его из Швейцарии в Россию». Это известная цитата из откровений Черчилля. Черчилль очень близко подошёл к разгадке истинного клинического содержания тех дней. И тех героев. Но это был всё же литературный образ, метафора.
Позднее по проторённому Лениным пути проехали вслед за ним в Россию через Германию в других «пломбированных вагонах» меньшевики, бундовцы и другая опечатанная нечисть. В общей сложности — три поезда, несколько сот человек. И политэкономическая, марксистская чума, завезённая ими, мгновенно распространилась, подкосила Россию и её народ. Заразила безумием революции.
Уже в 8-го июня 1921-го года тот же Черчилль в известной опять же своей речи констатировал: «Во всей мировой истории вряд ли найдётся хоть кто-нибудь, равный ему (Ленину) в этом отношении. Постижение месье Лениным азов политэкономии стоило жизни уже почти 8-ми миллионам его соотечественников. Жизнь ещё многих и многих миллионов из них стала сущим кошмаром. (Смех.)». Дело происходило в Манчестере, на официальном обеде, потому у слушателей, похоже, было благодушное настроение, они веселились самым ужасным словам.
Профессиональный же разбор тогдашней ситуации последовал незамедлительно. О повальной шизофрении большевистских вождей и массового психоза, как основы революции, тут же заявил выдающийся русский психиатр Иван Сикорский, отец, между прочим, великого русского и американского авиаконструктора Игоря Сикорского. И о нём, Иване Сикорском, надо сказать подробнее. Детальное знание исторического пути народов и энциклопедический склад ума дали ему повод ещё раньше выдвинуть свой собственный взгляд на психическое здоровье любой нации, выдвинуть теорию выживания народов, общих условий, при которых присутствие народа в истории оставалось бы бесконечным и плодотворным: «Национализм и национальное чувство — это закон природы. Каждая раса, каждый народ имеет свой тип, свой комплекс физических и психических особенностей… Природа требует от человека верности его расовым и национальным особенностям и только за эту верность, за эту биологическую добродетель награждает народы физическим и душевным здоровьем, последствием которого является многочисленность и величие народа… Нарушение закона природы о верности национальным качествам народа, т.е. денационализация, отрешение народа от самобытности своей природа страшно карает тем разрушением физического и душевного здоровья народа, которое называется вырождением».
Заметный сдвиг общественного сознания в большинстве современных европейских стран в пользу радикальной защиты национальных приоритетов, не говорит ли о том, что Иван Сикорский точно указал уже тогда на общественный инстинкт, который единственно ведёт человечество к цели и спасению. У всякого народа должен оставаться повод сознавать уникальность и счастье выпавшего ему шанса — жить на этой земле, продолжать свою великую миссию. Иначе существование народа становится бессмысленным. Национализм Ивана Сикорского привлекает тем, что он не отнимает национального достоинства одного народа, чтобы возвысить этим унижением другой. Погибнет только тот народ, который боится самостоятельного и уникального пути, на который поставила его Божья воля. Сплочённое интернациональное общее мнение сделало тогда ругательным само понятие национализма и патриотизма. Иван Сикорский был жестоко унижаем тогдашним общественным мнением.
Теперь те же силы заставили и нас стесняться любви к Отечеству, сыновнего чувства к нему. Слово Ивана Сикорского заставляет задуматься, не вступили ли мы уже на тот опасный путь, который окончательно лишит нас жизненной опоры, разрушит воспитанную всем опытом биологического пути и борьбы за выживание добродетель любви к своей Родине, всегда питавшую народные силы и здоровье нации.
Но это отдельная тема.
Мы же будем говорить о том роковом психическом нездоровье мира, которое приводит к революции. Тут и поможет нам другое открытие старшего Сикорского, которое заключается в следующем. «Революция — есть больной психоз, а больной психоз — есть революция». Таков диагноз, который поставил профессор Сикорский своему времени. И этот вывод вообще поставил его вне законов тогдашнего либерального общества, впавшего уже в жестокий революционный психоз. Он отстаивал этот клинический вывод почти во всех своих работах, наживая себе и, главное, членам своей семьи беспощадных врагов в тогдашнем, конечно, неизлечимо недужном уже российском обществе.
Главное, что Сикорский, которого можно смело назвать первым специалистом по коллективным психозам, и тут угадал. Общество было больно совсем не в переносном смысле. Теперь этому становится всё больше доказательств. Был, например, такой публицист тогда — Пётр Пильский. В первые годы большевистской власти он догадался подкупить охрану кремлевский клиники и сделал выписки из медицинских карт пролетарских вождей и прочих основателей «русского» коммунизма. Все они оказались на учёте в психиатрическом отделении этой клиники. Пильский даже опубликовал добытые сведения, после чего бесследно пропал в кровавом водовороте времени. Теперь не секрет, например, и то, что сам Ленин жил с полупустой головой. Это известно из документов вскрытия. Когда анатомировали его череп, в нём не оказалось левого полушария. Была вместо него какая-то завязь мозга, величиной с грецкий орех. «С таким мозгом человек жить не может», выразился тогда печатно наркомздрав Семашко. Не человек, значит?
Не человек Ленин имел чутьё на нелюдей и сплотил их вокруг себя. И вот он однажды отдал строгий приказ о поголовном медицинском обследовании высших чинов своей партии. Для чего бы это? Некий пролетарский мемуарист Б. Барков утверждает при этом, что произвольному медицинскому освидетельствованию бурно воспротивился один только Дзержинский. За что «доказательно и остроумно был высмеян Лениным». Воспоминания Баркова вымараны на самом интересном месте. Так и остаётся неизвестным, по какой это причине Ленин обязал и Дзержинского тоже пройти почти насильственное медицинское обследование. Вот тогда, вероятно, и появились те документы, которые выкрал Пильский.
Александр Куприн писал тогда: «В начале 18-го года в одной из бесчисленных антибольшевистских газет, в которых он сотрудничал, Пильский пишет чрезвычайно яркую статью. В ней с научной серьёзностью, опираясь на последние данные психиатрии, он классифицирует всех главных проповедников большевизма по видам их буйного сумасшествия, и настаивает на заключении их в изолированные камеры сумасшедшего дома, с использованием горячечной рубашки. В самый день появления этой статьи Пильский был увезён в здание революционного трибунала и посажен за решётку».
Откуда в статье «научная серьёзность», понятно — он цитирует там содержимое медицинских карт пациентов кремлёвской клиники.
Нынешние психиатры, свободные от недавних догм научного сумасбродства, так же пытаются объяснить себе всю его неодолимую и неистовую суть. Вот как определяет, например, суть революционных порывов сегодняшний видный психиатр, доктор психологических наук, заместитель директора института психологии РАН Андрей Юревич. Их, эти порывы, считает он, очень сложно остановить даже в тех случаях, когда цели революции уже достигнуты, казалось бы. Охваченные безумием люди, пришедшие к власти, требуют продолжения неуправляемого буйства, начинают уничтожать друг друга. Они становятся неотличимы от шизофреников, не могут не верить в то, что они именно те, которых рисует им их воспалённое воображение — вожди, реформаторы и преобразователи мира. Психологические исследования революций говорят о том, что если бы люди, вершившие кровавые эксперименты, в своё время обратились к психиатрам — то, скорее всего, они революционерами бы и не стали.
Такие вот дела. Чтобы революции не случались, нужно всякому здоровому государству иметь в достатке психиатров.
Как актуально ныне звучит давний вывод того же Черчилля: «Так давайте извлечём урок из российской трагедии, давайте разберёмся, в чём мораль этой страшной истории. Россия уже не в состоянии спасти себя, но её пример может предостеречь многие другие нации. Преподанный Россией урок навсегда останется на скрижалях истории: его суть состоит в том, что идеи социализма и коммунизма вредны и опасны — они грозят гибелью, разорением и бедами всем, кто окажется под их невыносимо тяжёлым ярмом».
Есть ещё вот какие прелюбопытнейшие исторические детали, свидетельствующие о некоторых источниках и составных частях русской революции. Первая локальная, но решительная победа этой революции произошла как раз в сумасшедшем доме. Весной 1905-го года в больнице Святого Николая в Петербурге начались волнения персонала. Первые выступления за торжество свободы и прогресса в психбольнице затеялись уже во время Первомайской демонстрации 1905-го года. Затем, за несколько дней до выхода Октябрьского манифеста (который, как известно, впервые провозгласил «незыблемые основы гражданской свободы на началах действительной неприкосновенности личности, свободы совести, слова, собраний и союзов»), старший ординатор Григорий Трошин (почему бы его не зачислить теперь в великие первопроходцы революции!?), потребовал от главного врача Николая Реформатского отречения от должности. Одним из первых в России выступил с инициативой выбрать нового руководителя на основе «всеобщего, прямого, равного и тайного» голосования. Указав тем самым верную дорогу наступающей в России демократии. Трошина поддержали не только врачи больницы, но и младший персонал, взволновались больные. Возглавляемая Трошиным толпа ворвалась в кабинет директора и вывезла его на тачке за ворота дома умалишённых. Таким было первое торжество будущего.
Это был вдохновляющий символ.
По сложившемуся в российских психиатрических и прочих больницах положению, главный врач здесь управлял единовластно, «как царь»; расстояние между ним и прочими врачами и больными — было беспредельным.
Эта «тачка» запомнилась. И каким-то образом докатилась до самого Ленина. Вот кучка отчаянных эмигрантов уже подъезжает в пломбированном немецком вагоне к Финляндскому вокзалу, а Ленин всё паникует — не прямо ли в Петропавловскую крепость ведёт этот путь. Страшно волнуясь, он спрашивал ежеминутно: «Не арестуют ли нас сразу же по приезде? Не выкатят ли нас на тачке?».
Это — одно воплощение Ленина.
В одиннадцать часов десять минут вечера он неуверенно ступит на питерский перрон. И уже полчаса спустя взобравшись почему-то на броневик (символ наступающего железного убийственного времени!?), заменивший ему привычную трибуну, ошарашит толпы встречающих неслыханным: «Да здравствует мировая социалистическая революция!».
Это — совсем другая его ипостась.
Именно этот лозунг годится уже под известное определение — маразм крепчал. Шизофрения мировой революции с той поры прочно засядет в его ущербной голове, и заполнит в ней всё пустое пространство. Отныне он, Ленин и его соратники будут следовать за призраком мировой революции с маниакальным усердием, и это жуткими обернётся последствиями для русского народа и России.
«Лозунг мировой революции, брошенный им тогда, буквально ошпарил делегатов Исполнительного комитета и другие соглашательские элементы», — выразится будущий Нарком труда в первом Советском правительстве Александр Шляпников. А Плеханов назовёт эту речь «бредовой». И такой действительно показалась она многим тогдашним его слушателям.
Никто не понял тогда, что говорил он, Ленин, о новой революции, которая дала бы беспримерную, неслыханную власть именно ему. Та революция, которая уже произошла, была ему чужой, при ней он бы всегда чувствовал себя бедным родственником, прихлебателем. Он говорил о революции, которая не закончится до той поры, пока не даст результата, нужного именно ему, Ленину. Много говорят, что идею этой бессрочной (перманентной) революции, которая оставила бы от всего существующего мира руины, из которых именно ты волен строить собственную вселенную, придумал не Ленин. Такую обетованную вселенную обещал своему избранному народу ещё ветхозаветный племенной бог. Но это не важно. Умопомрачительный коктейль из фантазий, иллюзий, сладострастных амбиций и вожделений выглядел так: «Грабительская империалистская война есть начало войны гражданской во всей Европе... Недалёк час, когда по призыву нашего товарища, Карла Либкнехта, народы обратят оружие против своих эксплуататоров-капиталистов... Заря всемирной социалистической революции уже занялась... В Германии всё кипит... Не нынче завтра, каждый день может разразиться крах всего европейского империализма. Русская революция, совершённая вами, положила ему начало и открыла новую эпоху. Но надо идти дальше и до конца. Да здравствует всемирная социалистическая революция!..».
Чудовищной иллюстрацией последовавшего затем революционного психоза станет, например, жуткая эпопея первого наскока красной армии на Европу, закончившегося небывалым провалом, стоившим многих тысяч русских жизней. Об этом и будет речь.
Между тем, ленинскую шизофрению мировой революции питали обстоятельства, казавшиеся вполне реальными. Россия, доставшаяся большевикам, обладала неисчерпаемыми ресурсами, человеческими и материальными, для превращения мирового порядка в безграничный бедлам. Началась безудержная трата русских жизней и русского веками копившегося в народе благосостояния. Русских крестьян ставили под ружьё миллионами и гнали убивать своих братьев и умирать самим за бредовые интересы пришельцев и грабителей. А те отнимали последнее у народа, грабили церкви, опустошали музеи, картинные галереи, селились в Кремле и старинных родовых усадьбах русской элиты. Все сплошь прибарахлились аристократическими чужими фамилиями и фамильными чужими бриллиантами.
У коммунистических идеологов в теории всё звучит красиво: коммунизм — это рай земной, где всё принадлежит народу! А на деле — всё принадлежит новому слою самозваного чиновничества и их прихлебателям. Всё принадлежит новым ненасытным пламенным бюрократам. Без бюрократов не сможет существовать ни одно государство, и никакая мировая революция этого не изменит. Если бюрократ до того не смел вмешиваться в личную жизнь человека, то в коммунистическом государстве он её полностью контролирует, даже всякое произнесённое слово может решить судьбу человека. И это вдалбливается в головы людей, как величайший акт заботы о народе.
Вот идеальный коммунизм, каким он обозначен уже в строках «Манифеста коммунистической партии», написанных Марксом и Энгельсом:
1. Полностью ликвидировать частную собственность.
2. Ликвидировать семью, ввести «официальную открытую общность жён», вместо той тайной, которую исповедует буржуазия, узаконив публичные дома и погрязши в «безграничном разврате и соблазнении чужих жён».
3. Всех детей определить на воспитание в общественные приюты.
4. Учредить трудовые армии, для крестьянства, в особицу.
В самом «Манифесте…» эти пункты изложены не так кратко и не в том порядке, но за смысл этих пунктов я ручаюсь. Тут отважусь я заявить, что миллионы вступивших потом в компартии разных стан, никакими марксистами не были. Ни один из них не отдал собственной жены в общее пользование. Собственнический инстинкт оказался сильнее и неодолимее светлых убеждений. Может, потому коммунизм и не победил. Этот глубокий вывод сделал я лично. В общем, режим при настоящем коммунизме был бы гораздо хуже каторжного. Это ли не шизофрения? Напомню тут один из её симптомов — параноидный или фантастический бред. Именно это становится главной движущей силой революции.
Эта болезнь тронула умы, которые мы и до сей поры считаем величайшими. Льва Толстого, например, без особой натяжки можно считать духовником Ленина. Его всю жизнь, публицистика его в том порукой, одолевал нездоровый «избыток революционной активности». Как странно мне было, например, открывать в учении Толстого строки, прямо написанные в духе ленинской безумной агитации.
В статье «О существующем строе» (1896) Толстой, например, заявлял, что «уничтожиться должен строй соревновательный и замениться коммунистическим; уничтожиться должен строй капиталистический и замениться социалистическим; уничтожиться должен строй милитаризма и замениться разоружением и арбитрацией… одним словом уничтожиться должно насилие и замениться свободным и любовным единением людей». Это же ведь и есть подлинный коммунизм, каковым, в теории во всяком случае, настырно оболванивали народ большевики-ленинцы, в действительности готовя ему, народу, совсем другую участь.
В учении Толстого Ленин увидел главное. «Толстой, — сказал Ленин, — отразил накипевшую ненависть, созревшее стремление к лучшему, желание избавиться от прошлого, — и незрелость мечтательности, политической невоспитанности, революционной мягкотелости». Его, это учение графа Толстого, вполне можно приспособить к убийственным целям революции, надо только убрать из него некоторые черты барского благодушия и оставить только твердокаменную плебейскую ненависть и решительность. И крушение русской веры, и взорванные церкви, и распинаемые на воротах храмов священники, всё это выросло из толстовства в том числе. Так что нет никакого преувеличения и напрасной хулы нет в словах о том, что великая русская литература погубила Россию. И этот великий грех литературы остаётся неискупленным. Как жаль, что он, Толстой, умер на самом интересном месте. Проживи он ещё только семь лет, и в полной мере мог бы испытать на собственной шкуре плоды своих же нечистых мечтаний.
Софья Андреевна выражалась наиболее откровенно, и я не знаю, что ей можно возразить: «Лёвочку никто не знает, знаю только я — он больной и ненормальный человек». И далее: «Если счастливый человек вдруг увидит в жизни, как Лёвочка, только всё ужасное, а на хорошее закрыл глаза, то это от нездоровья…».
— Тебе полечиться надо, — прямо обращалась она к мужу.
А одна из близких родственниц Льва Толстого, а именно тётка его — Александра Андреевна свидетельствовала о том, что граф часто становился буквально бесноватым. Один случай такой одержимости она описала: «Он издевался над всем, что нам дорого и свято... Мне казалось, что я слышу бред сумасшедшего... Наконец, когда он взглянул на меня вопросительно, я сказала ему: “Мне нечего Вам ответить; скажу только одно, что, пока Вы говорили, я видела Вас во власти кого-то, кто и теперь ещё стоит за вашим столом”. Он живо обернулся.
— Кто это? — почти вскрикнул он.
— Сам Люцифер, воплощение гордости...
”Конечно, — сказал потом Толстой, — я горжусь тем, что только я один приблизился к правде!”. Поэтому, полагаю, что этот случай был безнадёжен, хотя, и жаль его, ибо, как сказал Спаситель, “...кто соблазнит одного из малых сих, лучше бы ему мельничный жернов на шею одеть и в море броситься”».
Последние слова были сказаны, как я понимаю, о «толстовстве», соблазнительном учении, которое цвело когда-то на Руси с пышным погибельным буйством. Не именно ли после подобных сцен и задумала Софья Андреевна освидетельствовать своего знаменитого мужа у местных тульских знатоков отклонений в психике и ущербных состояний умственного здоровья? Есть о том какие-то глухие упоминания в его дневниках: «Сегодня меня возили свидетельствоваться в губернское правление, и мнения разделились. Они спорили и решили, что я не сумасшедший… Они признали меня подверженным эффектам и ещё что-то такое, но в здоровом уме. Они признали, но я-то знаю, что я сумасшедший».
Вот главный симптом революционной шизофрении, изложенный Лениным: «Наше дело есть дело всемирной пролетарской революции, дело создания всемирной Советской республики!». Очередной бредовый план завоевания мира, которых с библейских времён накопилось неисчислимое множество. Исповедники большевистского этого бреда уже и представили путь, которым пойдёт эта мировая революция. Они, вот именно с шизофренической уверенностью, ждали, что весь мир настолько уже кипит возмущённым разумом, что нужна только искра, чтобы рухнул он, этот никчемный старый мир. Известный в делах этой мировой революции Карл Радек (Собельсон), выбившийся в лидеры большевиков из буржуев, содержавших в Варшаве публичный дом, переделал старую легенду о «вечном жиде» следующим образом. Теперь этот жид определён в Москве на «вечную» работу — он должен теперь каждое утро подниматься на самую высокую башню Кремля и смотреть на Запад, чтобы вовремя сообщить о зареве всемирного коммунистического пожара. И только там появятся первые сполохи, как сознательные русские пролетарии должны сломя голову бежать туда, чтобы немедленно подливать масла в огонь. И тогда мировая революция всенепременно разгорится. И можно будет чужакам, захватившим Россию, жарить и таскать из огня не своими руками обетованные всемирные каштаны.
Любая политическая заварушка на Западе отныне трактуется с безумным упорством Лениным как начало всемирного пролетарского переворота: «Нет сомнения, что социалистическая революция в Европе должна наступить и наступит. Все наши надежды на окончательную победу социализма основаны на этой уверенности и на этом научном предвидении». Удивительное дело, как легко шизофрения возводит бред в научное предвидение. Хотя (и об этом надо сказать) изначально события этого периода вполне могли подпитывать развитие главной болезни большевизма.
Год 1919-й ещё полон всяких предзнаменований. Весной в Баварии, Бремене, Венгрии, Словакии были провозглашены советские республики. Но долго они не продержались. Большевики тогда не смогли направить туда русских мужичков в качестве хвороста, чтобы дать разгореться мировому пожару во всю мощь. Русская живая растопка нещадно тратилась тогда на фронтах гражданской войны. Так что в январе 1919-го года, объединившись, немецкие бывшие фронтовики, в отличие от русских, по-военному жёстко подавили вспыхнувшее было восстание «спартаковцев» — немецких большевиков. Коммунистические лидеры подстрекателей Роза Люксембург и Карл Либкнехт были схвачены и уничтожены. Позже, сформированные таким образом отряды ветеранов войны, станут основой штурмовых подразделений СА во главе с Эрнстом Ремом, помогавших прорваться к власти Адольфу Гитлеру.
Так что разжечь пожар мировой революции коммунистам не удалось. Ленин был в ярости, он это поражение «спартаковцев» считал своим личным поражением: «Во главе всемирно-образцовой марксистской рабочей партии Германии оказалась кучка отъявленных мерзавцев, самой грязной продавшейся капиталистам сволочи…». Это он о ком, о Розе и Карле?
Теперь эта больная ярость будет преследовать Ленина и обернётся в конце концов невиданными последствиями.
Итак, немецкие красные были сокрушены и не могли до некоторого времени поднять головы.
Но буйное помешательство мировой революцией всё же не давало остановиться кремлёвским мечтателям во главе с обозлившимся дедушкой Лениным. Но даже и он, удивлялся, порой, ещё более воспалённой непостижимой стратегической логике другого буйно помешанного, наркомвоенмора Льва Троцкого. У того шизофрения на почве мирового пожара просто зашкаливала.
Вот один эпизод, казалось бы, страннейший. В разгаре у нас гражданская война. Ненасытные пришельцы успешно завоёвывают для себя новую землю обетованную. Она уже принадлежит им от балтийских берегов до хребта уральских гор. Потрачено на это дело громадное количество местного человеческого бессмысленного материала. Если все усилия сосредоточить ещё раз, то и вся Россия до самых дальних восточных окраин уже будет в их руках. Но Троцкий вдруг резко меняет направление своих интересов. Он всею остротой своего стратегического гения устремлён теперь в Индию. Летом 1919-го года, после описанного краха иллюзий о скорой победе революций в Германии и Европе, нарком Троцкий отправляет в Центральный комитет РКП докладную записку с предложением немедленно обдумать вопрос о формировании конного корпуса в 30-40 тыс. человек, и «сформировать где-нибудь на Урале или Туркестане революционную академию, политический и военный штаб азиатской революции», отметив при этом, что «путь на Париж и Лондон лежит через города Афганистана, Пенджаба и Бенгалии».
«Нет никакого сомнения, что на азиатских полях мировой политики наша Красная Армия является несравненно более значительной силой, чем на полях европейских… Дорога на Индию может оказаться для нас в данный момент более короткой, чем дорога на Советскую Венгрию…».
И вот отправлен уже Михаил Фрунзе в Туркестан, руководить там специально созданным Туркестанским фронтом. И шлёт уже этот Фрунзе срочную докладную записку о главной своей задаче в новой должности: «Подготовка похода на Индию и Персию в целях удара по английскому империализму, являющемуся самым свирепым врагом Советской России».
Узнавши, что путь на Индию из Туркестана будет пролегать через обширные пустыни, Фрунзе начал с того, что организовал первую в мире верблюжью кавалерию.
Предстоит небывалый марш через мёртвые пустыни.
Опять через пустыни… повторение библейского пути к новой земле обетованной?
Там вдруг разглядел Троцкий манящие миражи бесконечного счастья, обещанного избранному народу, как мы помним, ещё ветхозаветными пророками.
И тут же новый поворот. Поход на Индию не состоялся. Его отодвинул на второй план загадочный и стремительный наскок на Польшу. Ну да, это объясняют, как ответ на всегдашнюю шляхетскую агрессивную наглость, не без того. Польша, конечно, не упустила шанс в начавшемся после Первой мировой войны всеобщем кавардаке отхватить себе, оказавшиеся без нужного присмотра, лакомые куски не своих территорий. Но вряд ли это сильно могло волновать Ленина. Миражи овладения всем земным шаром средствами мировой революции продолжали застить ему здравый взгляд. И главное, он имел самый верный и самый лёгкий способ овладения безмерным земным пространством. Это Ленину представлялось самым простым делом. Подступаешь к какой-нибудь европейской границе, бросаешь пролетарский лозунг — и готово, здешние пролетарии в момент строят баррикады, вспарывают животы буржуям, и с восторгом выносят тебе ключи от вожделенного всемирного счастья.
Этой нелечимой болезнью были охвачены многие безумцы. Вот только одно из отвратительнейших, позорных украшений истории мировой революции. Был у Троцкого в те дни такой заместитель по морским делам, некто Фёдор Раскольников, «замкомпоморде», как его величали про себя некоторые остроумцы из пролетарской элиты. Ему, Раскольникову, нужно стало срочно и до зарезу проявить себя на новом посту. И вот смело и безрассудно отправляется он на миноносце «Спартак» (тоже «спартаковец», выходит, этот Ф, Раскольников) в некую разведку по морю к берегам Эстонии. И совершенно неведомо было новоиспечённому замкому, что в эстонском Ревеле, который потом станет Таллином, уже хозяйничают англичане. И именно в данный момент командование британской эскадры отмечает с местным ревельским начальством новые отношения банкетом. Тут и услышали они, тостующие на банкете, орудийный выстрел с моря. Это, по приказу Раскольникова, стреляли орудия означенного миноносца «Спартак». Не безрассудство даже, а полную дурость знаменовал этот выстрел. Раскольников, заразившийся уже всемирно-исторической шизофренией от Троцкого и Ленина, полагал, конечно, что после этого выстрела ревельский пролетариат ринется, по гениальным предвидениям большевистских вождей, строить баррикады и крушить местных кровопийц-эксплуататоров. Пробный камень мировой революции тут был брошен. Однако булькнул он не так.
Тотчас из порта вышли пять английских боевых кораблей и двинулись против неразумного адепта перманентной революции. Бежать было бесполезно, и Раскольников приказал выбросить белый флаг. За всю историю российского флота постыдный этот флаг, знак добровольного признания себя побеждённым, да ещё и без всякого боя, был поднят только раз и именно — заместителем Троцкого Фёдором Раскольниковым. Дальше — больше. Английские победители, на милость которых сдался аж сам заместитель военного наркома, очень удивились и обрадовались, что им нежданно-негаданно выпал такой бесценный трофей, но прибыв на корабль они его, этот трофей, там не обнаружили. Дело объяснили некоторые матросы. Спустившись в камбуз, англичане и обнаружили боевую правую руку Троцкого. Она лежала там, притворившись мешком с картошкой. И очень удивило аскетичных английских морских волков обилие всякого драгоценного барахла, от царских золотых червонцев, до алмазных ожерелий и брошек, в капитанской каюте. Как в пещере Али-бабы. Откуда бы это? Впрочем, что за вопрос? Англичанам он вовсе не нужен. Они называют это призом. Его, замкома Раскольникова, увезли в Англию в клетке, как это полагается у англичан в случае с особо ценными военнопленными. Закончил он свою жизнь, выбросившись из окна сумасшедшего дома. Как и полагается буйному беззаветному бойцу мировой революции.
И вот дедушка Ленин уже грозит всему миру: «Пролетариат России будет всеми силами и всеми находящимися в его распоряжении средствами поддерживать братское революционное движение пролетариата всех стран». А что же это такое, «пролетариат?». Лев Троцкий помогает нам это понять: «Настоящим пролетариатом, не имеющим Отечества, является только еврейский народ!». Ну вот, вроде теперь ясно. Не совсем понятно только, почему ни один из теоретиков и практиков того жуткого для человечества оборота событий, не дал себе труда заглянуть в словари. Они обнаружили бы, что в латинском корне этого слова нет ничего жуткого и убийственного, так же как нет и ничего вдохновляющего на лозунги и манифесты, грозящие миру окончательным апокалипсисом. Перевод с латинского корня proles, от которого произошло завораживающее слово «пролетарий» обескураживает даже: «производить на свет потомство». Так что в бессмертном лозунге «Пролетарии всех стран соединяйтесь» можно выискать намёк и на «группенсекс» небывалого ещё масштаба. Может, классики именно это и имели ввиду. А Ленин с Троцким повели людей, не кончавших гимназии и потому несведущих в словарях, совсем не в ту сторону?
Так что вовсе не Индия нужна была Ленину. Его мозг воспалён другим. Путь к овладению миром начинается с Германии: «...абсолютная истина, что без немецкой революции мы погибли... если немецкая революция не наступит, — мы погибнем».
И тут в Германии затеивается новое дело. Ленину кажется, что оно ему на руку.
В Берлине 12 января 1920-го года толпы демонстрантов, подстрекаемых агитаторами из рядов КПГ и НСДПГ, двинулись на рейхстаг, в очередной раз менять власть. Продолжилось дело подзабытых было «спартаковцев». Большевики-ленинцы воспринимают это как новый окончательный шанс для себя.
Подстрекателем начавшихся волнений от ленинских адептов мировой революции стал тут упоминавшийся Карл Радек, фигура удивительнейшая в русской революции. После свержения монархии в России в известном «пломбированном вагоне» он прибыл делать революцию в стране, которую до того не видел и не знал. Совершено безграмотный, он возглавлял Коммунистический университет трудящихся Востока им. Сунь Ятсена, о котором отзывался следующим образом: КУТВ — это учебное заведение, в котором польские и немецкие евреи по-английски читают лекции китайцам о том, как делать революцию по-русски. То, что родители Карла Радека (Собельсона) содержали публичный дом в столице царства Польского, отразилось на их детище. Ссылаюсь тут на книгу Н. Кузьмина «Воззмездие»: «Ранние порочные наклонности развились у будущего международного революционера до болезненного состояния. Положение осложнялось крайне отталкивающей внешностью этого эротомана. Компенсировать этот внешний недостаток приходилось невзыскательностью или же за счёт больших денег. И такие деньги Карлу Радеку предоставила революция».
Он не раз уличался в воровстве партийных средств, выдал немецким «белым» из каких-то шкурных интересов Розу Люксембург и Карла Либкнехта. Сам революционный псевдоним его читался как «крадек», «вор» по-польски. У Ленина он как раз был «уполномоченным по делам германской революции». Так что теперь он опять баламутил в Германии. Там что-то происходило. Этот Карл Радек, наверное, что-то такое сильно обнадёживающее сообщает Ленину. О том, может быть, что дымится уже в истоме по мировой революции немецкий пролетариат.
И на Ленина опять накатит.
Он благословляет поход на Варшаву. Выходка столь же безумная, как попытка замкома Раскольникова взять с одного выстрела эстонский город Ревель и всю Эстонию. Главная цель тут, конечно, доставить этим путём упомянутую живую растопку из русских мужиков задымившимся опять пролетариям Германии. В том-то всё и дело. Польша — это ведь только незначительный порожек при входе в вожделенную гостиную Германии. Её и в расчёт-то не стоит принимать. Ленин просто развлекается в своём кремлёвском кабинете. Молотов вспоминал: «Ленин поставил целью использовать... войну с Польшей, чтобы пройти войсками и „прощупать штыком“, не готова ли Германия к началу пролетарской революции». Ленин нездоровым своим воображением прежнюю лелеет картину. Лишь только русский пролетарий явится у польских границ, обездоленный здешний народ тут же кинется душить страстно его в своих объятиях, изнывая от всемирно-революционной похоти.
А там, чуть только поднажать, и вот она — искомая Германия — ворота прекрасной Европы, с нетерпением ожидающей интернационального пролетарского Зевса, каким, наверное, представлялся себе Ленин в эти дни.
И вот уже он, Ленин, как в известном мифе, только наоборот, скачет на спине этой Европы в новый превосходный покорный ему мир.
Главнокомандующий ВС Республики С.С. Каменев ещё только отдал (23 июля 1920 года) приказ овладеть Варшавой, а Ленину и его камарилье грезится уже политическое чудо-юдо. Он, Ленин, уже делит шкуру неубитого медведя. Воображая себя уже властелином земного шара, он тут же направил ликующую телеграмму Сталину: «Положение в Коминтерне превосходно. Зиновьев, Бухарин, а также и я думаем, что следовало бы поощрить революцию тотчас в Италии. Моё личное мнение, что для этого надо советизировать Венгрию, а может быть, также Чехию и Румынию». Это он, значит, видит Польшу уже в составе Всемирной республики советов? И отсюда уже скачет в Италию на красном коне.
При том Ленин продолжает бредить чем-то уже вовсе невразумительным: «Где-то около Варшавы находится не центр польского буржуазного правительства и республики капитала, а где-то около Варшавы лежит центр всей теперешней системы международного империализма».
И вот уже бредут русские мужички в дальний поход. Литературный троцкист Исаак Бабель, напишет об этом походе отвратительную до тошноты летопись с точки зрения исповедуемого им библейского марксизма. Суть такого марксизма, которую я уяснил по Бабелю, заключается в следующем. Как известно, Маркс позаимствовал свои идеи у Гегеля. Во всяком случае, идею об историческом предназначении народов. А у Гегеля сказано вполне ясно и определённо: есть народы «исторические» и «неисторические». И что «неисторические» народы могут играть в истории только одну роль: рабов, а в лучшем случае быть неким гумусом, на котором цветут народы «исторические». Это прямо перепев какой-то ветхозаветной книги Ездры, где этот пророк напоминает племенному богу своему: «О прочих же народах, происшедших от Адама, Ты сказал, что они ничто, но подобны слюне… эти народы, за ничто Тобою признанные…».
Славян, и особенно русских, Маркс активно не любил, и тоже признавал за ничто, решительно определял им место народов «неисторических». Во время революции 1848-го года Маркс заклинал немецкие и австрийские решительные правительства «растоптать нежные цветки славянской независимости». Он подстрекал «аристократические в истории народы» быть непримиримыми к «историческому плебейству»: «мы знаем теперь, где сосредоточены враги революции: в России и в австрийских славянских землях, и никакие фразы, никакие указания на неопределённое будущее этих земель не возбранят нам считать их друзьями наших врагов».
И вот ярчайшую иллюстрацию этого идеологического расизма даёт нам большевик и марксист Бабель. В «Конармии» у него русские почвенные люди, по воле тех же большевиков и революционных смутьянов, ставшие красными бойцами — обозваны «тифозным мужичьём». Оно, русское мужичьё это, «катило перед собой привычный гроб солдатской смерти. Оно прыгало на подножки нашего поезда и отваливалось, сбитое ударами прикладов. Оно сопело, скреблось, летело вперёд и молчало». Ему, Бабелю, нравится это ужасно неаристократическое слово «мужичьё», и он брезгливо повторяет его — «белёсое, босое волынское мужичье». А вокруг этого мужичья — «Россия, невероятная, как стадо платяных вшей…». Русский народ — всего лишь «стадо платяных вшей», конечно он не стоит и плевка богоизбранного народа. Это даже похлеще «растопки мировой революции». Эта Россия и этот народ, дело ясное, неисторический, годный только, и то, если позволят ему, обслуживать народы исторические и аристократические. Таков голый, библейский ещё, марксизм Бабеля.
Вот описывает он ещё женщину, выдающую за ребёнка куль соли, чтобы проехать в эшелоне. Но её разоблачают, хором насилуют, сбрасывают с поезда на ходу и убивают влёт из винтовки. Уж не символ ли это, не подсказка ли того, как стоило бы поступить со всей этой недужной Россией. Стоит ли его жалеть, этот народ, не лучше ли его гнать на бойню ради неясных безумных целей. С козлами провокаторами во главе, вроде известного маршала Тухачевского.
Впрочем, некоторое время оно, задуманное Лениным и Троцким, вроде и сбывалось. Красная армия кое какие успехи успела сделать. И вот 14-го августа 1920-го года последовал приказ Троцкого, предвкушавший дальнейшее небывалое: «Герои, на Варшаву! Герои! Вы нанесли атаковавшей нас белой Польше сокрушительный удар… Сейчас, как и в первый день войны, мы хотим мира. Но именно для этого нам необходимо отучить правительство польских банкротов играть с нами в прятки. Красные войска, вперёд, герои, на Варшаву! Да здравствует победа! Да здравствует Рабоче-Крестьянская Красная Армия! Председатель Революционного военного совета Республики Троцкий».
Катастрофа случилась немедленно. В этот же день (14 августа) польские войска нанесли контрудар по двум армиям Западного фронта. Началось отступление Красной Армии по всему фронту. Тухачевский провалил наступление самым бездарным образом. Это и спасло Европу. Большевики же, конечно, жуткое поражение это пытались выдать за победу. Ордена раздавали мешками. Тухачевского тоже наградили. Но в 1937-ом году ему это поражение припомнили, и для того, чтобы подобное больше не повторялось, советскую армию тщательно почистили, его самого и всю его команду горе-стратегов поставили к стенке.
Достаточно вспомнить то, что великолепный М. Тухачевский руководил взятием Варшавы почему-то из Минска, который отстоял от фронта на двести километров. И распоряжения маршала, доставляемые туда конными вестовыми, запаздывали на два-три дня. Польские шифровальщики, к тому же, сумели взломать советские шифры и перехватывали радиосообщения и кодированные приказы. Фактически, поляки были в курсе всех замыслов Тухачевского и прочих его стратегов. Они сами передавали им нужные сведения. Первым делом поляки, узнав всю необходимую информацию, нанесли сокрушительный удар по тыловым коммуникациям соединений Тухачевского, сожгли одну из узловых радиостанций красных войск. И это стало решающим фактором в победе поляков.
Да, и главное! Главное в том, что польский пролетариат большевистского бреда о своей всемирной интернациональной родине на дух не принял. В Польше была объявлена мобилизация мужчин всех возрастов и начался набор в армию. В течение одного только июля в польскую армию пришли 573 тысячи мобилизованных и 160 тысяч добровольцев. В своём патриотическом чувстве поляки были едины — от ясновельможного пана до беднейшего крестьянина и последнего рабочего. Это позволило полякам выступить против красного войска решительно сплочённым ударным монолитом. Патриотизм, который так неосторожно был распинаем большевиками, сделал своё дело — спас польскую нацию и продемонстрировал зарвавшемуся и завравшемуся Ленину свои великолепные неумирающие качества. Ленинская шизофреническая идея об интернациональном духе пролетариата была отвергнута самой жизнью. Был в корне посрамлён марксизм, с его бессмертным по дикости постулатом: «пролетарии не имеют отечества». Это означало наступление сумерек мировой революции.
Главнокомандующий большевистским войском С. Каменев опамятовался первым: «теперь наступил тот момент, когда рабочий класс Польши уже действительно мог оказать Красной армии ту (ожидаемую) помощь… но протянутой руки пролетариата не оказалось. Вероятно, более мощные руки польской буржуазии эту руку куда-то запрятали». А ведь перед этим идиотским походом именно Сталин настоятельно предупреждал об опасности продвижения Красной Армии в глубь Польши и силе польского патриотизма: «Тыл польских войск является однородным и национально спаянным. Отсюда его единство и стойкость. Его преобладающее настроение — "чувство отчизны" — передается по многочисленным нитям польскому фронту, создавая в частях национальную спайку и твёрдость. Отсюда стойкость польской армии...».
По мнению тогдашнего руководителя Польши Ю. Пилсудского именно оторванность от жизни «гениального» полководца Тухачевского и его профессиональная несостоятельность были главными причинами полного разгрома крупнейшей группировки Красной Армии под Варшавой. В итоге по Рижскому мирному договору от 18 марта 1921-го года Польше отошли земли Западной Украины и Западной Белоруссии. Большевики даже предлагали отдать полякам Минск, но противники Пилсудского в Польше посчитали, что в новом государстве слишком много будет «инородного» населения, и от подарка отказались. Советская Россия обязывалась вернуть Польше все военные, научные и культурные ценности, вывезенные из Польши с 1772-го года, выплатить в течение года 30 млн золотых рублей и передать имущества на сумму 18 млн золотых рублей. Более позорного результата наступления на Варшаву трудно было себе представить.
Сама идея мировой пролетарской революции после этого накрылась, как бы это помягче выразиться, непроницаемою пеленой. Так Ленин вылечился от хронической своей шизофрении. Цена этой терапии, цена только одного этого бредового порыва вдогонку миражей мировой революции, стоила русскому народу непомерной цены. Только под Варшавой в плену оказалось шестьдесят тысяч русских мужичков, в польские лагеря для военнопленных угодило свыше ста тысяч человек. Из них менее чем за год умерло не меньше семидесяти тысяч — это наглядно характеризует тот чудовищный режим, который установили для пленных польские власти, предвосхитив гитлеровские методы обращения с русскими военнопленными. Так что план по сжиганию «хвороста мировой революции» большевиками-ленинцами был осуществлён сполна.
Мир, между тем, по достоинству оценил заслуги Войска польского — битва под Варшавой вошла в список восемнадцати важнейших битв в истории человечества, которые чудесным образом изменили ход войны и истории. После Рижского договора 1921-го года возникло государство — Вторая Речь Посполитая. А Тухачевский в тогдашней военной среде получил славу бездарнейшего полководца после Гая Теренция Варрона, известного по истории Древнего Рима.
Позорное поражение, между тем, нисколько не смутило Тухачевского. Совесть? Не большевистское это дело! Потом, в бесчисленных лекциях для слушателей Военной коммунистической академии, он делал вид, что совсем-то он и не при чём тут. Просто его ввели в заблуждение польские коммунисты, обещавшие, что поляки примут его воинство с распростёртыми объятиями. Они убеждали его, что польские пролетарии ненавидят своё отечество, а они, эти пролетарии, оказалось, беззаветно любят свою Польшу и готовы оказались положить за неё свои жизни. Обманули его эти, невосприимчивые к превосходным большевистским истинам, пшеки. Его за это растроганный Троцкий орденом большим наградил. В пику Пилсудскому. И чтобы удовлетворить несостоявшиеся убийственные амбиции, доверил ему потом покрошить чернозёмное тамбовское крестьянство, а следом кронштадтских, опамятовавшихся от революционного угара, морячков. Тут-то Тухачевский уже исправно вполне и всласть поработал. Новые обильные кровавые реки потекли по русской земле. И стал этот Тухачевский недосягаемым символом окаянного русского времени.
Но и это ещё не всё. Ветхозаветные зверства, чинимые в России большевистским правительством Ленина, наводили в те времена смертельный ужас на неохваченную обшей шизофренией часть Европы. Газеты там были заполнены сообщениями о кошмарах, которые творились в застенках московских, питерских, одесских и прочих черезвычаек, которым несть было числа. Европейская публицистика чуть подмалёвывала эти страхи, но не настолько, чтобы изменить суть. Вот, например, в каких примерно выражениях писали мюнхенские «народные листки» о том, что происходило в описываемые мной годы в советской России: «Печальны времена, когда ненавидящие христиан орды диких азиатов простирают повсюду свои окровавленные руки в стремлении задушить нас! Антихристовы бойни, устраиваемые евреем Иссашаром Цедерблумом — он же Ленин, — даже Чингисхана ввели бы в краску. В Венгрии его выкормыш Кон — он же Бела Кун — прошёл по этой несчастной стране с обученной убивать и грабить еврейской сворой террористов, чтобы, усеяв страну виселицами, уничтожать на этом конвейере смерти её горожан и крестьян. В шикарно обустроенный гарем при его дворце тайно поставляли десятки непорочных христианских девиц, которых подвергали там насилию и растлению. По приказу его подручного лейтенанта Самуэли в одном подземелье были жестоко истреблены шестьдесят священников. Их тела расчленяют, отрубают конечности, а до этого у них всё отбирают, оставляя им вместо одежды только кожу, по которой струится кровь. Следствие выявило, что восьмерых священников до того, как их убить, распинали на дверях их церкви! Теперь становится известным, что точно такие же страшные сцены имели место и в Мюнхене».
В Мюнхене, как нам известно уже, на некоторое время была установлена тоже советская Баварская республика, которая черезвычайно, но очень недолго радовала Ленина.
Эти зверства и эти страхи были лучшей и самой действенной агитацией против большевизма.
Когда Гитлер сказал, что «русский большевизм есть только новая, свойственная XX веку, попытка евреев достигнуть мирового господства» и что «в другие исторические периоды то же стремление евреев облекалось только в другую форму», растерянное общее мнение ни в Европе, ни даже в Америке не смогло противопоставить этому что-нибудь вразумительное.
Кровавый опыт большевистской власти в России требовал защиты от её распространения. Как от упомянутой Черчиллем чумы. Гитлер так и говорил: «Открытие марксистского вируса явилось одной из величайших революций, которые когда-либо предпринимались в мире. Борьба, которую мы ведём, это борьба того же рода, что вели в прошлом веке Пастер и Кох. Как много болезней причиняются этим большевистским вирусом!.. Мы лишь тогда вновь обретём здоровье, когда победим большевиков».
С непоколебимостью человека, глубже думавшего и больше разглядевшего, чем все другие, — пишет по этому поводу один из биографов Гитлера И. Фест, — «он видел в этом своё персональное задание, вековую миссию, возложенную на него, демиурга природного порядка, это была его "циклопическая задача"».
«Мы врастаем в светоносное, основанное на истинной терпимости, мировоззрение. Человек должен быть в состоянии развивать данные ему от бога способности. Мы должны лишь предотвратить появление новой, величайшей лжи: марксистско-большевистского мира. Его я должен уничтожить». Таков был лейтмотив многих его застольных разговоров, записанных, например, Генри Пикером, его личным стенографом. «Эту миссию надо было успеть выполнить в отмеренные ему годы — Гитлер никогда не верил, что проживёт долго», — заметит гитлеровский фельдмаршал А. Киссельринг.
«Вы хотите сначала увидеть в каждом городе тысячи людей повешенными на фонарях? Вы хотите сначала дождаться, чтобы, как в России в каждом городе начали действовать большевистская черезвычайка?.. Вы хотите сначала пройти по трупам ваших жён и детей?..». Так вопрошали первые национал-социалистические лозунги.
Ответом был мгновенный громадный приток в национал-социалистическую партию. Действия ленинского правительства были самой действенной агитацией в пользу фашизма. Страх агитировал и собирал людей в политическое стадо. Это был инстинкт, общий животному миру. Выжить можно, только сбившись в кучу, так поступает даже мирный коровий гурт, учуяв волчий дух. Ничем иным я не могу объяснить первые громадные успехи национал-социализма.
«Террор марксизма можно остановить только террором, в десятки раз более решительным и беспощадным» — объявит Гитлер. Независимо от него Муссолини из тех же соображений создаст в это время свои «fasci di combattimento», боевые отряды, от которых новая политическая сила и получит название фашизма. Так что ленинская шизофрения вызвала из небытия фашизм, как противостояние большевистскому бреду мировой революции. И Гитлер начинал свою войну, убеждённый, что спасает мир от погибельного большевизма, готового поработить весь мир. Сталин демонстративно отказался от большевизма и его главной цели, овладения мира средствами нескончаемой революции, но станет уже поздно. Так что главные беды России и остального мира ещё впереди…