В этот день 12 июня 1937 года был расстрелян маршал Михаил Тухачевский
...Небывалая, горше морового поветрия напасть обрушилась на русскую чернозёмную благодать — продразверстка. Незнаемое слово это принесли на штыках боевые городские ребята, сформированную в особую беспощадную продовольственную грабительскую армию — продотряды. В Тамбове во главе их комиссар Яков Гольдин. Упивается новым значением своим недавний помощник аптекаря. “Взять хлеб силой и железом!” — красуется он в экономных на слова приказах. Злоба посеяна в глазах продотрядовцев. В городе их научили, что крестьянин теперь и есть самый главный враг. Он хлеб гноит по ямам, чтобы удавить городского рабочего голодом. Метут подчистую. Деревенская баба боится выставить студить на подоконник горшок со щами — реквизируют.
Тамбовский уездный комиссар по продовольствию с великолепной фамилией Волк-Карачевский докладывает кремлёвскому представителю Гольдину: хлеба и картофеля у крестьян нет, хозяйство порушено войной, предлагают забирать скот, а заодно и себя, потому что без скота — гибель. “В селах Панзарской волости с нескольких сот жителей собрали только 25 пудов. Но их собрали так, что не оставили ни одного фунта на семью. Как быть? Что делать? Хлеба в действительности нет.”
“Предупреждаю, — грохочет в приказе Гольдин, — никаких колебаний, действуйте массой и конфискуйте только в массовом масштабе”.
Вдрызг заинструктированные Гольдиным городские ребята в крестьянине уже и человека не видят.
Некий уполномоченный по продразверстке Тарасов и начальник продотряда Халунцев в селе Большая Липовица зарывают в землю ради забавы семидесятилетнего старика Ерохина. Гольдину это все-равно.
Бьют, секут, пытают.
— Разве вышел такой указ — сечь?
— А декрета о том, чтобы не сечь, тоже нету...
Первым полыхнуло в Кирсановском уезде. Вначале как будто бестолково, под набатный звон, с неосознанной злой решимостью. Вот тут и вспыхнула ненадолго, но ярко звезда бывшего целовальника в купеческой лавке, бывшего учителя, бывшего милиционера, тамбовского мещанина Александра Степановича Антонова.
В хлебородном августе двадцатого года уже пять уездов признали над собой его верховодство.
За три недели издавна испытанным разбойным мужицким способом вырезал он полторы сотни коммуняк и продотрядчиков, “выдал мандат в царствие небесное”. К середине октября цифра эта увеличилась до двухсот пятидесяти.
Беда, беда. Эта и другая сторона признают только смерть. Русские русских в плен не берут.
Имя непрерывных крестьянских восстаний Москве известно — бандитизм. Ответственным за искоренение бандитизма на Руси был тогда опять же бывший аптечный провизор Эфроим Склянский, утопленный потом в каком-то швейцарском озере. Это сколько же надо было аптек, чтобы столько аптекарей выставить против русского мужика. Ленин потребовал от Склянского дать Реввоенсовету республики “точный приказ добиться быстрой и полной ликвидации” тамбовских бандитов.
Задача, однако, вышла непростая. Если бы только Тамбов загорелся. В Алтайской, Екатеринбургской, Омской и Тюменской губерниях сто тысяч мужиков вышли с вилами и топорами. К апрелю 1921-го года из них сформировалось 165 крупных крестьянских отрядов — кавалерия без сёдел и шашек, пехота без сапогов и патронов. Что возьмёшь в бою, с тем и пойдешь воевать дальше. Махно прорывался к тамбовским повстанцам с Украины.
Армия антоновская не по дням растёт. Бывало, до ста тысяч пар лаптей доходило. Двухтысячный отряд водит сам атаман, это гвардия тамбовская, чернозёмная. неплохо распоряжается своим самодельным войском Александр Степанович, это отметит потом сам маршал Тухачевский. Не раз, напоровшись на лапотный грозный прибой, откатывались московские курсанты, обученные бесполезным тут приёмам правильного боя. В пух разбили "вилоносцы" под селом Золотовкой известный "Отряд имени тов. Троцкого". Горят совхозы, в прах превращаются вороха реквизированного зерна, пропадает добро, русским же хребтом добытое — беда... Летает из конца в конец тамбовская чернозёмная вольница, перекатывает во ртах горячие, как калёная из костра картошка, слова: "Бей комунию!", "За Советы без жидов и коммунистов!".
"Скорейшая (и примерная) ликвидация безусловно необходима", — вновь беспокоит бывшего провизора Склянского Ленин.
Странное дело, из тяжелой передряги этой Ленина и всю большевистскую власть вытащил барин, в официальной историографии — аристократ крови, наследовавший имения, правда, в конец расстроенные и заложенные-перезаложенные. Впрочем, если несколько покопаться в его родословной, то можно отыскать там и густо примешанную еврейскую кровь, куда же без неё в революции? Она от известного в анналах России Пьетро Липранди, выходца из Испании. Стремясь приукрасить и скрыть своё еврейское происхождение, что было повальным явлением в среде евреев-выкрестов, Пиетро Липранди сочинил что его род был знатным в Испании и происходил от мавров. В России эту его фантазию приняли без сомнений и она кочует по публикациям об этом Пьетро (в православии Петре Ивановиче) Липранди. Пример — сочинение Натана Эйдельмана. "Из потаённой истории России XVIII—XIX веков".
Итак, Михаил Тухачевский, ко времени тех дел, к которым мы приблизились в нашем расследовании событий "антоновщины", стал уже красным маршалом, энергичнейшим подручным партии, непоколебимым большевиком.
Человек, несомненно, выдающихся качеств, из которых наиболее выпуклым было честолюбие, он вряд ли делал все свои дела из идеальной преданности революции.
...Те, кто знал его, почти единогласно отмечают его бонапартистские качества, необычайную веру в собственное предназначение. Ему не давал жить размеренной, рассчитанной во времени жизнью долг перед собой. Он бы добился блестящих результатов в любой житейской области, потому что жестокий долг этот не давал ему забыться и на мгновение... Это мучительное беспокойство, которое не дает расслабиться и остановиться, и есть состояние гения. Хорошо бы, конечно, если это состояние подкреплено было нужными задатками. У Тухачевского задатков гения не было, только безмерное до безумия убеждение в своём превосходном превосходстве. Выбрал он, однако, военное дело, традиционное для русского дворянина. Не было у него и нужного образования. В 1914 году он закончил за два года лишь пехотное училище, что по советским меркам не тянуло даже на обучение в пресловутом ПТУ, дававшем рабочие профессии. Но карьера его сразу шибко заладилась. Думаю, что его черезвычайно и сразу обнадёжило то обстоятельство, что лейтенантом гвардии он стал даже раньше Бонапарта. Раньше — в смысле возрастном. Наполеон получил звание лейтенанта в двадцать два года. Михаил Тухачевский вступил на порог военной службы в звании подпоручика в двадцать один год. В том же году он сделал шаг, ещё далее обойдя молодого Наполеона, вырвал из рук судьбы чин поручика, который был присвоен ему досрочно за первое отличие на фронтах мировой войны.
Как он оказался красным?
Этому помогло обстоятельство трагическое. Поручик Тухачевский попал в плен. Подобного с Наполеоном в молодости не случалось. Для любого другого это был бы крах. Но то зерно гениальности, которое уже дало ростки в его душе, не давало права на отчаяние. Его вера в свою звезду и в плену продолжала больно и сладко бередить душу. Он не мог бы смириться и с величайшим успехом, не давшим ему всего, что грезилось, тем более — с катастрофой, отдалившей всё это на неопределённый срок. Пять раз бежал он из плена. Но как-то всё бестолково.
В это время в России уже произошли все те события, которые привели к власти большевиков.
Пятый побег удался. Петербургский водоворот закружил Тухачевского и выплеснул в Смольный, к столу ответственного за формирование Красной Армии Антонова-Овсеенко.
Звезда поручика засияла с особой силой. Он вновь в состязании с Наполеоном выходил вперёд. В двадцать четыре года Бонапарт был уже бригадным генералом. Должность эта, по нынешним понятиям, представляла собой нечто среднее между командиром полка и командиром дивизии. Михаил Тухачевский в мае 1918 года, когда начался чешский мятеж в Поволжье, вылетел туда двадцатипятилетним командующим Первой Красной армией.
Теперь везде у стратегов революции он как волшебная палочка-выручалочка. Свинцовой тяжести и железного достоинства палочка. На его счету не счесть заслуг — побитые белочехи, ключевые победы под Симбирском, на Урале, опрокинутые армии Колчака и Деникина. Впрочем, когда кончился вдруг произвол либеральных историков, оказалось, что эти победы в большинстве, вовсе и не Тухачевскому принадлежат, а пасынку истории Михаилу Фрунзе. И вдруг вовсе провальный (Пилсудский так накостылял Тухачевскому , что звезда его закатилась навсегда), но страху на Европу поход на Варшаву нагнал всё же. Жалко вот только тысяч бойцов наших, молодых землепашцев, убитых и замученных в страшном польском плену. Дальше кровавый его, Тухачевского, след на кронштадтском льду. Теперь вот — Тамбов.
Он, разумеется, понимал всю великую мерзость нового своего дела. Но, как верный пёс, натасканный словом хозяина, отказаться от мерзости не мог, конечно. Сестра Тухачевского Ольга вспоминает, что 21 апреля 1921 года Тухачевский, вернувшись с кремлёвского банкета в честь дня рождения Ленина, «Миша молчал весь вечер, таким расстроенным я до тех пор никогда не видела, потому и запомнила этот случай. Потом, уступив нашим просьбам, всё-таки назвал причину: — Меня посылают в Тамбов, там крестьяне бунтуют. Владимир Ильич приказал покончить… Брат повторил: — Теперь — крестьян… Ушёл к себе и двое суток пил. Миша всю жизнь был равнодушен к спиртному, это единственный случай, когда он стал смертельно пьяным. Это тоже врезалось в память. Я мало что поняла, но почувствовала, что происходит что-то очень страшное. Больше Миша эту тему с нами никогда не обсуждал».
Войско у него состоит не из тех, которые станут раздумывать, чего это вдруг мужицкая сторона потащила нож из-за голенища — отборные курсантские полки, не знающие жалости латыши и мадьяры, чекистские легионы из коренных питерских и московских рабочих, китайцы, из тех, что ещё в восемнадцатом потихоньку приторговывали на рынках обеих столиц “китайской телятиной” — окороками буржуев, которых доверили им расстрелять.
В бронепоезде командарма, рядом со штабным, вагон-мастерская. В перерывах между боями он любит мастерить скрипки. Дальше — в грузовых отсеках — бомбы и баллоны с удушливыми газами. Газы эти против внешнего противника запрещены конвенциями. Против внутреннего — запрещений нет, вот беда.
У Тухачевского воинства — сто тысяч. Броневые поезда, броневые машины, аэропланы и даже аэростаты — не утаишься теперь по лощинам и оврагам, выкурят и из лесов веселящим газом. Веселящим газ называется потому, что навек оставляет у мертвого гримасу улыбки.
Приказ: “Леса, где прячутся бандиты очистить ядовитыми удушливыми газами, точно рассчитывать, чтобы облако удушливых газов распространялось полностью по всему лесу, уничтожая всё, что в нем пряталось... Командующий войсками Тухачевский. Наштавойск генштаба Какурин”. До такого даже фашистские оккупанты потом не додумаются.
Ещё приказ: “В случае нахождения оружия расстреливать старшего работника в семье... членов семьи, укрывающей бандита, рассматривать как бандитов, расстреливать старшего работника без суда... В случае бегства бандита дома сжигать. Командующий войсками Тухачевский”.
Химические снаряды, коих для проведения операции большевики выпустили свыше пятисот под наблюдением германских технических специалистов, не оказали существенного воздействия на подавление восстания. Их боевая эффективность против бойцов, применявших партизанскую тактику в лесах, оказалась ничтожна.
Трогательны поправки к этим приказам на местах: “Примечание: при детях-заложниках до 3-летнего возраста включительно имеют право находиться и их матери-заложницы”.
И все-же семь месяцев ещё ломал “тамбовскую государственную пустоту” маршал Тухачевский. Крепко бил. Вот в сельцо Никольское, например, с японской войны не вернулся только один солдат, с германской — пятьдесят, а теперь легли побитыми все пятьсот. И так везде. Откуда живые берутся. Во главе сорока бронемашин разгонит прославленный Уборевич, правая рука Тухачевского, двухтысячную конную лаву в одном месте — глядишь, она уже в другом месте образовалась. Только объявят, что убит Антонов, а бабы с базара веник принесут — там прокламация: “Не бойсь, ребята, пощекочем ещё горло комунии вострым ножиком. Антонов”. Так бы, может, и вовсе увяз главный красный маршал в этом кровавом болоте, только Ленин вдруг крепко выручил.
Долго над тем ещё будут ломать голову усидчивые кабинетные люди. Как это вышло так? То ли и в самом деле Антонов, проигравши жизнь — победил? Сначала орёл-маршал заговорил несвойственным голосом: “движение не может быть в корне ликвидировано, если рабочий класс не сумеет с крестьянством договориться, не сумеет крестьянство направить так, чтобы интересы крестьянства не нарушались социалистическим строительством государства”.
Но, главное, Ленин.
Он вдруг отменил продразверстку, из-за которой и навострила нож на революцию крестьянская Россия. И именно по той причине, что продолжение в деревне мер “военного коммунизма” “означало бы, наверняка, крах Советской власти и диктатуры пролетариата”. От того и городу выходила перемена — подошел НЭП. Что не сделал газ — поправил указ. Ленин даже принимал крестьянских тамбовских ходоков, которым объяснял свою новую хозяйственную задумку.
Узнавши про ленинскую выходку, собрал Александр Степанович Антонов, здешний Пугачёв, в последний раз своих командиров.
— Ну вот, — сказал в раздумье, — обошли нас кремлевские умники. Мужик, конечно, победил. А нам с вами, отцы-командиры, теперь крышка. Пути наши с мужиком с этой поры разные...
Антонова убили через несколько дней. Рядом с ним был только его брат и женщина, любившая его. Пуля в сердце Антонова была пущена Яковом Сапфировым, предателем. Порыв, одиночество, любовь и подлость — всё, что нужно для высокой драмы... Всякая значительная русская жизнь всегда почему-то с печальным концом.
Не знаю, испытал ли удовлетворение от очередной своей победы маршал Тухачевский. Конец его известен. О нём можно было бы и не продолжать, если бы не ещё одно потрясение, которое испытал я, собирая материалы для этих заметок. В следственном деле маршала, которое хранится в архивах бывшего НКВД, есть документ, кошмарный самим видом своим. На протоколе допроса остались и теперь легко угадываемые бурые пятна. Экспертиза, проведённая в наши дни, показала, вроде бы (если делали её, конечно, не фальшивые и ненавидящие русскую историю эксперты Александра Яковлева), что эти пятна — въевшаяся кровь. Кровь Тухачевского? Можно тогда представить себе, как добывались слова этих протоколов, если кровавые брызги долетали до листов казённой допросной бумаги. Так внушали ещё хрущёвские эксперты, в угоду Никите Сергеевичу, маниакально пытавшемуся доказать жуткую суть Сталина. Точку в деле о "кровавых брызгах" убедительно, как мне кажется, поставил недавно старший советник юстиции И. Шеховцов в своем исследовании "Фальсификация века: кровь Тухачевского на протоколе допроса". Он выяснил убийственное для нынешних троцкистов: "Крови на протоколе допроса Тухачевского в 1937 г. не было, она туда попала в 1956 г. в связи с подготовкой сфальсифицированных материалов для его реабилитации".
Кого жалеть? Кому больней? Больней живущим, которые поймут, что если бы нужно стало вдруг обозначить все события нашей истории единственным словом, имя им всем было бы — беда...
