На «главном» корпусе СИЗО-1 было четыре «красные» камеры: 63,72, 80 и 86. Спецификой «красных» камер было то, что там содержались подследственные, которые сотрудничали с администрацией колоний, расшифрованные «агенты» и особая категория - «опущенные». В общем все те, кто не мог для ущерба своего здоровья и жизни содержаться в общих камерах. Это не было предусмотрено правилами внутреннего распорядка официально. Просто так было целесообразно и для содержащихся там, и для администрации.
Главный корпус предназначался для «второходов». В подвальном этаже были камеры для подследственных по «мокрым» статьям, карцера и совсем небольшие камеры, в которые помещались те, кого надо было «спрятать» или наоборот «наказать» за неподобающее поведение в общих камерах.
Во всех камерах были «кабуры», по которым перегонялся «грев» (чай, сигареты, наркотики). Когда при обысках такие отверстия находились, «смотрящему» делался втык, на что он картинно разводил руки и сообщал, что он не при «делах», ничего не знает и наверно спал, когда долбили стену. Затем камеру освобождали и «хозники» забивали «кабур» железной болванкой и цементировали. Все понимали, что вскоре отверстие появится в новом месте, и с этим ничего нельзя было поделать.
Переписка шла по нитяным «коням» через зарешеченные окна.
Были «коневые», которые отвечали за сохранность переправляемой «почты». Они вели учет, поступивших «малевок», и отправленных, чтобы в случае утери важного «прогона» могли объяснить, куда, что было отправлено. Своеобразные «входящие» и «исходящие».
«Красные» камеры были расположены так, чтобы контролировать «движение» в «черных» камерах. «Смотрящие» красных камер были официальные ставленники оперативного отдела. Они отвечали, за поддержание режима содержания, внутрикамерную разработку совершенных преступлений и за сведения, о происходящем в соседних камерах. Их официально вызывали к курирующему оперативнику для отчетов. На «красные» камеры ставили обычно неопытных оперов, чтобы они привыкали к специфике работы с легкого направления. Хотя, там иногда случались такие заморочки, что было, как говориться «мама, не горюй!». Были случаи и убийства и даже группового побега, именно из «красной» камеры.
Камеры формировались из поступающих с этапа арестантов, после обязательного собеседования в оперативной части. При собеседовании, оценивалась мера социальной опасности каждого и возможность привлечения к агентурной работе. Опытные сидельцы, при поступлении сразу заявляли свой «окрас», чтобы не было недоразумений. Но случались и казусы. Так, один из этапников, гордо заявлял, что он отпетый «бродяга», стучать не будет и у «братвы» он в «уважухе». Было видно, что с ним что-то не так, но на пробу его помещали в самую «авторитетную» камеру из которой он «выламывался» через пару часов, не выдержав «радушной» встречи. После этого у него была дорога только в «красную» камеру.
«Смотрящие» красных камер считали себя «элитой». Они имели возможность общаться и с братвой «черных» камер, перегоняя «грев», и с администрацией. Наиболее «борзые» могли сесть на шею и курирующему оперу. В связи с этим и произошли два показательных ЧП, о которых стало достаточно широко известно.
С очередного этапа «расписали» обычного «пассажира» в «красную», 63 камеру. Все шло, в общем, спокойно, пока на прием к оперативнику не запросился «смотрящий» 80 камеры. Это был довольно тертый зек, который наладил режим у себя в камере, схожий с диктатурой Пиночета. Из камеры он выходил разодетый по последней арестантской моде, в новом, ярком спортивном костюме, кроссовках и пачкой «Мальборо» в руках.
От «кума» ему ничего и не надо было, все материальные блага у него были, так как вновь прибывшие по этапу обирались им до «нитки». А для сохранения своего места, он давал информацию о ком угодно, только, то, что не касалось его лично. Сидеть за «следствием» годами было скучно и надо было как-то разнообразить свою жизнь. У него в камере были умельцы, которые распуская на нити свитера, вязали шерстяные носки и варежки, которые можно было обменять на спиртное у контролеров. Мордобои случались сразу, после поступления водки в камеру. Но так как жалоб никто не предъявлял, и увечий не было, на это смотрели сквозь пальцы. Ну, упал и упал, с кем не бывает. Тем более, по пьянке, зеки выбалтывали самое сокровенное, что они совершали на воле и о чем еще не было известно следствию. Делились планами о будущих преступлениях. Некоторые, узнав зажиточные адреса, которые можно было «обнести», записывали их.
Так вот, «слив» полезную информацию оперативнику, «смотрящий» попросил перевести к нему сидельца из 63 камеры, которого недавно туда поместили. Мол, полезный человек, для «работы». Тут бы оперу и насторожиться, но он был человек новый и пошел на поводу у зека. Переводимый арестант спокойно все воспринял и перешел из «хаты» в «хату». А через неделю его ночью забили до смерти.
Картина получалась неприглядная. Оказывается, вновь поступивший арестант «обнес» на воле квартиру, «смотрящего» 80 камеры и тот решил разобраться с ним. Все было более-менее спокойно, пока в камере не появилось спиртное. В результате и совершился самосуд, который завершился смертью.
Теперь все зависело от следователя прокуратуры, курирующего СИЗО. Это была уставшая женщина, которой было абсолютно все равно, что и как произошло. Она сказала, «ошалевшему» от таких событий оперативнику, что с допросами «ломаться» не будет. Пусть выстраивается логичная версия, которая не развалится в суде. И допрашивать она будет в присутствии оперативника (что конечно было явным нарушением), чтобы показания не противоречили друг другу.
Ушлый «смотрящий», который уже сидел в карцере, сумел руководить камерой и оттуда. Он подсказал, кого и в каком порядке надо опрашивать, и кто возьмет роковой удар на себя. Если кто-то и захотел бы свести с ним счеты, допрашиваясь у следачки, не мог этого сделать, видя рядом оперативника и понимая, какие последствия могут быть для него лично. Так что следствие прошло гладко. «Смотрящий» оказался не при делах, случилась драка, в которой по неосторожности были нанесены побои не совместимые с жизнью. А роковой удар нанес подследственный, у которого и так был «букет» статей и этот эпизод срок не увеличивал. А принцип не «сколько сидеть», а «как сидеть» никто не отменял. На воле никто протестов не заявлял. Следователь была довольна расторопностью оперативников, понимая, что все «шито белыми нитками», но дело быстро передала в суд.
Другой случай, был связан с групповым побегом из «красной» камеры 86. Там тоже был свой «смотрящий» и кроме того, был агент, который присматривал и за ним. Так, что камера «освещалась» из двух источников. Но, тем не менее, расцарапав межкирпичную кладку, и вытащив кирпичи вверху стены и обнаружив пустоту, зеки умудрились выйти через чердак на крышу. Это произошло именно тогда, когда оба источника информации были на этапе, и камера осталась без присмотра.
Ушло тогда восемь человек. Причем, не оголтелые преступники, а так, обычная уголовная «шушера».
Находящаяся на вышке бабуся, отчетливо видела, как беглецы перебираются по крыше и по скрученной из подручных средств веревке, сигают за забор. Когда ее спросили, чего же она не пальнула из «калаша», то ответила, что там был ее сосед по дому, да и так кого-то она знала по воле: «А вдруг бы попала случайно? Оно мне надо?». На крыше, как нарочно меняли ограждающую сетку рабица и проход уйти был. На чердаке, вообще никаких заграждений и сигналок не было.
Как обычно при побеге, была собрана розыскная группа из всех отделов СИЗО, даже медики были привлечены. Проштрафившаяся дежурная смена, была снята с обычных дежурств и работала практически круглосуточно. А оставшиеся смены, перевели на жесткий режим, с сокращением выходных. Как обычно в милиции сказали: «Вы отпустили, вы и ищите». Ориентировки были выставлены на всех вокзалах и периодически транспортники звонили, чтобы приехали, опознать, кого-то из подозрительных. И действительно, одного взяли, обратив внимание на содранную кожу ладоней. Но это одного.
Из ушедших, было несколько явных бомжей, логику которых понять было невозможно. Подействовал принцип: «Все побежали, и я побежал». Забегая вперед, скажу, что двое из них так и остались в вечном розыске. За остальными гонялись месяца полтора.
Кто участвовал в розыске, были разбиты на группы и отрабатывали «свои» адреса. Оружие было выдано на время розыска. Медики, получая ПМ, с философским видом прятали их в портфели и все знали, что применять их никто из них не собирался. Совсем молодым контролерам, выдавали резиновые палки, предупреждая: «Смотри, не застрелись». Официально розыск возглавлял заместитель начальника СИЗО по оперативной работе. Но он недавно был переведен с «понижением» из начальников крупного районного управления внутренних дел. Он считал себя несправедливо обиженным, надеялся на восстановление, не вникал в специфику СИЗО и, как говориться пил «горькую».
Хорошо владел ситуацией и ориентировался в происходящем только начальник оперативного отдела. Он работал давно, был фанатом своего дела, уходил с работы поздно, В случае ЧП, сам уходил на «казарменное» положение. За это его недолюбливали, поскольку он являлся примером, как надо нести службу.
Как-то зам. начальника СИЗО, сообщил, что по оперативным данным, он получил информацию, где можно ожидать побегушников. Он сам отобрал несколько человек из наиболее вменяемых и не «трепливых». Было решено создать «засаду» в бывшем пионерском лагере под Иркутском. Рядом с лагерем были дачи, где предполагалось создать базу и оттуда незаметно выдвигаться к пустым домикам бывшего лагеря. Добрать туда зеки могли на электричке. Конечно, информацию никто не стал проверять, просто решили поверить подполковнику.
Дело было в августе, погода была теплая, почему бы и не выбраться на природу. По дороге на «базу» был закуплен спирт «Рояль» в достаточном количестве и провизия. Сколько там надо было находиться, никто не знал. Оказалось, что хозяйкой дачи, где и предполагалось создать «базу», была давняя знакомая подполковника. Она радушно встретила розыскную группу. Помещение было просторное, двор большой. Два человека контролировали остановку электрички, по ночам выдвигались в лагерь. А в основном, занимались тем, что играли в «двадцать одно» с начальником, до чего он был очень охоч. Продули ему много, играли естественно на деньги. В дневное время обтесывали бревна из лесин, для построек хозяйке. Подполковник был закален, а на оперов безмерная выпивка сказывалась отрицательно. Тем более по ночам, приходилось шарахаться по кустам, карауля появление побегушников.
По опросам жителей, получалось так, что видели незнакомых людей, но описать их никто толком не мог. Таким образом, отсидев две недели на природе, решено было сниматься. В СИЗО написали рапорта о проведении мероприятий, которые ничего не дали. Всех разбросали по другим направлениям.
Одного обложили на квартире его подруги, у которой был ребенок. Боялись, чтобы он не взял их заложниками. Но удалось дождаться, когда они вышли и, узнав, что у него охотничье ружье, перекрыли дверь и двор под окнами. Когда он вышел на балкон покурить и, услышав предложение сдаться, чтобы не погибнуть при перестрелке, немного подумав, согласился.
Благодаря произведенному шуму, потревоженным родственникам и знакомым беглых арестантов, их стали потихоньку «сдавать» и в течение полутора месяцев, все кроме двух, были возвращены в знакомое им заведение, с дополнительными статьями за побег.
Конечно, выводы были сделаны, стены забили металлическими листами,
чердак оборудовали сигнализацией, а крышу «путанкой».
Оперативник, курирующий «красные» камеры, выслушав в свой адрес много «приятных» слов, не чаял перейти на любой другой участок работы. Несколько человек дежурной смены уволилось, не выдержав напряженной работы, заместителя ДПНСИ уволили, а в основном причастные к ротозейству получили дисциплинарные взыскания.