Мужчина сидел в ванной, низко опустив голову, тяжёлую от своих гнетущих мыслей, вода, взбитая с ароматной пеной, доходила ему до пояса. Они с Мариной уже остригли длинные волосы и сбрили бороду, а он всё молчал.
Глава 44.
Периодически звонил Антон, справится о делах, когда стало ясно, что в квартире подруги никакого медведя пока не предвидится, он потерял всякий интерес, успокоился и занялся своими делами. Марина регулярно созванивалась с родителями, разговаривала о несуществующей практике…
Несколько раз она пыталась поговорить с Петром, но он будто выстроил меж ними незримую стену, через которую не удавалось пробиться, она устала и оставила тщетные попытки. За день они перебрасывались несколькими словами, да и, то, только по самой острой необходимости. «Надо перебираться в кресло», - подумывала девушка, но всё оттягивала этот момент, пассивно ожидая решения с его стороны …
Где-то, через неделю, Антон снова привёз Игоря. Внимательно осмотрев и прослушав Петра, фельдшер остался доволен состоянием пациента:
- Больной идёт на поправку, даже вроде немного округлился, - ободряюще радовал он Марину, - уколы продлим ещё на пару дней, а так уже вполне можно вставать и расхаживаться. Кашель будет ещё беспокоить, но это вполне нормально, попьёте микстурку, а остальное организм наверстает сам…
И уже обращаясь к Петру:
- Парень, а ты в рубашке родился! Я уж не знаю, что там с тобой приключилось, что ты дошёл до такой жизни, но вот если бы не эта девчонка, тебя бы уже не было на этом свете! Ты молиться всю жизнь теперь на неё должен!..
Проводив фельдшера и Антона, обрадованная Марина вернулась к Петру:
- Петенька, ты слышал! Всё плохое позади, идёшь на поправку. Я думаю, горячая ванна пойдёт тебе на пользу…
… Мужчина сидел в ванной, низко опустив голову, тяжёлую от своих гнетущих мыслей, вода, взбитая с ароматной пеной, доходила ему до пояса. Они с Мариной уже остригли длинные волосы и сбрили бороду, а он всё молчал.
Капельки воды, стекая с мокрой головы, собирались на кончиках волос и длинных чёрных ресницах, потом срывались вниз и набегали снова, а он будто не замечал этого, погружённый в какую-то тяжёлую думу.
Марина, смочив из душа его волосы, заботливо намыливала шампунем. За несколько дней вынужденного отчуждения, она уже соскучилась по нему. Находясь рядом, и не имея возможности осязать его в любую минуту безо всякого повода, лишь по зову тела, изливая на него свою любовь, сейчас компенсировала этот накопившийся острый дефицит. А он всё мучился своими неразрешимыми вопросами.
Держа в одной руке лейку душа, девушка смывала белую пену с его головы, а другой, запустив пальцы в густую чёрную шевелюру, нежно массировала голову. Ей было нестерпимо приятно о нём заботиться, она по-прежнему его любила, даже ещё сильнее, чем раньше, но угнетало чувство непоправимой вины перед любимым. А как это исправить, не представляла. Да, и возможно ли это в принципе…
Вдруг Пётр, смахнув рукой капли с лица, снизу-вверх пристально взглянул Марине в лицо. Девушка замерла с лейкой в руке, не в силах отвести взгляда от его чёрных, обрамлённых мокрыми длинными ресницами глаз. В них была целая бездна смятения и вопрос, который мог и не озвучивать.
- Так уж вышло, прости, - ответила она, тоже только взглядом.
Он резко поднялся, голова практически доставала до потолка, и, нагнувшись к девушке, властной рукой собственника притянул её к себе. Она не противясь, подалась всем телом навстречу. Вода из душа в Марининой руке лилась на пол, футболка была мокрой, хоть выжимай, а они всё никак не могли оторваться друг от друга. Этот поцелуй, как будто ставил жирную точку в той неразрешимой проблеме, которая мучила их обоих. Непробиваемая стена, выстроенная Петром за последние дни, сначала дала трещину, а потом рухнула, не выдержав силы любви. Он больше не мог противиться чувствам, его любовь к Марине оказалась намного сильнее обиды, даже такой глубокой. Они снова были вместе и телом, и душой…
Лёжа в постели, после нового обретения друг друга, они молчали, и это не напрягало, всё встало на свои места. Но, тем не менее, Марина не могла не задать Петру вопроса, возвращавшего назад к неприятной для обоих теме:
- Ты же видел меня с Михаилом, почему тебя так ошеломило, то, что я рассказала? Не догадывался? Не понимал, что ли?
- Я был медведем. О чём я мог догадываться? Я жил простыми инстинктами. У меня оставалась одна связь с человеческим миром – любовь к тебе! Или даже не любовь, не объяснить! Какая-то потребность в тебе, тоже инстинктивная. Как реальность, данная нам в ощущении, истина, не требующая доказательств! Когда стал медведем, она одна не утратилась, просто изменилась. Я ведь его-то даже не узнал сначала, и тебя не узнал, просто почувствовал! Чем я жил в это время? Хотел на волю, рвался в лес, ненавидел решётки! Потом появился он, сначала всё было нормально, он был дружелюбен. А потом я почуял тебя, и он тоже это понял, дальше началась война. Он хотел меня растоптать окончательно, у него почти получилось…
- С тех пор, как я нашла тебя и поняла, что это ты, меня мучает один вопрос, - начала девушка.
- Зачем он это сделал? - Пётр читал её мысли.
- Да! Зачем ему это? Ведь у него же всё было: налаженная жизнь, крепкий хороший дом, любимая жена, у него скоро появился бы малыш. Чего не хватало? Он получил вольную, можно сказать! Живи да радуйся!
- Хороший вопрос, - размышлял Пётр, - я думаю, у него была потребность доказать самому себе, что ли, что он достойнее меня быть человеком. Наверняка Михаилом двигало что-то подобное, может зависть какая-то...
- Я не пойму, чему было завидовать? – недоумевала Марина.
- А тому, что в глубине души он продолжал осознавать, что остаётся медведем, а я остаюсь человеком. Вот этого он мне простить и не мог. Упёрся так, как будто в этом весь смысл его жизни. Для него это - война по всем фронтам, и цена победы не волнует…
Вот так! Это война! А Марина выходит, была одной из тех цитаделей в обороне Петра, которая сдалась без боя…
После долгого молчания она спросила, не оставлял ли Пётр чего-то её бабуле, а он подтвердил:
- Оставлял и не просто оставлял, а наказывал передать тебе, - продолжил мужчина, - золото в слитках, то, что от отца осталось. Там довольно много, на целую жизнь хватит. Подумал, кому оно попадёт, если не вернусь? Хотел, чтобы стало твоим. Она тебе отдала?
- Нет, ты же жив, да и не надо мне без тебя! Счастье ведь не в этих жёлтых крупинках. Понимаю, что многое доступно, если есть средства, но ты-то остался бы недоступен… Зато Михаил замучил расспросами про отцово наследство. Интересно, откуда он знает? Кто ему мог рассказать об этом?
- Что-то знает, но видно не всё, раз вопросы задаёт!
- Я думаю, он даже не совсем в курсе, что ищет, про содержание наследства ни разу не говорил.
- Он просто тебе не говорил, хотя, как знать… Как же он на меня зол, я только теперь это понимаю: он отобрал мою жизнь, но этого ему показалось мало, отобрал любовь, и вот теперь моё наследство не даёт ему покоя!
- Он не отобрал у тебя любовь, - возразила Марина, - он украл её обманом, но, даже получив желаемое, счастья не достиг, потому что я любила в нём тебя!..
Мужчина, окрылённый таким признанием, окончательно сломавшим барьеры мужских обид, взял Маринину руку в свои ладони и медленно, и нежно, целуя пальчик за пальчиком, заглянул в глаза таким жгучим, полным любви взглядом, на который её тело откликнулось само собой, не спрашивая разрешения у хозяйки. А он, продвигаясь от пальцев к ладони, а потом к запястью и ещё выше и выше, рисовал горячую дорожку поцелуев, словно ставил на ней свои печати, будто говоря этим: моё, моё, моё! И так, сантиметр за сантиметром.
Волшебство повторилось снова, как тогда в прошлой жизни, её словно захватила неведомая сила, управлять которой умел лишь Пётр, и понесла в те дали, которые были известны ему одному. Её тело вспоминало подзабытые уже нюансы, только им двоим известной любовной игры, и отзывалось на них с ошеломляющей мощью. Но Марина даже в этом сумасшедшем восторге успевала почувствовать разительный контраст между своим прежним любовником и по-настоящему любимым мужчиной.
Теперь она понимала разницу: то, что она принимала за новизну в отношениях и списывала на проблемы с памятью любимого мужчины, оказалось жалкой подделкой истинному, никуда не исчезнувшему чувству, до боли знакомому в своих естественных и, казалось бы очень простых проявлениях любви. Вот теперь это был её Пётр! Это были его руки, нежные и чуткие, его губы, трепетные и настойчивые, его нежности, милые и непосредственные, перемежающиеся теми самыми словечками, нашёптываемыми ей на ушко, от которых она таяла тогда, в начале их отношений. Не забылось и не утратилось ничего…