За два дня до того, как я уехала, мы с Ромой сидели на багажнике его старенькой Мазды и любовались ярко-лиловым закатом в поле.
Он с горячностью объяснял мне что-то про подшипники. И чем больше он говорил, тем очевиднее становилось, что у нас ну совсем нет ничего общего. Вообще-то я всегда думала о себе, как о человеке, который может поддержать любой разговор, особенно если собеседник кто-то приятный. Но подшипники?
Мы познакомились, когда я приехала волонтером восстанавливать церквушку 17 века в Вологодской области – лучший способ сделать что-то хорошее и заодно прочистить мозги. Рома был первым, кого я здесь встретила по приезду – он вальяжно вышел из темной сводчатой прохлады храма на свет и у меня закружилась голова.
Весь месяц я втайне сходила по нему с ума и обстановка подзуживала меня на романтику – томное жаркое лето, купание в речке нагишом, долгие ужины у костра, работа плечом к плечу. Я стала воображать Рому отцом моего ребенка.
Ребенок был моей идеей фикс. Мне было уже 38 лет и я давно смирилась с тем, что я одна из тех женщин, которым по неизвестным причинам не суждено пойти по банальной и желанной дорожке – выйти замуж или хотя бы иметь долгие и стабильные отношения. Ну не женятся на некоторых и все тут. С чем было смириться сложнее – с невозможностью быть матерью.
Я хотела ребенка всем своим существом.
Поэтому каждый мужчина, входящий в мою личную жизнь, оценивался прежде всего как потенциальный отец и первоначальный список требований был очень жестким. Постепенно, по мере того, как у меня ничего не выходило, он смягчился и в конце концов скатился до единственного пункта – мне хотелось, чтобы я хоть чуть-чуть, хоть капельку была влюблена в мужчину. По этой причине мне не подходило искусственное оплодотворение донорским материалом – сложно романтизировать сухие данные из файла.
С романтикой оказалось сложно – с возрастом ты становишься придирчивой и менее влюбчивой. Так что, когда я заполняла волонтерскую анкету, то уже склонялась к тому, что этот пункт с влюбленностью тоже можно отменить, как лишний. Ребенок – одно, любовь – другое, сначала самое важное, а уж про любовь – ну нет так нет. По дороге в село я как раз размышляла насчет донора и решила, что как только вернусь, так сразу займусь медицинским вопросом. Чтобы успеть до 39-летия и в день рождения быть уже беременной.
И тут Рома. Конечно, мы сошлись уже спустя неделю. Я понимала, что роман подпитывался только атмосферой и своеобразными условиями, в которых мы оказались – встретив его в городе, я бы вряд ли заинтересовалась им, да и он прошел бы мимо, не заметив. Ничего общего у нас не было, мы были, как это называется, из разного теста, из разных социальных кругов, которые мало привлекательны друг для друга – Рома был из тех, кто никогда за все свои 29 лет не летал на самолете и даже не имел загранпаспорта, а я обожала путешествия.
В последний день перед моим отъездом я сказала Роме, что все было прекрасно и если ему случится однажды приехать в мой город, то пусть звонит-пишет – выпьем кофе. Он мотнул головой в знак согласия и я немного расстроилась. Мне хотелось, чтобы он возмутился, что я не воспринимаю наш роман всерьез или начал убеждать, что он приедет. Но он крепко обнял меня на прощание и проверил хорошо ли я пристегнулась.
Дома я записалась на прием в репродуктивный центр и стала читать истории в интернете про процедуру и опыт других женщин. Мы с Ромой периодически созванивались и переписывались – он остался на реконструкции до конца сезона и присылал мне новости, сплетни и фото, как продвигается работа по восстановлению. Кроме этого говорить нам было не о чем – пару раз он упомянул, что не знает чем хочет заниматься, когда вернется домой в Тулу – может, устроится к другу на автомойку или вообще уедет промышленным альпинистом в Москву. Обо мне он знал только то, что я очень хочу стать матерью и заполнила бумаги в репродуктивном центре.
Однажды Рома позвонил и сказал, что не нужно искать никаких там доноров – он подумал и готов помочь.
Я обомлела. Честно говоря, я думала о том, что если за этот короткий роман случится беременность, то я буду рада и молча увезу свое сокровище без каких-либо претензий. Но Рома всегда был очень осторожен и мы никогда не занимались незащищенным сексом. Поэтому я уточнила: «Ты уверен?».
«Ага», – ответил он.
Дальше мы обсудили, что он помогает мне с рождением ребенка, но записываться отцом не будет, хотел бы навещать сына или дочь, но чтобы без официальных штук по типу алиментов. Я пообещала заверить у нотариуса бумагу о том, что не буду претендовать на его копейки и мы стали обсуждать его приезд через неделю: «Только надо денег на билет найти и я срываюсь к тебе».
Спустя неделю он действительно был у меня, а еще спустя две стало очевидно, что у нашего романа открылось второе дыхание – нас тянуло друг к другу магнитами.
Но чем больше мы сближались, тем тревожнее мне становилось – что если я не смогу забеременеть от него? Когда понять, что пора возвращаться к мыслям о донорах из клиники? А что, если я забеременею и он уедет – ведь это то, о чем мы договорились? Мысли о том, что он может бросить меня теперь мне казались ужасающими.
Я пыталась выяснить его намерения, но он уворачивался от разговоров, как уж. Я настаивала, обижалась, намекала – он то клялся в любви, то говорил, что время покажет. Мы стали ссориться и где-то между одной из этих ссор и примирений, я забеременела.
Беременность принесла мне временное облегчение, но тревога не ушла.
А Рома, между тем, стал отдаляться. Когда после одной из одиноких ночей, я наутро устроила ему скандал, он вспылил и сказал, что в принципе, не видит больше причин жить со мной – свою часть договора он выполнил безукоризненно.
Я начала умолять его остаться, убеждала, что теперь все изменилось, что появились чувства, пыталась добиться от него признания, что и я ему больше не безразлична. Не знаю, возможно, гормоны стали виной этой истерики, но Рома перестал спорить, утешил меня, что никуда не денется, что любит, что все у нас будет хорошо. А следующим утром уехал в Тулу – бабушке стало плохо.
Я подозревала, что бабушка здорова и он просто сбежал, но потом устала страдать и начала заниматься своей жизнью – встала на учет, искала хороший роддом, делала ремонт в квартире и подбирала мебель. Иногда меня накрывало и тогда я гладила себя по животу и шептала: «Прости, малышик, все хорошо, просто взгрустнулось».
От Ромы не было ни звонка, ни сообщения. Я иногда мстительно планировала подать на алименты – за разбитое сердце, иногда думала о том, что все равно у нас ничего бы хорошего не вышло – я бы пилила его за безделье и вечные наполеоновские планы, он бы мне изменял с женщинами моложе. Иногда я разворачивала в своем воображении целый сериал: вот он осознает свою ошибку, вот он возвращается, чтобы увидеть своего сына и любящую его женщину, но никого не находит – мы уехали, эмигрировали на другой континент, а у него нет даже загранпаспорта. Может, по-детски, но мне помогало.
Однажды вечером он все же написал в ВК – осторожно спросил как дела. Я вспылила и ответила что-то едкое. Рома не отреагировал и прислал сообщение, что недавно посмотрел фильм про то, как взрослый сын находит бросившего его когда-то отца и ему с тех пор нет покоя. В общем, он хочет быть вместе.
«С сыном?» – продолжала язвить я.
«И с тобой», – ответил он.
Спустя два месяца родился наш сын. Рома позвонил мне в палату сразу после родов и когда я показала ему сморщенное личико, просиял: «Будет с кем обсудить подшипники».
