1. Михаил Афанасьевич Булгаков был наркоманом-морфинистом. Александр Александрович Блок был наркоманом-кокаинистом. Но любим мы их не за это.
Владимир Александрович Зеленский — также наркоман-кокаинист. Но не за это мы его ненавидим…
Личность интересна своей человеческой позицией и своим божественным творчеством. Те, недостатки образования и воспитания, язвы и пороки общества, которые ущемляют её в течение её жизни, должны быть нами, во избежание худшего, от неё абстрагированы, чтобы воспринять её творчество в чистом видимом идеале, а не в эмпирической незаконченности, а подчас и житейской грязи.
2. И в самом деле, зачем нам, сегодняшним, копаться в своеобразии сексуальной жизни Фёдора Михайловича Достоевского или Петра Ильича Чайковского? Натурально, физически эти люди давно умерли, кости их истлели в могилах, какой сексуальный интерес можно питать к ним или к их сексуальным запросам и забавам? И, уж тем более, нелепо на манер Зигмунда Фрейда (Зигисмунда Шломо Фройда) пытаться объяснять их творчество их сексуальной жизнью или драмами их детства.
При всём том, что психосексуальная жизнь человека и жизнь в раннем возрасте, то есть жизнь ребёнком, влияют на формирование и дальнейшее развитие личности. Но влияют и простое питание, и обучение греческому языку, и музицирование на скрипке…
Так, немного обученный греческому никогда не скажет «харизма», «алетейя» или «калокагатия»… И обученный немецкому не назовёт элитный автомобиль «Мой «Порше!»». И, плебейски поблёскивая образованием, не назовёт образ «гештальтом», а известную газету — «Саддейтше зейтунг». Когда-то обучавшийся игре на скрипке сразу услышит «жирное» вибрато, извлечённое из электрогитары лихим рокером и не примет такое обращение с музыкальным инструментом. А немного только слышавший, даже не обучавшийся классическому пению, сразу определит количество «мяса» в голосе какого-нибудь меццо-сопрано и его будет мутить и подташнивать от такого звукоизвлечения с выворачиванием сопраниного горла... Если это не следы различных влияний, то что тогда влияние и каковы должны быть его следы?
3. Вообще в цельной личности достоинства и недостатки часто органически соединены, как у щенка Ноздрёва «лапа вся в комке». Мы, разумеется, не стали бы обладателями такого шедевра «низкой» литературы, как «Москва и москвичи» Владимира Алексеевича Гиляровского, если бы сам автор не был завсегдатаем московских кабаков и из своих Столешников не наведывался во всякие злачные места Москвы с подлинным удовольствием и натуральным интересом, а не с сухо-исследовательским заданием какой-нибудь «редакции научного журнала».
Но и напротив, ничтожную личность и её скромные «творческие достижения» не извиняет образцовая семейная жизнь или отсутствие вредных привычек. «Конечно, написанная мной картина, пожалуй, уступает Микеланджело Буонарроти и даже Сандро Боттичелли, но зато я не курю!» Эх, «Ты пей да дело разумей!»
4. В этом контексте привлекательна контрастность личных и поэтических судеб двух русских поэтов — Александра Александровича Блока (1880.11.16 (1880.11.28), Санкт-Петербург — 1921.08.07, Петроград) и Осипа Эмильевича Мандельштама (1891.01.02 (1891.01.14), Варшава — 1938.12.27, Владивосток).
Мы сравним только два стихотворения, по одному от каждого, ярко выражающих мировоззренческие позиции каждого из поэтов.
5. Текст 1. Отношение к жизни, своей и чужой, выражено О. Э. Мандельштамом в стихотворении «Ламарк» (1932).
Осип Мандельштам
Ламарк
Был старик, застенчивый как мальчик,
Неуклюжий, робкий патриарх…
Кто за честь природы фехтовальщик?
Ну, конечно, пламенный Ламарк.
Если всё живое лишь помарка
За короткий выморочный день,
На подвижной лестнице Ламарка
Я займу последнюю ступень.
К кольчецам спущусь и к усоногим,
Прошуршав средь ящериц и змей,
По упругим сходням, по излогам
Сокращусь, исчезну, как Протей.
Роговую мантию надену,
От горячей крови откажусь,
Обрасту присосками и в пену
Океана завитком вопьюсь.
Мы прошли разряды насекомых
С наливными рюмочками глаз.
Он сказал: природа вся в разломах,
Зренья нет — ты зришь в последний раз.
Он сказал: довольно полнозвучья, —
Ты напрасно Моцарта любил:
Наступает глухота паучья,
Здесь провал сильнее наших сил.
И от нас природа отступила —
Так, как будто мы ей не нужны,
И продольный мозг она вложила,
Словно шпагу, в тёмные ножны.
И подъёмный мост она забыла,
Опоздала опустить для тех,
У кого зелёная могила,
Красное дыханье, гибкий смех…
7 — 9 мая 1932
Мандельштам, О. Э. Ламарк. — Мандельштам, О. Э. Сочинения. В 2 тт. Т. 1. М.: «Художественная литература», 1990. С. 186.
6. Построчно данное стихотворение нами уже рассматривалось и из рассмотрения деталей делались общие, неутешительные для поэта, выводы. Здесь же нам довольно лишь указать на несомненную тенденцию, или если угодно — интенцию, развития мысли автора в данном стихотворении. Автор, или лирический герой, проповедует не природную эволюцию и совершенствование видов в её ходе, а инволюцию, переход от сложного к простому и от простого к примитивному, от богатства и разнообразия чувств и мыслей к потере органов чувств и лишению ума, а далее конец виден уже читательскими глазами — смерть, небытие.
Вот таким бесчувственным и умалишённым автор добирается до финала своего стихотворения, в каковом финале поэтическое мастерство, и так не слишком заметное, окончательно отказывает О. Э. Мандельштаму, и он решается, разумеется уже бессознательно, не скажу на опасные, но на нелепые метафоры: «зелёная могила», «красное дыханье», «гибкий смех».
7. Конечно же, поэт вправе писать, что ему вздумается… И такие концентраторы нелепостей, как Виктор Александрович Соснора или Иван Фёдорович Жданов, это всегда и везде доказывали с полной убедительностью для читающей публики. Вот и О. Э. Мандельштаму грех отказать в праве на нелепость.
Но и нам никто не смеет запретить сказать и написать то, что мы об этом думаем. Якобы гениальность автора нам совсем не помеха. Если гений допускает оплошность, это необходимо замечать, фиксировать и учитывать в построении общего образа этого гения, учитывать хотя бы для того, чтобы знать места абстрагирования от дряни и безобразных наростов на личности. Но в отношении О. Э. Мандельштама не только нет никаких сомнений в его всегда отсутствовавшей, даже не спешно покинувшей его, гениальности, а пошлость, несуразность и бесчеловечность его немелодичной и скудоумной Музы так легко и сразу бросается в глаза, что теряются всякие сомнения, что поэтическое мастерство О. Э. Мандельштама дутое, сформировано стараниями литературоведов и литературных даже не критиков, а наивных волонтёров-доброжелателей и наёмных профессиональных ласкателей.
8. Скажем в подтверждение этого несколько слов о метафоре «гибкий смех». Если не вколачивать в эти два слова чёрт знает что, то максимум что из них можно извлечь, следующее: (1) гибкий смех должен гнуться, растягиваться и не рваться. Вы знаете такой смех в практике его применения? Очевидно, что это нечто надсадно-надуманное всего лишь с указанием на возможный процесс и непрерывность при его звучании. Контрастом такой вымученной надсаде будет (2) лёгкий переливчатый смех — смех, который переливается, то есть он журчащий, звонкий, дробный, рвущийся на части отдельными смешинками. И если второе нам понятно и временами авторами употребляемо уместно и своевременно, то первое — авторская метафора только О. Э. Мандельштама, пусть оно с ним и остаётся.
И лишь отметим уже легендарную нелепость вот этих двух строк.
И продольный мозг она вложила,
Словно шпагу, в тёмные ножны.
Не продолговатый, а продольный… И ещё в тёмных ножнах… Мозг в ножнах!..
9. Отдельно следует отметить, что О. Э. Мандельштам противопоставляет себя в этом стихотворении не обществу, а более фундаментальной сущности и силе — Природе. Общество-то — лишь своеобычная часть природы. И если в стихотворении встречаются социальные реалии, Моцарт или подъёмный мост, то они потребны автору для характеристики Природы: Моцарт для отрицания слуха, подъёмный мост для недопущения самоотверженных в замок Природы.
Ну, и сам Жан-Батист Пьер Антуан де Моне, шевалье де Ламарк, несомненно продукт научно высокоразвитого общества, в стихотворении нужен только для того, чтобы представить Природу так, как это потребно О. Э. Мандельштаму.
Таким образом, О. Э. Мандельштам мировоззренчески предстаёт как героический и абсолютный нигилист. Природа ему ненавистна. По её ступеням надо шагать не вверх, а вниз. И автор или его лирический герой, ненавидя весь мир, всю вселенную, всю природу, всё общество и всех отдельных людей, готов к гибели всего мира, включая гибель самого автора или его лирического героя. В этой готовности к самоотверженной смерти и проявлен нигилистический героизм.
10. Текст 2.
Александр Блок
О, я хочу безумно жить:
Всё сущее — увековечить,
Безличное — вочеловечить,
Несбывшееся — воплотить!
Пусть душит жизни сон тяжёлый,
Пусть задыхаюсь в этом сне, —
Быть может, юноша весёлый
В грядущем скажет обо мне:
Простим угрюмство — разве это
Сокрытый двигатель его?
Он весь — дитя добра и света,
Он весь — свободы торжество!
5 февраля 1914
Блок, А. А. «О, я хочу безумно жить…» — Блок, А. А. Полное собрание сочинений и писем. В 20 тт. Т. 3. Стихотворения. Кн. 3. М.: «Наука», 1997. С. 57.
11. Читая данное стихотворение А. А. Блока, важно обратить внимание на дату. Это 1914 год, год начала войны, но война начнётся только 1914.07.28, а стихотворение датировано 1914.02.05. То есть этот поэтический шедевр никак нельзя расценивать низко, как эгоистический вой испуганной твари: началась война, а я хочу жить, я хочу безумно жить!
Также невозможно приписать стремлению поэта жить определение безумия. Это обычная усилительная, ведущая к пределу, метафора в русской речи. Тем более, что сам поэт поясняет что означает его безумное желание жить:
Всё сущее — увековечить,
Безличное — вочеловечить,
Несбывшееся — воплотить!
Фактически опубликована программа человеческого соработничества Богу, Творцу Мира. Никаким безумием в психиатрическом смысле тут и не пахнет.
И это стремление увековечить, вочеловечить, воплотить осуществляется в тяжких условиях.
Пусть душит жизни сон тяжёлый,
Пусть задыхаюсь в этом сне…
Поэт вполне осознаёт «данный контекст». И всё же лелеет надежду, что будущий юноша-поэт скажет о нём:
Простим угрюмство — разве это
Сокрытый двигатель его?
Он весь — дитя добра и света,
Он весь — свободы торжество!
Вселенский гуманизм и неустанное вселенское творчество — вот идеал, смело и безоглядно провозглашаемый А. А. Блоком.
Нам, нынешним, остаётся только сказать:
Нет, не пропал твой честный труд
И дум высокое стремленье.
12. Если мы сравним две мировоззренческие парадигмы двух поэтов, то, несомненно, заметим, что эти позиции зеркально противоположны: один на небе с Истиной и Отцом Небесным, другой на земле и с Отцом Лжи. Каждому своё…
И при этом эмпирические судьбы поэтов тоже зеркально противоположны.
К 1921 году, году смерти, А. А. Блок считал, что уже выполнил свою жизненную программу, и в поэзии что называется «достиг я высшей власти». Жить далее стремления уже нет, цель жизни достигнута. И поэт ушёл из этой жизни, запечатлевши свой лик в вечности. Прожил сорок лет.
О. Э. Мандельштам, судя по эмпирической требухе его жизни, желал жизнью жуировать и своё поэтическое credo, выраженное в «Ламарке», совсем не хотел осуществлять на практике. Что-то похожее на О. Э. Мандельштама, но контрастно перевёрнутое, случилось с Игорем Северяниным (Игорем Васильевичем Лотарёвым), который поэтически задорно и оптимистично провозглашал в своей «Увертюре» (1915):
Ананасы в шампанском! Ананасы в шампанском!
Удивительно вкусно, искристо и остро!
Весь я в чём-то норвежском! Весь я в чём-то испанском!
Вдохновляюсь порывно! И берусь за перо!
А в парижской эмиграции его видели уже одиноко сидящим в ресторане, молча пьющим водку и закусывающим селёдкой с луком…
Так или иначе, но О. Э. Мандельштам был арестован, протащен по лагерям и был убит чудовищно далеко и от родины, Варшавы, и от центров культуры — Санкт-Петербурга, Петрограда, Ленинграда, Москвы… Поэтическая программа «Ламарка» воплотилась в жизни автора насильственно и помимо его желания. При этом О. Э. Мандельштам, поэтический ненавистник мира, природы, жизни, общества, людей, прожил сравнительно больше, чем оптимист А. А. Блок: сорок семь лет…
Так судьба вписывает строки своих приговоров в биографии поэтов.
2023.06.11.