Баба Вера присела у окошка. На улице ярко светило солнце. Казалось, что на улице тепло, а если выйти — минус двадцать. Только идти старушке некуда. Подруги все померли. Дети давно по городам своими семьями живут, внуков дождались. Вот и коротает баба Вера остаток жизни в деревне. Рада, что при памяти еще, да на своих ногах. Сама воды из колодца носит, печь топит, в магазин за хлебом ходит. Пока она никому ни в тягость.
Тихо за окном. Ни одной живой души не видать. Спит еще село.
— Да уж! Ленивый нынче народ стал. На всем готовом живут. Коров перестали держать, сено не готовят на зиму. А зачем? Молоко из города везут в пакетах. Все на машинах. То ли раньше — вспоминала баба Вера — Сядем затемно с Иваном на телегу и едем за реку за сеном. Морозы первые ударили. Я зароюсь в сено, чтоб не так зябко было и гляжу на Ваню. А у него даже усы инеем покрылись. Бегут лошадки резво по наезженной дороге. Сено надо до снега вывезти.
— Вера, не замерзла ты? - спросит Иван ласково, а я в ответ только головой покачаю — Ресницы у тебя словно у снегурочки.
За рекою стога стоят. Иван с телеги спрыгнет и впереди коней идет по тропе. До чего же ловкий у нее муж был! Работник хороший, лучший печник и плотник во всей округе. А любил ее как крепко!
Перекидаем с ним быстро сено в подводу, упаримся. Тулупы свои на лошадей накинем, присядем на минутку передохнуть. Я еды, с вечера приготовленной, достану. Вокруг такой простор широкий! Глядеть ни наглядеться! До того на душе хорошо, что слезы наворачиваются. Иван думал, что это от мороза, а я от счастья плакала. Отдохнем и назад собираемся, чтобы лошади не замерзли, да и самим зябко.
— Трогаемся! — скомандует муж.
В деревню возвращаемся медленно. Телега нагруженная, не ровен час сено повалится. Домой к обеду приезжали. Воз на дворе оставляли. Иван лошадей на конный двор отводил, а я в дом к печке спешила. Там уж в чугунке и щи подоспели. В русской печке все вкусно получается, а дух в избе стоит — аж слюна течет! А хлеб какой! Теперь такого нет. Дождусь хозяина, дети из школы прибегут. Сядем всей семьей обедать. Кажется ничего вкуснее не ела больше! Иван глянет на меня, засмеется:
— Ишь, раскраснелась как в тепле! Ненаглядная моя!
Ребятишки у нас хорошие росли. От работы никогда не отлынивали — все в папку. Воды мне наносят, дров наколют. Хвалила я их, а они еще больше старались. Дочка тоже умница. По дому мне хорошо помогала. Жалко только, что судьба у нее нелегкая. Муж пьяница оказался. Живет с ним, не бросает. Говорит:
— Не могу, мама, его выгнать. Совсем пропадет. Не хочу грех на душу брать.
Такая вот совестливая моя дочка. Сама на себя крест повесила и несет, а другие разводов не боятся. А я бы пьяницу не терпела в доме. Я в молодости бунтарский характер имела. Это сейчас степенная стала к старости. А дочка видно в мужа пошла — мягкая и покладистая. Иван детей по доброму воспитывал, ни разу пальцем не тронул. Сыновья хорошо живут. К себе меня зовут. Не хочу пока никуда. Как дом брошу? Тут вся жизнь прошла моя. Пока силы есть — справляюсь, огород содержу. Все у меня есть. Не хочу родные места покидать. Куда от могилы мужа поеду на старости лет? Зимой, конечно, тоскливо, а летом не до скуки. Да и соседи не бросают. Опять же, дети в гости приезжают с внуками.
Баба Вера вздохнула.
— Мы с Иваном хорошо жизнь прожили. Богатства особого не имели. А к чему оно нам? Дети всегда сыты были и одеты. А что еще надо? На тот свет с собой ничего не возьмешь. Верно? Как Ваня мой помер — вся деревня пришла его проводить в последний путь. Плакали люди. До сих пор его добрым словом поминают. Печки в домах и до ныне стоят. Его умелых рук дело.
Над деревенскими домами вился голубоватый дым и уходил в голубое, зимнее небо.
— Доброе наследство после себя оставил мой Ваня людям. Пойду дров принесу. Прохладно в доме.