Тихомир долго оплакивал свою Екатеринушку, но что толку в слезах – из ногайского плена еще никто не возвращался. В соседнем дворе тоже лились слезы – там увели единственного кормильца – отца семейства. Тихомиру еще повезло – ушел на заготовку сена и подзадержался, хотел накосить как можно больше. Это и спасло. Сосед вернулся раньше – торопился к жене и малым деткам. Настасья, его жена, приболела, а дети были слишком малы, чтобы интересовать работорговцев – хищные и жадные ногайцы забрали Екатерину и соседа.
Тихомир старался не оставаться дома, все напоминало жену. Видя соседскую беду, взялся помогать Настасье. Воду таскал, дрова колол, печь топил, рыбу ловил, да на зайцев силки ставил. Овощей с Екатериной насадили много, все принес в семью к Настасье – ему столько не надо, а дома больше едоков нет.
К зиме, как ни странно, Настасье стало лучше. Сказывалась забота Тихомира.
- Ты нас спас, - говорила она ему и все порывалась поцеловать ему руку. Тихомир смущался и прятал руку за спину:
- Что ты, Настасья, я ж по-соседски!
Она смотрела на него своими ясными глазами и Тихомиру начинало казаться, что она хочет отблагодарить его как-то еще, по-женски, но не решается, вот и хватает за руку.
Пол года холостой жизни и ему надоели. В очередной раз, когда Настасья хотела что-то сказать, он сам взял ее за руку и вывел на крыльцо. Прикрыв дверь в сени, заглянул ей в глаза, молча кивнул и потянул к лестнице на сеновал.
Через час счастливая и успокоенная Настасья спросила его:
- Может останешься? Что набегами все?
- Не могу, - ответил Тихомир.
- Что так? Ласка моя не понравилась и тело не сладкое?
Тихомир ее поцеловал.
- Не дури. Сама знаешь, какая ты. Да я не жених тебе. Не свободен.
Настасья не могла скрыть удивления.
- Неужели Екатерину ждешь? Так ведь никто и никогда…, - он не дал ей договорить.
- Не могу, прости. А то, как предам ее! Ты бы своему мужу простила такое?
Настасья поняла, что лучше отступиться. И промолчала. Но на сеновал зачастили, встречались там, не сговариваясь.
А то несколько раз Тихомир прождал впустую. С распросами не спешил, мало ли какая причина, ежели баба. Объяснение его озадачило.
- На сносях я. Твоим.
Тихомир крякнул, но делать нечего – дело ожидаемое – миловались чуть ли не каждый день, как и по молодости с Катериной не позволял себе, а тут как с цепи сорвался. Поди пойми, почему так. Может от тоски, а Настасья хорошо умела утешать. Вот и наутешались…
Младенец народился крепенький, как две капли воды похожий на Тихомира.
- Теперь уже не скрыться нам, - намекала Настасья все на то же – сойтись.
Тихомир уже не сопротивлялся, сам пошел в ближайший монастырь на исповедь и все рассказал. Священник долго молчал. Потом заговорил:
- Ты не виноват, что твою жену в полон увели. А что одинокой стал помогать, тоже греха нет – без твоей помощи и она бы померла и ее дети, сейчас мало кто согласиться младенца чужого выкормить, обезлюдила наша земля. Поскорей бы уже на ногайцев нашли управу. Не успеваем собирать на выкуп, да многие дворы кормильцев лишились, брать нечего. Живите так, сколько Бог даст. А там видно будет.
Тихомир и Настасья стали жить вместе. И потянулись годы. Они работали, детки росли. Так прошло 15 лет. Тихомир уже седым стал, хоть и рановато – еще крепость в теле и ум ясен, а в волосах снежные пряди и борода – белая-пребелая.
Вся семья была дома, когда к ним в дверь постучались. Вошел дьякон.
- Настоятель послал за тобой.
- Зачем? – насторожился Тихомир.
- Надо, - и смотрит в сторону. Ясно, что знает причину, но приказано молчать.
Тихомир собрался и пошел. Уже показались стены монастыря, еще раз спросил:
- Так, скажешь?
- Скажу, чего уж там, при Настасье не хотел. Ты вроде как не венчан с ней, живете во грехе…
- А бросить ее с малыми детьми на смерть – не грех?
- И то грех и это, - назидательно ответил дьякон. – А какой больше, Бог знает. Но это когда ты перед ним предстанешь, а пока ты тут, должен исполнять, как велено по закону.
- Не темни, - Тихомир остановился и пригрозил: - С места не сойду, если не скажешь причину. Может мне уже пора в бега подаваться? Да не знаю за собой вины.
- Уже пришли, - миролюбиво проговорил дьякон. – Иди! Там тебя ждут.
Тихомир вошел в горницу дома настоятеля. Тот сидел на скамье у окна и видимо наблюдал за тем, как Тихомир шел и разговаривал с дьяком.
- Ну, что? Знаешь, зачем я тебя позвал?
- Нет. Мутит твой дьяк, пугает неизвестностью. Нет за мной вины.
- Уверен?
- Уверен, - но в голосе Тихомира слышалась тревога. Нехорошие предчувствия закрадывались в душу и смущали.
- Ну раз так, смотри. Что теперь скажешь? – настоятель хлопнул в ладоши, подавая знак. Дверь позади Тихомира скрипнула, он обернулся и увидел Екатерину.
Она изменилась, но он ее узнал. Все такая же статная, белолицая. Сразу видно, что тяжелого труда не знала. И одета нарядно, кичка атласная, шитая жемчугом, да серебром, пояс с пряжкой и сапожки сафьяновые из под юбки выглядывают. Хороша. Но в сердце Тихомира воспоминания и тоска по ней уже давно прошли. А малая тень, которая временами находила, уже не причиняла боли, только печаль, да и та уходила, стоило ему взглянуть на Настасью и деток, среди которых один был его кровный.
Тихомир вздохнул и опустил голову. Екатерина закрыла лицо руками и выбежала из горницы – все поняла.
- Что ж ты жену не обнял? Не рад, что с полона вернулась?
Тихомир посмотрел на настоятеля, махнул рукой и вышел вон.
Дома разговор получился еще тяжелее, чем встреча. Настасья рыдала и причитала, как по покойнику. Дети, хоть и выросли, жались к ней и тоже плакали – предчувствовали перемены.
Просидев до ночи, Тихомир к жене в спальню не пошел, не мог себя заставить. Глянул в окно и увидел, что в его доме светится лампадка – ее свет ни с чем не спутать – Екатерина там. Собрался и пошел посмотреть, как она, может и поговорить получиться, что она сама думает о дальнейшей жизни, откуда свалилась, как снег на голову.
Екатерина его ждала. Это он понял по накрытому столу, снедь принесла с собой, в монастыре дали, не иначе, понимали, что это важно.
Она повторила почти слово в слово то, что сказала на исповеди: как ее увезли в Крым, как продали и увезли во Флоренцию, как перепродали и снова вернули в Крым, везли сухопутной дорогой. Ватага запорожцев налетела и отбила ее и других, кто был с ней в одном обозе.
Первым делом спросили, изменила ли веру. Екатерина осталась христианкой, не поддалась на уговоры и угрозы – ее трогать не стали – навар со славянской рабыни важнее веры, так решили ее хозяева и пересчитывали барыши, вырученные за нее. Сменила несколько хозяев. Везде сильничали, но детей не было – она сама так сделала, знала средство, не хотела плодить рабов. За бесплодие постепенно цена снижалась, пока снова не вернули туда, откуда покупали.
Закончив рассказ, посмотрела на Тихомира:
- Я тебя не виню, за то, что с Настасьей сошелся. Но я же теперь тут. Возвращайся! Будем жить, как прежде.
- Как прежде? – Тихомир повысил голос, хотя все время старался сдерживаться, слушая рассказ. – А то, что 15 годов прошло и у нас с Настасьей сын растет! Я ей муж! И кормилец. А ты…
- А что я? Договаривай!
- А ты .. ты по рукам ходила, кто только тобой не тешился! Теперь я должен тебя принять такой?
- Хорошо, - Екатерина сказала это спокойно, но Тихомира это не обмануло, знал уже женскую натуру – что-то удумала. – Иди. Я тебя не держу.
Тихомир поклонился ей в пояс и пошел на выход. Постоял на крыльце, да решил подождать, что Екатерина делать будет. И понял, что не зря остался. Она взяла свой красивый пояс, сделала из него петлю, накинула себе на шею и давай другим концом прилаживать к крюку на потолке - они когда-то готовились стать счастливыми родителями и Тихомир специально попросил выковать хороший крюк для люльки. Едва успел заскочить и подхватить тело жены. Екатерина закашлялась, отбивалась от него, кричала, гнала прочь. Он остался с ней до утра. Утром сказал:
- Не дело ты задумала. Никто не виноват в том, что случилось с нами. Ты от веры не отреклась, а сейчас ради мужика хотела такое совершить. Потом меня бы винили. А я так считаю – побудь в монастыре, поживи там. Мысли придут в порядок. Я тоже подумаю, как мне быть. С Настасьей посоветуюсь.
Услышав про соперницу, Екатерина вскинулась:
- А ее убью, меньший грех будет?
-Ты умом тронулась? Не смей думать о таком. Идем, я тебя провожу.
И отвел Екатерину назад в монастырь.
Вернулся к Настасье, но уже чувствовал, что спокойной жизни наступил конец, хоть самому в петлю лезь!
В дверь снова постучали, тот же дьяк огласил устный наказ настоятеля. Настасья хотела выйти, но он ее остановил:
- Нет, тебя это тоже касается. Екатерина, Тихомирова жена, креста с себя не снимала, только силой. В душе верна была Богу и клятве, данной тебе, что она твоя жена. То, что сильничали, так не по ее воле и ее вины в том нет. По сему велено тебе, Тихомир, оставить Настасью и перейти к Екатерине. Прижитое дитя можешь забрать себе. А тебе, Настасья, велено отпустить Тихомира и не чинить препятствий. С дитем, нажитым вместе, решайте обоюдно и полюбовно, никто в это вмешиваться не будет. А хотите, отдайте его к нам, в монастырь, мы о нем позаботимся.
- А если я не соглашусь? – воскликнул Тихомир в сердцах.
Ответ был готов, предвидели:
- За то будешь отлучен от Бога.
Стать изгнанником при двух женах, детях, за которыми надо было смотреть, Тихомир не согласился. Но поставил условие.
- Хорошо, Настасью оставлю и вернусь к Екатерине. Но буду помогать детям, которые считают меня своим отцом.
- А не надорвешься, - усмехнулся дьяк.
- Я такой судьбы себе не просил, на все воля Божья – он обо мне и позаботится.
Так и стал жить на два дома, два двора, воспитывая детей и помогая Настасье. К Екатерине так и не притронулся, не смог себя пересилить, хоть убейся.
Екатерина пожаловалась настоятелю и он решил поговорить с Тихомиром, позвал к себе. Тихомир честно признался:
- Не могу, видит Бог, не могу, как представлю, сколько ее там и так и эдак, с души воротит. Не невольте, Христом Богом прошу. Живем и ладно.
Прошли годы. Тихомир все больше времени проводил на охоте, чтобы заработать на две семьи и зимой простудился. Слег. Екатерина, не умея его вылечить, пошла к Настасье… Так на руках у обеих и помер. Вместе голосили, вместе обмывали тело, оплакали, вместе похоронили.
Такая судьба…
P.S. Несколько случаев возвращения из рабства описаны в церковных книгах, хранимых в монастырях. Одна из невольниц вернулась в родную Коломну спустя 15 лет. Дома ее давно считали умершей и встретили холодно. Решением церкви мужа заставили вернуться к первой жене, а второй брак объявили незаконным.
После завоевания Крыма русской армией, рынок в Кафе (Феодосия) был распущен, и работорговцы переместились на Северный Кавказ, продолжил угонять в рабство славян, пока Российская империя окончательно не положила этому конец.